Глава 1
— Тимурчик, ты уезжаешь куда-то?
— Да, мама…
В просторной, обставленной новой финской мебелью комнате сына царил беспорядок. Несколько костюмов были за ненадобностью разбросаны по креслам и дивану, на полу громоздилась какая-то обувь.
Вперемешку с видеокассетами лежало белье — свежее, заботлитво отутюженное материнской рукой, и грязное, требующее стирки.
Экран японского телевизора мерцая выплевывал из себя очередную порцию идиотской рекламы.
— «Орбит» с крылышками в одном флаконе!
— Что, сынок? Что?
— Нет, это я про себя, мама.
Пожилая, седая женщина замерла в дверях комнаты:
— Ты надолго, сынок?
— Не знаю! Нет… Дня на два, наверное.
Курьев в сердцах отшвырнул на кровать полураскрытую дорожную сумку и заметался:
— Ну, где же он? Ч-черт!
— Кто? — Засуетилась мать.
— Да радиотелефон этот чертов!
— Сынок, я его в секретер убрала… А то ведь, вещь дорогая, а валяется где попало.
— Мама! — Раздраженно произнес Курьев. — Сколько раз я тебя просил: не трогай… Не трогай ничего из моих вещей!
— Не буду, сынок, не буду…
Но Тимур уже не слышал её. Пробежавшись пальцами по кнопкам, он нетерпеливо дожидался длинных гудков.
— Мн-да? — Отозвался телефон голосом уверенного в себе мужчины.
— Валерий Николаевич? Это я.
— Слушаю.
— Вы меня узнали? Можете отвечать?
— Разумеется. Говори.
— Я хочу уточнить… — Курьев прошел мимо матери в коридор и даже прикрыл ладонью трубку:
— Налегке поедем? Или как?
— Никаких «или как»! — Отчеканил Болотов. — Понял?
Оба понимали, что имеется в виду: последнее время Курьев почти не расставался с пистолетом, привык к нему, и теперь без оружия чувствовал себя полуголым. Но на этот раз, видимо, придется оставить «ствол» дома тон шефа служил лишним тому подтверждением.
— Понял, Валерий Николаевич! Извините.
— Запомни, мы — друзья, свои в доску. Никакого рыка, никаких предьяв и наездов, все чтобы чинно-благородно, с улыбочкой…
— Постараюсь.
— Надеюсь, собрался уже?
— Сейчас выхожу. Минут через пять.
— И ещё одно… — сделал паузу Болотов. — Без глупостей!
— Хорошо. Конечно.
— Не опаздывай. Ладно, увидимся.
— Да, до встречи… козел старый!
Последние слова Тимур Курьев добавил, разумеется, уже отключив радиотелефон. Он повертел трубку в руках, потом отложил в сторону:
— Мама?
— Что, сынок?
— Если кто по этой штуке звонить будет — ты не отвечай. И двери никому открывать не надо, ладно? Сейчас время такое пошло, неспокойное. Да и вообще…
— Хорошо, сынок. Хорошо.
Женщина с боязливым уважением дотронулась до «нокии»:
— Может, выключишь его пока?
— Нет, нельзя. Не стоит. У меня тут определитель номеров с памятью, вернусь — узнаю, кто звонил.
Только сейчас он заметил, что мать потихоньку всхлипывает:
— Ну зачем ты? Зачем? Я же не надолго, не на край света… Так, по работе! В командировку.
— Будь поосторожнее, сынок.
— Ой, о чем ты! — Спрятал глаза Курьев. — Я туда и обратно, только бумажки всякие в Москву отвезу — и все…
— Тимурчик, ты только из поезда на станциях не выходи, а то отстанешь еще! И воду в вагоне не пей, в ней одни микробы.
— Мам-ма! — Застонал Курьев.
— Деньги припрячь хорошенько. Если спать ляжешь, сунь их под подушку, так надежнее. Из-под подушки не упрут!
— Не беспокойся, мама. Я уже давно не маленький.
— Для матери ты всегда маленький… На, вот!
— Что это? — Курьев взвесил на руке плотно упакованный в целлофан сверток.
— Тут тебе покушать, в дорогу.
— Ну, зачем… — смутился сын.
— Денежек-то хватит, Тимурчик?
— Хватит! Я командировочные получил, да ещё кое-что директор выписал. Под отчет, на непредвиденные расходы.
— Видать, хороший человек? Заботливый.
— Нормальный, — поморщился сын. — Обыкновенный мужик… Просто так положено.
Курьев сделал вид, что целиком занят дорожной сумкой.
Мать была единственным по-настоящему близким и дорогим Тимуру человеком. Необходимость лгать ей сильно угнетала, но что поделаешь? Больное сердце, неврозы… Да и вообще!
Ну как обьяснишь матери, что сын её вовсе не работник отдела сбыта фабрики, к примеру, «Красный лапоть» — а совсем наоборот? Что Тимур, вобще-то, людей убивает? Грабит их, калечит?
Что он — обыкновенный бандит средней руки, а уродливый шрам заработал не в стенах инструментального цеха, в вечернюю смену, а на улице, в темной подворотне. И что в «производственной травме» повинна вовсе не вылетевшая из патрона токарного станка заготовка, а стальной клинок ограбленной жертвы…
— Осторожнее, сынок, ладно?
— Хорошо, мама. Постараюсь!
Тимур торопливо, на ходу чмокнул мать в подставленную щеку и выбежал из квартиры…
Если, скажем, себя не жалеть, и обвеситься с ног до головы тяжеленными, набитыми до отказа хозяйственными сумками — а затем хорошенько оттолкнуться задницей от захлопнувшихся дверей трамвая номер двадцать пять, следующего не туда, а обратно… Если проделать над собой такое, то сразу же, как на крыльях, перелетаешь Лиговку и вливаешься в пеструю вереницу бредущих вдоль набережной Обводного канала граждан.
Некоторые из прохожих курят сигареты и папиросы. Но окурков в воду не бросают. Впрочем, даже если и захотелось бы им проделать подобное безобразие — никак! Отгорожен канал от людей широкой, выщербленной полосой асфальта, по которой нескончаемым и неустанным потоком течет в одном направлении с пешеходами городской транспорт.
Омерзительное зрелище…
Часть путников непременно сходит с дистанции у автобусного вокзала. Они торопливым ручейком вливаются в серое и невыразительное здание, а оставшимся приходится одолевать Новокаменный мост.
Впрочем, большинство пешеходов этого моста просто не замечает, с ходу ныряя под путепровод и поднимаясь чуть вправо, наискосок — в своеобразный, регламентированный, замкнутый мир вагонной части, обслуживающей Московское направление железной дороги.
Огромная территория, расчерченная паутиной стальных путей, вереницы пассажирских составов, административные здания в два ряда и скамеечки между ними…
Cкамеечки белые, пластиковые, удобные — демонтированные со старых электричек. Но примечательны они вовсе не внешним видом, а тем, что в хорошую погоду на них и возле них собирается служивый железнодорожный люд.
В основном, это проводники пассажирских вагонов. Изредка мелькнет бригадир поезда, ещё реже — начальник рангом повыше. Неподалеку покуривают обычно грузчики, кладовщики, уборщики, слесаря, электрики. Отдельной стайкой жмется персонал бухгалтерии…
А вокруг, на почтительном расстоянии обитают бомжи. Клянчат что-то, копошаться в мусорных баках, метр за метром, как минное поле, обследуют железнодорожное полотно. Надеются: авось, на глаза попадется что-нибудь ценное — монетка там, к примеру, или сережка золотая. Чаще, конечно, ни того, ни другого, одно дерьмо…
Вагонная часть депо.
В отделе кадров, ровными строчками на казенных бланках — тысяча человек, во всех подробностях.
Система. Государство в государстве, ячейка общества. Почти семья… Тысяча человек: кто-то уживается в ней и остается до конца, кто-то вылетает, не успев прочувствовать, понять дух и букву её писаных и неписаных законов.
Тысяча человек, столько же судеб. И в то же время — одна судьба, общая. Как общий вагон — кому-то досталось место получше, кому-то похуже, но глядишь, по дороге разговорились между собой, обустроились, пообтерлись…
— Рая, Раечка!
— Чего?
— Ты «девятку» мою не видела?
— Кажется, на мойку потащили, в РЭД.
— Ах, мать её, перемать ее! Замоталась со сменой белья. Теперь вот ждать придется.
— А ты не жди, Валюш! Пошли ко мне на вагон, чайку попьем. Я тебе чего расскажу-то… Кузмич наш вчера, слышала?
— Нет. А ты теперь на каком?
— На «тридцать пятом» сегодня поеду. Видишь? Вон, на третьем пути стоит.
— Ох, и сраный же поезд, — сочувствует Валя. — Вагоны дрянь, развалюхи…
— А что поделаешь? Послали.
— Ну, и ты бы послала! Тех, которые тебя на него послали.
— Ага, скажешь тоже! Я их, а потом они меня — насовсем?
— Ох, давно я тебя не видела, Раечка! — Валентина обняла подругу за плечи. — Все такая же…
И обе немолодые уже, но бойкие и веселые толстушки в синих форменных юбках и рубахах побрели, спотыкаясь о шпалы, «на вагон». А чуть погодя задымится в служебном купе невесть какого сорта чаек, зашушукаются они, захохочут, обсуждая, что же там такое опять отчебучил вчера «их» Кузмич.
… Дарья остановилась возле выкрашенного в фирменный красный цвет вагона и подняв с земли камешек постучала условным кодом в металлическую дверь.
— Твой? — Поинтересовался Виктор.
— Нет. Мой — следующий.
Рогов вопросительно вскинул брови:
— А чего мы сюда?
— Мой же заперт изнутри, — без раздражения, как несмышленому ребенку пояснила девушка. — Как же мы в него с улицы попадем? Придется через этот идти, если, конечно, пустят.
Она прислушалась, но беспокойство было напрасным. Внутри вагона раздались приближающиеся шаги, затем щелкнул замок:
— Привет, Даша! — В проеме стоял заспанный и помятый парняга лет двадцати семи:
— Умаялся за день. Сплю… Так что, давайте быстрее.
В полутьме переходной площадки Дарья трехгранным ключом отворила дверь и пропустила Рогова вперед:
— Милости прошу!
— Да-а, — присвистнул Виктор, ощупывая глазами внутреннюю отделку вагона «СВ». — Ни фига себе! Прямо, «Астория» на колесах.
— А ты в «Астории»-то был хоть раз? — Снисходительно улыбнулась проводница.
— Нет, — признался честно Рогов. — Только в кино видел.
Взгляд его заскользил вдоль сверкающего никелем и полировкой, устланного коврами коридора, цепляясь за все неожиданное и необычное. На стенах, покрытых бежевым пластиком, развешаны в горшочках декоративные цветы, специальные полочки заполнены свежей прессой. В купе «на двоих» вместо привычных полок — мягкие диваны, заранее застеленные новым, накрахмаленным бельем. По-домашнему сбиты подушки, на столиках — чистые кофейные чашки и минералка.
Откуда-то сверху послышался легкий щелчок автоматики, а затем ровное, ненавязчивое гудение.
— Вентиляция? — Понимающе кивнул Виктор.
— Нет, — ответила Даша все с той же снисходительной улыбкой. — Это холодильник.
— Да ты что! — Удивился Рогов. — Вот так сервис…
— А как же иначе? У нас же пассажиры — все сплошь иностранцы, знаменитости, депутаты.
— Ясно, — вздохнул Виктор. — Простому смертному сюда не попасть. Если он, конечно, не уборщик.
— Ну, почему же…
— Ага. Станут у нас для обычных токарей и доярок холодильники в купе пихать!
— Глупости. Ехать в «СВ» может кто угодно, билеты в кассе продаются без проблем. Если, конечно, они по карману.
Виктор хмыкнул:
— И сколько же вся эта красота стоит?
— В одном направлении? Ну, наверное… — прищурилась Даша. — Наверное, на Украину туда и обратно простым вагоном сьездить дешевле обойдется.
— Круто, — вынужден был признать Рогов. И внезапно призадумался, усевшись на край одного из застеленных диванов.
Даша опустилась на корточки, прямо напротив. Посмотрела в глаза:
— Ну, что? О чем печалишься?
— Ты же знаешь.
— Не надо, Витя. Не думай пока про это! С бригадиром договорюсь, он разрешит — сьездим в Москву, вернемся… У меня как раз получка будет, я тебе одолжу на билет до Кременчуга, и вообще… Как бы ты без денег на Украину покатил?
— Не знаю, — пожал плечами Виктор.
— Вот видишь, — Даша прильнула грудью к его коленям.
— Все правильно. Хотя… Спасибо тебе за заботу, но понимаешь — как-то неловко. Неудобно мне!
— Перестань. Я же тебе не милостыню подаю! Приедешь, устроишься тогда и отдашь долг. Вышлешь по почте, ладно? А может, я и сама приеду, у меня отпуск скоро.
— Ну, если приедешь… Тогда я согласен: давай!
Виктор прикоснулся к коленям девушки и тут же полез выше.
— Ты чего? Сдурел, что ли? — Отшатнулась Даша.
— А что такое?
— Да в любой момент зайдет кто угодно! — Она поднялась и окатила Рогова нарочито суровым взглядом:
— Ты мне это брось… В дороге — чтоб ни-ни! У нас такое не практикуется, понял?
— Понял, — с сожалением убрал руки Виктор. — Печально… Такие диваны шикарные и — не практикуется?
— Делом лучше займись, — подбоченилась девушка. — Дармоедов я возить не намерена, так что впрягайся-ка в работу!
— А чего делать-то? — Немного растерялся Рогов. — Я завсегда пожалуйста, но, извиняюсь, кроме как по селектору выступить с руководящими указаниями ничего в вашем хозяйстве не понимаю.
— Тоже мне, диспетчер нашелся! — Фыркнула Даша. — Пылесос видишь? Вон, за щитом… Пропылесось ковры в купе и в коридоре, потом титан затопишь.
— А ты?
— А мне, извини за откровенность, себя надо в порядок привести. В уборную сходить, подкраситься… Проводники — они ведь тоже люди!
… В двадцать три часа с минутами фирменный поезд «Красная стрела» подкатился к перрону Московского вокзала. Репродукторы наполнили воздух звуками душещипательной мелодии, и состав замер.
Как по команде, одновременно распахнулись двери, из которых в вечерние сумерки высыпали проводники. Отерли поручни и застыли в ожидании пассажиров — вышколенные, чистенькие, с приветливыми плакатными улыбками на лицах.
А народ уже повалил к вагонам.
Привычная публика — в основном, дородные, холеные мужчины и женщины, не обремененные поклажей. Некоторые немного навеселе: оживленно прощаются, шумят, целуют друг друга и жмут руки остающимся.
Иные, наоборот — суровые, деловитые, преисполненные чувства собственной значимости. Такие широкой, уверенной походкой минуют перрон и тут же исчезают от людских глаз за распахнутой дверью.
Редкой экзотикой тут и там мелькают эстрадные знаменитости и звезды киноэкрана. Странно, они вовсе не смотрятся чужаками среди респектабельных деловых господ, придавая образу «Красной стрелы» некий шарм и дополнительную престижность.
— А это кто? В черном?
— Костя Кинчев, — подтвердила догадку Даша.
— Ни фига себе…
Виктор смиренно стоял за её спиной и таращил ошалелые глаза на шествующих мимо знаменитостей.
Знаменитости вели себя, как простые смертные, и даже время от времени кучковались на посадке, образуя перед вагонами целые созвездия. Виктор и раньше видел их, почти всех — но это происходило либо дома, у телевизора, либо в зрительном зале. А чтобы вот так, запросто…
— Добрый вечер!
— Здравствуйте.
Из-за спины здоровенного темно-лилового негритоса вынырнул Шевчук. Протер платком линзы массивных очков, достал билет и протянул Дарье. Та кивнула, мельком взглянув на пропечатанные компьютером строчки:
— Проходите пожалуйста. Пятое место…
Еле заметно поддернув джинсы, Шевчук занес ногу, чтобы исчезнуть в тамбуре — но замешкался, встретившись взглядом с Виктором. Впрочем, спустя мгновение знаменитый рок-музыкант уже был внутри.
— Что это он? — Даша обернулась к Рогову.
— Не знаю, — покачал головой Виктор.
— А вы похожи. Очень… Нет, правда!
Но Рогов предпочел отшутиться:
— Ага. Мне бы ещё очки, как у него.
Следующим к вагону приближается некто — помощник депутата. Он так и представляется, слащаво улыбаясь: помощник депутата Государственной Думы такой-то…
И зачем-то сует сначала Дарье, а потом Виктору свои визитные карточки:
— Прошу!
Виктор как-то так сразу решает набить ему морду, но подходящего случая по пути не представляется. И в конце концов, уже утром, в столице, слуга народа вместе с нею, заспанной и нетронутой, выскакивает из вагона, на ходу одергивая пиджачек…
В целом, ночное путешествие из Петербурга в Москву прошло спокойно если не считать пары разбитых по неосторожности чашек, да украденной кем-то из пассажиров льняной простыни.
А вот в соседнем вагоне, у того рослого проводника, который перед поездкой пропустил Дарью с Виктором, без приключений не обошлось, даже милицейский наряд вызывали.
Некто, перевозил в столицу деньги. И не то, чтобы сумма оказалась так уж велика, но меры предосторожности были им приняты все, что называется, «как в книжке пишут». Имелся добротный металлический кейс с кодовым замком, огромный газовый «ствол», наручники. Но вот горе — бедняга так испереживался в дороге, таких страстей напредставлял, что под утро, нажравшись для храбрости водочки до невменяемого состояния не чемоданчик пристегнул к себе, а себя самого надежно присобачил наручниками к столу.
А ключ, естественно, куда-то делся… В общем, пришлось обыкновенной ножовкой по металлу выпиливать из купе здоровенную стойку-железяку, с которой господин и удалился — впрочем, возместив ущерб и сполна оплатив причиненные хлопоты.
… По прибытии в парк отстоя, поездная бригада дружно отхохотала над инцидентом на утренней «пятиминутке» и разбрелась по своим вагонам заниматься уборкой.
Полетел в баки всяческий хлам и мусор: забытые кем-то носки, бумажки, пустая и не подлежащая сдаче стеклотара… Надсадно загудели пылесосы, загремели ведра.
— Под диваном покачественнее, — распоряжалась Дарья. — Если проверяющие припрутся, обязательно туда морду сунут.
— Понял, шеф! — Отозвался Виктор, отжимая старую половую тряпку.
Впервые за последние дни он чувствовал себя в полной безопасности. Настроение поднималось, как на дрожжах. Все вокруг радовало, доставляло удовольствие: и вид раскрасневшейся, румяной Даши с закатанными по локоть рукавами, и не похожий ни на что силует высотного здания за окном, и даже плещущаяся в ведре теплая вода.
— Слушай, может, прошвырнемся по Москве? — Спросил Рогов, когда уборка закончилась и вагон принял подобающий вид. — Любопытно, все-таки! Кремль посмотреть, Красную площадь, Мавзолей…
— А ты не был ни разу?
— Только проездом.
Даша наморщила лоб:
— В Мавзолей ты сегодня не попадешь. Суббота, народу пропасть.
— Неужели? До сих пор?
— Еще больше, чем раньше, — отмахнулась девушка. — Писали ведь, что скоро Ильича закопают, вот все и торопятся поглазеть.
— Ладно, — решил не настаивать Рогов. — К вождю мирового пролетариата ломиться не будем.
Однако, переспектива провести целый день на железнодорожных путях не прельщала:
— А как насчет того, чтобы просто прогуляться? Какую-нибудь сокровищницу культуры посетить…
— Витюша, милый! — Взмолилась Дарья. — Сходил бы ты сам, а? Я целую ночь не спала, веришь — глаза слипаются.
— Ну, во-от, — шутливо протянул Рогов. — Начинается.
— Что такое? — В голосе девушки послышалась тревога.
— Полы мыть — сам, в Мавзолей — сам, на выставку — сам… «В вагоне не практикуется» — тоже, так сказать, сам?
— Виктор! Ты меня пугаешь.
— Шучу, шучу, — Виктор выставил вперед ладони:
— Видишь? Волосы не растут.
— Ну и что?
— А то, что у тех, кто «сам», у них ладони шерстью покрываются!
— Да ну тебя! — Покраснела Дарья. — Несешь всякую чушь… Не понять, когда серьезно, а когда треплешься. Вали, давай! К Ленину. Я спать ложусь.
— Ну, Да-аша… — состроил жалкую физиономию Рогов. — Ну прогуляй меня по Москве, а? А то вдруг заблужусь?
— Не заплутаешь, — отрезала девушка.
— А вдруг?
— В крайнем случае, к любому дяденьке-милиционеру подойдешь, он обьяснит. Все, хватит! Я ложусь, а ты чеши, покоряй столицу.
И Дарья, опережая все возражения, задвинула перед самым носом Виктора дверь служебного купе.
Глава 2
— Арбат… Арбат! — Зло бубнил под нос Рогов, петляя по бесконечным московским закоулкам и бульварам. Надписи на табличках Виктор, конечно, читал, но всуе — в памяти они не оставались и вылетали из головы за ближайшим углом.
— Где же, блин, Арбат этот?
Неизвестно почему бытует в провинции мнение, что все московские дороги ведут либо на Красную площадь, либо на Арбат — но ни того, ни другого Виктор пока на своем пути так и не встретил.
Пару часов назад, когда Дарья наотрез отказалась сопровождать его по столице, Рогов решил проявить характер:
— Ну и пожалуйста… Счастливо оставаться.
Девушка демонстративно засопела, отвернувшись к стенке.
— Спи спокойно, дорогой товарищ!
Заперев вагон Дашиным трехгранным ключом-«специалкой», Виктор кряхтя перелез через невысокий заборчик, отделявший парк отстоя от всего остального, не имеющего отношения к железной дороге, человечества. И сразу же очутился лицом к лицу с шумным, бестолковым и суетливым городом.
Куда ни глянь — везде была Москва.
Красивая… Многоязыкая, высокомерная и недоверчивая, ветхая и юная, грязная по-азиатски — и в то же время вычищенная до показного, парадного блеска.
Мос-ква. И все тут! Центр вселенной, свет клином…
Кружок на карте мира.
И кружок этот где-то мягким, тончайшим волоском прорезает улица по имени Арбат.
— Да где же, в конце концов? — Рассердился Виктор. — Где он?
От посещения всевозможных оружейных палат, кладовых, картинных галерей, выставочных залов и тому подобного Рогов отказался сразу.
Во-первых, потому что любой музей теперь намертво ассоциировался у него с Пашкой Ройтманом и славными пограничными войсками.
Во-вторых, входной билет куда бы то ни было стоил денег. Не слишком много, но и такая сумма превышала скромные финансовые возможности Виктора.
А в-третьих… Впрочем, хватало и указанных выше причин.
Для выполнения культурной программы-минимум Рогов посчитал достаточным посещение Арбата. Захотелось окунуться, пусть и не с головой, но хотя бы по пояс, в мир художников, поэтов, театральной богемы и воров-карманников.
Вот только даже до этой цели добраться все никак не удавалось. Зато, как незыблимый ориентир, постоянно маячила перед глазами далекая Останкинская телебашня. То справа, то слева, то вообще где-то впереди…
Отчаявшись, Виктор метнулся навстречу какому-то прохожему:
— Вы не подскажете… Извините!
Мужчина, видимо, не расслышал.
— Эй, пузатенький! — Уже раздраженнее окликнул Рогов.
— Да-да? — Встрепенулся тот и забуксовал на полушаге.
— Простите, как бы мне на Арбат? Пол дня плутаю, а…
Незнакомец выслушал, кивнул и оживленно размахивая ручками затараторил:
— О це, слухай сюды! Пидышь видыль, в утой закуточек…
Виктор мало что понял из сочного украинского говора, но все равно обрадовался: хорошо хоть, что прохожий оказался не каким-нибудь японцем или немцем.
— Спасибо, батя. Пока!
Свернув в указанном направлении, он попал в неприметную, извилистую улочку, каких никогда не встретишь на Неве. Приземистые домики дореволюционной постройки, скудная городская зелень, дворы, скверы и детские площадки с качелями.
«Проход закрыт!» «Не курить!». Внезапно Рогов уперся прямо в неказистый дощатый забор, увешанный множеством предупредительных табличек и знаков:
— «Земляные работы»… Ну, мать его так!
Возвращаться не хотелось.
Виктор выругался, сплюнул под ноги и приступил к поискам прохода. Не обнаружив ничего похожего на калитку или ворота, он решительно дернул криво прибитую доску и полез в образовавшуюся щель.
За забором никаких признаков ведения земляных работ заметно не было. Напротив, посреди небольшого уютного тупичка красовалась укутанная в строительные леса церквушка.
Вся она, от невысокой оградки до куполов, была настолько неожиданна и в то же время уместна здесь, среди зеленеющих тополей, что Рогов даже присвистнул:
— Красота…
Не сразу, чуть погодя, он заметил сидящего на деревянном порожке церкви мужчину в выцветшей, но все ещё похожей на воронье крыло рясе. Человек благодарно щурился на ласковое полуденное солнышко и при этом вздыхал то и дело — молясь, очевидно, святым небожителям.
Однако, судя по всему, святые не откликались.
Что-то их смущало. Может быть, длинные, спадающие до плеч сальные волосы? Или грязные кеды, торчащие из-под краев черной материи? Вообще, вид у мужчины был неопрятный и неприятный, духовному пастырю явно не подобающий.
Заметив в свою очередь Рогова, он недовольно крякнул. Потом приосанился и посмотрел на незваного гостя с каким-то торжественным и, даже, пожалуй, злобным выражением:
— Изыди!
— Да я, батюшка…
— Изыди, говорю. Храм здеся! Строительство.
— Какой храм-то? — Попытался проявить интерес Виктор.
— Спаса-на-Крови! — Рявкнул Собеседник.
— А Арбат где? — Не нашел вопроса лучше растерявшийся Рогов.
— Арбат… Арба-ат? — Нахмурился человек в рясе. — Ристалище сатанинское? Предано анафеме, понял? И все, кто тама, и все, кто встречи с ним ищет… Анафема!
Пахнуло водочным перегаром, и Виктор даже отшатнулся — но в этот момент откуда-то сверху позвали:
— Митька? Ты где?
Рогов поднял глаза.
Над перилами колоколенки нависала чья-то голова, покрытая сложенной из газеты треуголкой:
— Митька! Куда пропал-то? Кончай обедать!
Собеседник Рогова покосился наверх, но не ответил.
— Тащи давай белила, кисти… Работать будем, нет?
— Изыди, понял?
— О-о, — укоризненно произнесла голова. — Да ты, вижу, набодался уже? Рясу хоть сними! Не ровен час, отец Игорь явится… Вот, уж он тебе задаст!
Упоминание неизвестного Виктору батюшки возымело эффект. Самозванец нехотя, бормочя под нос что-то злое, стянул с себя священническое облачение и оказался одетым в измазанный краской малярный комбинезон:
— Поду-ум-маешь…
Не обращая больше внимания на Рогова, он качнулся разок и полез по стеночке внутрь.
— Тьфу ты! — Сплюнул под ноги Виктор. Потом сообразил, что делает что-то не то и виновато перекрестился:
— Прости, Господи…
— А вам чего надо-то? — Поинтересовались сверху.
— Арбат ищу, — без особой уверенности ответил Рогов.
Он выслушал обьяснения человека в газетной треуголке, взглянул на часы и со странным облегчением понял, что времени на дорогу туда и обратно уже не остается:
— Спасибо. Я, наверное, в другой раз…
Протиснувшись через щель между досками, Виктор поплелся в парк отстоя вагонов.
Настроение опустилось в нейтраль и грозило упасть ещё ниже:
— Храм — на крови? Нелепо. Не может такого быть.
А тут ещё этот липовый «батюшка» с пьяной рожей… Рогов туманно припоминал сбивчивые, случайные рассказы отца о прадеде-священнослужителе. Вот это, говорят, действительно был подвижник!
Где-то дома, в старых альбомах, завалялась давно пожелтевшая фотография: Крестный ход, ещё задолго до революции. Во главе — сам прадед в праздничном облачении. Икона…
Кажется Матерь Божия? Разглядеть толком трудно — фотографическое изображение выцвело, бумага покрыта паутинкой мелких трещин и кое-где даже облупилась.
… Прежде чем пересечь бульвар и оказаться на территории резерва, Виктор купил пучек редиски и пачку сигарет. Денег хватило в обрез — больше они ни карман его, ни душу не обременяли.
«Стрелу» за время отсутствия Рогова отогнали на другой путь, так что состав пришлось подождать минут сорок.
Солнце уже сползало к горизонту, подкрашивая розовыми тонами металлические крыши соседних со станцией домов. Одинокая, молоденькая березка, вцепившаяся корнями в шлак железнодорожной насыпи, покачивала ветками на ветру — словно прощалась с Роговым.
Вокруг суетились и громко чирикали столичные воробьи.
Сидя на теплой бетонной плите, Виктор услышал справа от себя характерный скрежет:
— Ну, вот и все.
Подавали «Красную стрелу». Рогов поднялся:
— Встреча была коротка… Счастливо тебе оставаться, Москва!
… Поезд мчался в сторону северной столицы, с бешеной скоростью нагоняя время. Пенять на железнодорожников не стоило — из расписания «Стрела» выбились по вине одного-единственного забывчивого пассажира.
Конечно, со всяким может случиться.
Ну, оставил человек на рабочем столе какие-то жизненно важные документы! И теряет без этих бумажек всякий смысл его командировка — так что? Извинись. Сдай билет и кати себе следующим ночным поездом, пусть не таким престижным и скорым.
Так, собственно, и поступио бы подавляющее большинство граждан.
На беду, однако, забывчивый пассажир оказался какой-то кремлевской шишкой — а потому, пришлось просто-напросто задерживать состав.
Правда, не надолго, всего на четверть часа — пока не вернулся потный от усердия министерский холуй с драгоценной папкой под мышкой. И только тогда высокопоставленная особа, запивая валокордин боржомом, соизволила одобрить отправление…
За окном мелькали ночные огни полустанков, поселков и городов. Можно было подумать: поезд просто несется в черном тоннеле метро, оставляя за собой лампочки дежурного освещения.
Лишь изредка, у-у-кнув, проносились мимо встречные локомотивы.
Хвостовые вагоны «Стрелы» швыряло из стороны в сторону так, что, казалось, они оторвутся вот-вот и вылетят под откос кучей искореженного, дымящегося металла.
Слава Богу, Рогов оказался примерно в середине состава. Ему лишь разок пришлось сбегать в хвост, передать от Дарьи записку проводнице — и Виктор тут же сиганул обратно, мотаясь от стенки к стенке с неимоверной руганью. Сдерживаться нужды не было — грохот во время движения стоял такой, что Рогов не слышал даже самого себя.
Стараясь по возможности никого не задеть, Виктор протиснулся между бодрствующими в коридоре его вагона пассажирами и вошел в служебное купе:
— А вот и я. Не ждали?
— Передал? — Оторвалась Даша от приготовления кофе.
— Так точно!
— Спасибо, Витюша… Понимаешь, ерунда какая — не могу по внутренней связи дозвониться. Наверное, опять переговорник полетел.
— Ну, так вызови электрика.
— Учи ещё меня! — Хмыкнула Дарья. — Два дня на вагоне, а туда же… грамотный. Помоги лучше кофе разнести, а то я забегалась совсем.
— Будет исполнено-с… — Виктор принял подобострастную позу:
— В лучшем виде-с! Еще что прикажете, Дарья… э-э-э… извините, не осведомился, как по отчеству?
— А не мешало бы, молодой человек, — шутливо сдвинула брови девушка. Отчество, как у тебя — Дмитриевна.
— Какое совпадение… Что ж, Митревна, приказывай. Распоряжайся!
— Надо кофе разнести. С пятого купе — и до конца. Справишься?
— Лег-ко!
— Вот сахар, вот печенье, если кто захочет. Кофе растворимый в чашках. — Дарья показала пальцем через плечо:
— Титан — сам знаешь, где…
— Не извольте-с беспокоиться, мадам!
Облачившись в белую курточку, он подхватил разнос и направился вдоль вагона:
— Кофий, господа… Кофий!
«Вот же болван, — усмехнулась, глядя ему вслед Дарья. — Шут гороховый! Цирк уехал — клоуны остались… Точно, мне кто-нибудь из пассажиров накатает жалобу».
А Виктор тем временем уже дернул на себя ручку пятого купе:
— Разрешите?
Дверь откатилась в сторону, и он бочком, стараясь ничего не опрокинуть, протиснулся внутрь:
— Кофе бразильский, свежезаваренный! Пьешь чашку — платишь за две!
Обитавшие в купе не слишком трезвые мужчины дружно захохотали в ответ и потянулись за чашками.
— Коньячку примешь? — Предложил один из них.
Виктор не отказался, после чего к тому же закусил протянутым бутербродом с красной икрой.
— Будьте здоровы! — Он подумал, что так вот, на холуйской вагонной должности вполне мог бы и прокормиться.
Правда, в шестом купе оптимизма у Рогова поубавилось. Реплики он повторил, но коньяка не налили, а бутерброд оказался всего лишь с колбаской.
— Тоже сойдет, — не стал привередничать Виктор.
Но в седьмом купе от кофе отказались совсем. К тому же, смерили его таким презрительно-хмурым взглядом, что Рогов предпочел побыстрее смыться:
— Извините… Пардон.
Он подошел к следующей двери:
— Прошу, кофе! Ароматный, бодрящий…
Не закончив фразу, Виктор замер в проеме с полуоткрытым ртом:
— Валерий Николаевич?
— Здравствуй, Витюша.
Отозвался не Болотов, а сидящий напротив него респектабельный господин, в котором Виктор с трудом, не сразу, но угадал авторитетного вора по кличке Булыжник.
— Неужели не узнаешь?
— Простите… — сглотнул слюну Рогов. — Богатым будете!
Булыжник усмехнулся:
— Да я и так не жалуюсь.
Виктор продолжал стоять на пороге купе — с идиотским видом, не зная, следует радоваться встрече или бежать сломя голову. В мозгу копошились обрывки мыслей:
«Как же я их на посадке не заметил? Как проскользнули-то мимо?»
— Проходи, Витюша. Садись, — распорядился Болотов.
— Да я вот, сейчас…
Рогов замешкался — и тут же почувствовал чье-то неслучайное присутствие за спиной. Скосил глаза, но различить смог только мощное плечо расположившегося сзади мужчины.
— Садись, — несколько тверже повторил Валерий Николаевич, не убирая, однако, с лица улыбку.
Виктор опустился на край одеяла:
— Спасибо.
Дверь в восьмое купе моментально захлопнулась, оставив его лицом к лицу с давними знакомыми.
— Сколько лет, сколько зим… — покачал головой Болотов.
— Значит, вот где пристроился? — Подал реплику Булыжник.
Но Валерий Николаевич уже продолжил:
— Молодец! Отличное место. Можно сказать, блатное.
В голосе его прозвучала нескрываемая ирония. Виктор хотел было что-то ответить, но не успел даже рта раскрыть — инициативу снова перехватил Булыжник:
— Что же ты, касатик? Откинулся — и думать забыл про друзей?
— С глаз долой — из сердца вон! — Вздохнул Валерий Николаевич.
— Хоть бы строчку черкнул, письмецо какое… Так, мол, и так: жив, здоров, пристроился богато, кусок хлеба имею с маслом. Готов поделиться от щедрот своих, «подогреть» братву на зоне.
Несмотря на ласковый тон Булыжника, это по воровским понятиям уже походило на «предьяву». Поэтому Виктор встрепенулся:
— Да я ведь, честно говоря…
— Конечно, честно! А как же иначе?
— Иначе нельзя, — подтвердил слова старого вора Болотов. — И брось ты чашки, в конце концов! А то в этом своем белом лапсердаке на шныря похож, даже смотреть противно.
Виктор послушно поставил поднос на столик.
«Надо же, — успел подумать он. — Земля-то тесная какая!»
— Ладно. Расслабься! Все в порядке.
— Налей ему, Булыжник. А то видишь — парень совсем закис от твоих шуточек…
Вскоре Рогов уже сидел в обнимку с Валерием Николаевичем, весело хохотал, вспоминая лагерное житье и пил дорогую водку.
Впрочем, минут через двадцать в купе постучали.
— Да, войдите!
— Прошу прощения… — На пороге стояла обеспокоенная Даша:
— Виктор? В чем дело?
— Вот, знакомых встретил… Случайно. Столько лет не виделись!
— Заходите, девушка, — предложил Булыжник. — Присоединяйтесь!
— Нет, спасибо, — Дарья, судя во всему, несколько успокоилась:
— Виктор, там комиссия по поезду идет, ревизоры. Так что…
— А он у нас посидит, — с ходу просчитал ситуацию Болотов. — Как думаете? И никаких проблем!
Такой вариант пришелся всем как нельзя кстати.
— Твоя? — Подмигнул Булыжник, когда дверь за Дашей закрылась.
— Моя, — похвастался Виктор.
— Серьезная девушка, — Болотов по-стариковски кашлянул и взял новую бутылку:
— За дам-с!
От выпитого Рогов стремительно охмелел, но чувствовал себя великолепно:
— Авторитетные вы люди. Умеете жить… Всегда умели!
— О чем ты, Витек? — Отмахнулся Валерий Николаевич. — Я человек старый, скромный, незаметный. Это вот Булыжник у нас — да!
— Смотрел по телевизору, — уважительно закивал Рогов. — И потом в газетах было…
— Бросьте, — Булыжник расплылся от удовольствия. — Не так уж много у меня заслуг! Иногда, правда, малость людям помогал — разьяснял, как надо жить правильно. А уж дальше их дело!
— Витек, да ведь и тебе грех жаловаться, — вспомнил Болотов. Фирменный поезд, солидная публика… Небось, навариваешь кое-чего поверх зарплаты?
Виктор поставил на стол недопитую стопку:
— Честно говоря, я здесь на птичьих правах. Почти случайно.
— Это как понимать? — Поднял брови Булыжник.
— Дарья, проводница… Вы видели! Вот, она просто меня с собой в поездку взяла.
— Зачем?
— Прокатиться. — Рогов сморщился, как от зубной боли:
— Вообще же, я в полной заднице. Даже говорить неохота.
— Ну, брат, — развел руками Болотов. — А мы-то уже порадоваться за тебя собрались! Мол, все в порядке у Витька — живет, жирует…
— Что стряслось? — Нахмурился Булыжник.
— Чего молчишь? Чужие мы, или кто?
— Неудобно как-то, — помялся Виктор. — Только увиделись…
— Ваньку не валяй. Выкладывай! А то, вишь чего удумал — старым корешам не доверять.
— Я? Вам? Не доверяю? — Возмутился Виктор. — Я вам доверяю!
И он вкратце, не очень связно поведал собеседникам о своих злоключениях последних дней. Булыжник слушал на удивление молча, Валерий Николаевич лишь иногда задавал уточняющие вопросы, поэтому много времени рассказ не занял.
— Вот, такие дела…
— Нехорошие, — подвел итог старый вор.
— Хуже некуда, — согласился с ним Болотов. — Валить тебе надо из Питера. Иначе менты достанут. Мокруха — она и есть мокруха. Не шутка.
— Я ж не убивал!
— Вот и обьяснишь это, — хохотнул Булыжник. — На зоне. Времени мно-ого будет! Лет десять.
— Валить тебе надо, Витек, — повторил Болотов.
— Да я уж думал…
— Есть куда?
— Ну, не то, чтобы… — пожал плечами Рогов. — Наверное, на Украину придется. В Светловодск.
— Кажется, родные у тебя там? — Булыжник качнул головой:
— Помню…
Потом повернулся к Болотову и спросил так, будто они с ним были в купе одни:
— Ну, что скажешь?
— Надо парню помочь. Еще разок.
— А надо ли?
— Наш парень! — Болотов горячо вступился за Виктора. — Наш, проверенный. Не подведет.
— Это раньше не подводил, — буркнул под нос Булыжник. — С тех пор много воды утекло… Хрен знает, с кем он теперь якшается?
— Да вы что! — Возмутился Рогов. — Валерий Николаевич!
— Помалкивай, — осадил его Болотов. — Сиди себе тихо! Булыжник, я за него ручаюсь. Помнишь, какие он дела в лагере делал?
— Угу. И неизвестно, за какие заслуги раньше срока свалил. Скоренько так, невзначай…
— Не надо! Нам от того беды не было.
— И пользы тоже.
Булыжник помешкал немного, но потом смягчился:
— Смотри сам. Я, в общем-то не против помочь, но… Согласись, не мешало бы парня проверить.
— А кто спорит? Пока до места добираться будет, справочки наведем. Если что не так — накажем! — Болотов обернулся:
— Понял?
— Понял, — хмель почти улетучился из головы Виктора.
Валерий Николаевич взял в руку ломоть ветчины:
— Решай, сынок. Один раз ты уже из семьи нашей сдриснул. И что? Горюшка хапнул! Но мы, старики — народ сентиментальный, душевный. Обид не помним. К тому же, скоро на покой пора… А дело наше опасное и хлопотное, его требуется в надежные руки передать.
Рогов пока ещё ничего не понимал, и Болтов перешел к сути:
— Можем темку тебе одну подкинуть на Украине. Пристроить, в общем. Подтянуть повыше… Получишь долю — человеком опять станешь, люди уважать будут.
— А уважение, — подтвердил Булыжник, — уважение дорогого стоит!
— Что за дело? — Решил поинтересоваться Виктор. — Хотелось бы…
— Он ещё спрашивает! Выбирает… — Вновь хохотнул авторитетный вор. По нему цугундер плачет, а он спрашивает!
Болотов ответил конкретнее:
— Считай, тебе повезло. Светловодск — это ведь, вроде, на берегу водохранилища?
— Да. Под Кременчугом.
— У нас там интерес имеется. Вот и займешься… Для начала обратись к братве местной, они помогут.
Слово опять взял Булыжник:
— В общем, Витек, там одни серьезные люди хотят вместе с нами бизнес организовать. Травку разную выращивать на продажу. Понял? Климат в тех краях, говорят, отличный. Конопля сама по себе растет, а мак и того лучше… А вот со сбытом — проблемы.
— Кризис, так сказать, перепроизводства! — Подхватил Валерий Николаевич. — Зато у нас сколько не вези — все сметут. Так что, наладим дорогу, возьмем процесс под контроль… Сам-то на водохранилище бывал?
— Конечно, — кивнул Рогов, — как все, в детстве.
— Говорят, там разных островов много?
— Да. Много.
— А на Украине с топливом плохо… Суда с катерами почти не ходят, вертолеты пожарные и ментовские не летают вообще. Местные партнеры уверяют, что доступа к островам практически нет, выращивай, что угодно. Как? Нравится?
— Сильно, — оценил размах собеседников и саму идею Виктор. — Только я, вообще-то, в наркоте хреново понимаю.
— Тебе и не надо! Там своих специалистов хватает, есть кому разбираться, что когда сеять, когда убирать.
— Ну, к тому же не один поедешь… Человека серьезного направляем. Местной братве «маляву» пошлем, что ты тоже с ним — и порядок! Включайся в работу.
— Что скажешь, сынок?
Виктор поднял вверх руки:
— Можно подумать, вы не знаете — что!
— Вот и прекрасно, — похлопал его по плечу Болотов. — Вернемся в Питер, денек на сборы — и в путь! А с напарником могу прямо сейчас познакомить.
Булыжник уже отодвигал в сторону дверь:
— Заходи.
Будто ожидавший этой команды, из коридора в купе шагнул невысокий, но крепко сбитый молодой человек.
— Тимур, — представили его.
— Виктор, — пожал протянутую руку Рогов. И тут же, узнавая, вцепился взглядом в уродливый шрам на лице вошедшего. — Ты?
Курьев молча оскалился, но между мужчинами уже встал Булыжник:
— Все! Забыли. Закончено.
— Кто старое помянет… — протянул со своего места Валерий Николаевич. — Кто старое помянет, тому не только глаз вон. Тому я вообще не завидую!
— Ясно, щенки? — Рявкнул «авторитет». — Не слышу!
Курьев наклонил голову:
— Понял.
Вслед за ним вынужден был кивнуть и Рогов:
— Понятно.
— Вот и ладушки… Валерий Николаевич, осталось у нас хоть по стопочке? Отлично! Разливай. Выпьем за встречу.
— За мирное сосуществоание, так сказать, и взаимовыгодное сотрудничество, — поддержал тост Болотов…
Глава 3
Жирная, сытая муха, обалдевшая от тепла и обилия пищи, долго описывала в воздухе замысловатые крендели, но в конце концов с омерзительным жужжанием брякнулась на стол.
Заелозила, закувыркалась…
Виктор подождал немного — и прихлопнул насекомое свернутым в трубочку журналом:
— Достала, тварь!
Он сунул орудие убийства обратно в сумку и вздохнул.
Витебский вокзал, сумрачный и неопрятный, Рогову никогда особо не нравился. Стоя в буфете над чашкой общедосупного кофе, он с сомнением посмотрел на иссохшийся в углу тарелки пирожок: зря, наверное, взял. Потом перевел взгляд на электронное табло…
Поезд отходит почти через два часа. Билеты должен заранее принести Курьев, но даже до их встречи времени оставалось ещё более чем достаточно.
— Извините…
— Да, пожалуйста.
Мимо Виктора к свободному месту за столиком протиснулся ефрейтор-пограничник, и в памяти сразу же всплыла похмельная рожа Ройтмана. Эх, Пашка…
Дома, в квартире на Московском сегодня утром его не оказалось, поэтому Рогов для очистки совести отправился прямиком к брату на службу.
Дежурный Виктора узнал по прежним визитам и пропустил на удивление легко:
— За Ройтманом? — Понимающе кивнул он куда-то в сторону музея.
— Ага. За ним.
— Давно пора! У нас тут такой кипешь идет… Забирай братана скорее, а то в конце концов нарвется.
— Случилось что-то?
Дежурный отмахнулся:
— Да, бля, хрен их разберет, начальников! Пропадают куда-то один за другим, а нам отдуваться.
— Как пропадают?
Но собеседник уже торопил, оглядываясь в торону лестницы:
— Не отсвечивай, давай быстро!
Рогов без разговоров шмыгнул мимо него, миновал коридоры и оказался в музее. Павла он застал в положении не только непотребном, но и не удобном: Ройтман сидел посреди комнаты, на самом верху высокой, шаткой стремянки и больше всего походил на ощипанного петуха. Из одежды на прапорщике имелись только трусы казенного образца, а щетина, блуждающий взгляд красных глаз и опухшие веки свидетельствовали о многодневном запое.
— Пашка?
— А-а, привет! — Узнал Виктора брат. — Йоб-теть… На похоронах, что ли, был?
— На каких? — Не понял Рогов.
— У Карлы! — Захохотал директор музея и наконец-то свалился со стремянки на пол.
Виктор с трудом прислонил его к стенке:
— Ты чего, Паша? Упился вконец? И Карла, что ли?
Но Ройтман уже не обращал на него внимания и озабоченно тер ушибленное при падении колено:
— Бейте, фашисты проклятые! Все равно ничего не скажу…
— Тьфу, перепугал! Пьяница.
— Да пошел ты, — отмахнулся Павел. Но тут же потерял равновесие и встав на четвереньки залаял на пыльный стенд с фотографиями членов политбюро.
Потом он заплакал:
— Ну на хрена, Витек? На хрена вы старика грохнули?
— Паша, успокойся… Уймись!
Глаза Ройтмана округлились:
— Ну? Кто теперь следующий? Я?
Директор музея взвизгнул и с неожиданным проворством подскочил с грязного пола:
— Давай, братан! Чего тянешь? Мочи, вам же свидетели не нужны!
— Да ты чего? — Разволновался Виктор. — Ты чего? Совсем уже сбрендил… На вот, водички выпей.
Но Павел уже разошелся:
— Ну, что? Как кончать меня будешь? Может, веревочкой удавишь? Сейчас… Сейчас, я тебе подсоблю!
Ройтман забегал из угла в угол, по пути обрывая со стен плакаты, фотографии и лозунги. Натолкнувшись на шифоньер, опрокинул его, с мясом вырвал последнюю дверцу и замер, ехидно поглядывая на брата:
— Нету веревочки!
— Слушай, успокойся.
— Не-ет… — Павел подскочил к столу:
— А что, если этим? Прямо так, в брюхо?
Виктор взглянул на предмет, подхваченный братом из нагромождения бутылок, обьедков и мятых номеров газеты «На страже Родины»:
— Это что? Стой!
В дрожащей, вялой руке красовался клинок — тот самый, его клинок, обломок сабли, который Виктор возил с собой в машине до кровавой схватки с Курьевым.
— Откуда? Это… это же мое! Откуда?
Павел обмяк, устало присел на край опрокинутого шифоньера и ответил без интереса:
— Хрен знает. Нечем было банку открывать, вот я у шефа в кабинете по ящикам и пошарился.
— У какого шефа?
— У Спиригайло. У Семена Игнатьевича, мать его в душу…
К сожалению, толку от их дальнейшей беседы было немного.
В происходящем Ройтман разбирался ещё хуже брата. Он просто-напросто был напуган до полусмерти и не знал даже того, что уже оказалось известно Виктору.
— Может, Спиригайло квартиру у тебя оттяпать хочет? — Осенило Павла. На него, гада похоже!
— При чем тут квартира? — Поморщился Рогов. — Вряд ли…
Напоследок, перед самым уходом из музея, брат припомнил, что на их частых, особенно в последнее время, совместных пьянках Семен Игнатьевич то и дело интересовался иконой.
— Какой иконой?
— Не знаю, — честно пожал плечами Ройтман…
Виктор опустил взгляд на столик, и увидел труп мухи в кофейной лужице. Потом отвел глаза и посмотрел на пристроившегося напротив человека.
Зрелище оказалось не намного приятнее. На вид соседу было лет семьдесят: сальные редкие волосы, желтые зубы, одет в грязные лохмотья… К тому же, от старика нестерпимо воняло.
— Чего тебе?
— Согреешь, нет? — Прохрипел нищий.
Только теперь Рогов заметил, что он почти неотрывно вцепился взглядом в нетронутый пирожок на тарелке:
— Бери. — Не дожидаясь, пока старик вцепится в пищу, Виктор подхватил сумку и направился к выходу из вокзального буфета.
В зале ожидания нашлось несколько свободных мест.
Рогов втиснулся на одно из них, между пухлыми сумками и чемоданами какого-то утомленного дорогой дядечки. Порылся, достал добытый в чужом почтовом ящике журнал:
«…Бразильские алмазы дешевле золота. А золото в Перу ценится дешевле серебра. В Чили медь дешевле олова, но в Боливии олово дешевле бананов. Зато в Эквадоре связка бананов дешевле стакана холодной воды…»
— Бред какой-то, — пожал плечами Виктор. Но делать было все равно нечего, и он продолжил чтение:
«В джунглях у реки Ориноко до сих пор живут племена, любимым занятием которых является поедание дипломатов и журналистов. Часы и кольца при этом они родным и близким не возвращают…
… В Мексике мужчины носят сомбреро с широкими полями — для того, чтобы во время тропического ливня под ними могла укрыться вся семья. Разумеется, в Панаме все носят панамы.
При том, что в Уругвае и Коста-Рике нет негров, и смотреть на них ходят в цирк за огромные деньги, в одной Бразилии негров больше, чем во всей Африке…»
Пролистнув ещё страницу, Рогов с облегчением понял, что пока ещё пребывает в здравом уме. Просто, автор очерка о путешествиях описывал распространенные в свое время географические стереотипы.
Виктору очень понравились рассуждения насчет экватора. Дескать, принято считать, что он разделяет земной шар пополам… Но так ли это? Люди вообще все любят делить пополам, в том числе и собственную судьбу: вот, мол, и первая половина жизни прошла. А сами понятия не имеют, откуда следует начинать отсчет, и где именно поставить точку. Легко разделить пополам деньги, сложнее — яблоко. Но можно ли поделить любовь, страдания, больную совесть или утраченную веру?
Рогов посмотрел на часы и стал читать дальше:
«… Не бывает одинаковых слез: есть слезы боли и смеха, горя и радости, слезы мужчины и слезы женщины, слезы ребенка. Горькие, соленые, сладкие, совсем безвкусные… Когда человек плачет, он очищается, обретает себя нового. Но за это обновление он плачет солью, вот почему слезы на первый взгляд кажутся одинаковыми.
Случается плачет не только невинный ребенок или проигравший сражение воин. Плачут пойманные за руку обманщики, воры, убийцы, трусы и предатели тоже заливаются слезами. Помните, сладкие слезы фальшивого человека — это опасный яд!
А раскаяние приходит только со страхом, нет его — нет и раскаяния…»
Виктор поморщился и неожиданно для самого себя потерял интерес к чтению. Закрыл журнал, сунул его обратно в сумку и повернулся к высокому, в половину стены, окну.
Вечерело.
Скупое, односложное предложение. Вечерело — и все тут! Не за что зацепиться, некуда пойти, некому жаловаться… Рогов почувствовал себя маленьким, беззащитным и одиноким настолько, что ему захотелось тут же исчезнуть из этого города, этого мира, из этой жизни.
Взлететь — и растаять навечно в густеющих сумерках.
— Все заодно…
— Что? — Встрепенулся дремлющий рядом дядечка.
— Нет, ничего. Извините.
Неприятным женским голосом ожила трансляция:
— Гражданин Циркачев! Вас ожидают у кассы номер три. Гражданин Циркачев…
Обьявление прозвучало для него — значит, Курьев уже на месте. Поднявшись, Виктор поправил ремень и плечом ощутил приятную тяжесть сумки: помимо документов, белья и некоторых необходимых на железной дороге мелочей, в ней покоился обернутый полотенцем обломок сабли.
— Привет, — у кассы, в конце короткой очереди, стоял знакомый уже человек со шрамом.
— Привет, — Рогов ответил на рукопожатие и пристроился сзади.
Курьев обернулся, и недавние враги схлестнулись взглядами. Недавние? Враги? Пожалуй… Но теперь между ними не могло быть ничего личного, только дело и общая цель впереди.
«Пусть пока так,» — прищурился Куря.
«Пусть пока так,» — стиснул зубы Виктор.
Потом изобразил улыбку:
— Чего припозднился-то?
— Билеты брал в Центральной. Вот: двадцать второй вагон, места пять и семь, оба нижние.
— Когда отправляемся?
— Через час.
— Это хорошо… — Рогов шагнул к освободившемуся окошечку:
— Девушка, будьте любезны на Минск, два билета в купе.
— Минский через двадцать минут отходит, — пояснила кассирша.
— Ничего, мы успеваем, — заверил её Виктор. Потом обернулся к спутнику:
— Паспорт давай!
— Зачем это? Ты чего чудишь? — Сдвинул брови Курьев, однако спорить не стал.
— Обьясню… — Рогов сунул в окошко деньги и документы. Получив билеты, он вместе с Курей отошел от кассы:
— Понимаешь, береженого Бог бережет. А небереженого — конвой стережет! Менты не идиоты, но и мы тоже умные. Поедем в Минск, оттуда в Чернигов. А уже из Чернигова автобусом медугородным прямо до Светловодска.
Виктор подхватил сумку и не дожидаясь ответа пошел к выходу на перрон:
— Покатаемся заодно. Мир поглядим…
— Чудишь, Циркач… Погоди-ка, я Болотову позвоню!
— Некогда, — обернулся Рогов. — Поезд уйдет. Поехали!
— Дай я хоть билеты свои сдам!
— Плевать. Оставь себе, не жадничай. — И не давая Куре отстать ни на шаг пояснил:
— Если на вокзал ориентировка пришла, то прежде всего менты куда кинутся? В компьютер, билеты проданные проверять! Ты билеты на чьи фамилии брал?
— На наши, — пожал плечами Куря. — Как велели…
— То-то! Ты билетик заранее купил, я — только что. Если и будут нас менты ждать, то на твоем Днепропетровском поезде. И пускай! Мы-то уже уедем.
— Толково, — усмехнулся Курьев.
… Вагоны Минского поезда отличались от «Красной Стрелы» — и вовсе не в лучшую сторону. Были они какими-то зеленовато-серыми и пыльными, с потрескавшимися кое-где стеклами и застарелым перекосом оконных рам.
Впрочем, внутри было относительно чисто и уютно. Занавесочки, коврики, теплый титан и даже пустая баночка для окурков.
Проводником у Рогова и Курьева оказался мужчина средних лет в заломленной на затылок фуражке и синем кителе. Мельком взглянув на билеты, он молча кивнул и вздохнул о чем-то своем.
До отправления оставались считанные минуты. Новых пассажиров на опустевшем перроне видно не было, поэтому проводник зашел в служебное купе.
— Простите, — обратился к нему Виктор.
— Я вас внимательно?
— Можно нам с приятелем сразу, прямо сейчас выдать белье? Очень хочется спать, день был сумасшедший.
— Нет проблем.
Рогов расплатился рублями — белорусских «зайчиков» у него, разумеется, не было. Затем порылся в кармане, вытащил сто долларов и сунул купюру проводнику:
— Пожалуйста… Если можно… Народу, вроде, немного, так что вы не подсаживайте к нам никого, ладно? Придумайте что-нибудь, если претенденты появятся.
— Нет проблем! — Значительно живее, чем в первый раз отреагировал мужчина.
— И постарайтесь нас до утра не будить.
— Спите спокойно. Вагон — могила! Не беспокойтесь, шуметь никому не позволим.
Виктор уже стоял в коридоре, когда проводник проявил инициативу:
— Может, чайку? Или ещё чего… для лучшего сна?
— Нет, спасибо, — начал было Рогов, но тут же передумал. — Послушайте, а водка есть?
— «Столичная», — кивнул собеседник. — Высший сорт!
— Давай бутылку.
Когда Виктор наконец вошел в купе, Курьев уже раскатывал матрас:
— Решил не скучать по дороге? — Поинтересовался он, указывая на принесенную спутником водку.
— Думаю, надо бы вспрыснуть, — кивнул Рогов. — С градусом в башке жить веселее!
— Ох, Циркач, — покачал головой Куря. — Мутный ты какой-то. Строишь из себя фраера, а на деле…
— Ладно, — огрызнулся Виктор. — Обломись, оценщик! Сам-то?
— Чего это? — Нехорошо прищурился спутник.
— И нашим стелишь, и вашим…
— Ты чего гонишь, Циркач? Каким ещё вашим?
Теперь мужчины стояли лицом к лицу.
— Спиригайло, например, Семен Игнатьевич… Скажешь, незнаком?
Куря с облегчением усмехнулся и присел на край полки:
— Дурак… Спиригайло — мелкая сошка!
Потом с мстительным удовлетворением добавил:
— Но насрал он тебе, конечно, капитально.
«Вот те на! — Мысленно констатировал Рогов. — Связи со Спиригайло ты не боишься, значит Болотов с Булыжником были в курсе… А чего же тогда вскинулся так? На какого же дядю ты ещё пашешь?»
— Слушай, давай не будем! Дорога дальняя, успеем ещё погрызться. Выпьешь для кампании?
— Не буду, — сухо ответил Куря.
— Ну и как хочешь! — Обиженно махнул рукой Виктор. — А я, пожалуй, приму стопочку. Подай мне… Вон там, в сумке, внизу, закуска.
— Где еще?
— Да вон, у тебя под ногами.
— Где? — Возмутился Курьев и пробубнил, наклоняясь:
— Вообще оборзел…
Больше он ничего не успел сказать. Резко, почти без замаха Рогов ударил его бутылкой по темени.
— Вот так, земеля!
Тело Кури сползло под стол. Виктор пощупал пульс:
— Живой. Это хорошо… Поедешь ты теперь в Минск…
Приговаривая, Рогов закинул на матрас бездыханное тело:
— Покатайся немного, с тебя не убудет… А мне соглядатаи не нужны, я в другую сторону должен ехать.
Удивительно — бутылка осталась цела, лишь крутился в ней поднятый со дна сотрясением мутноватый, белесый осадок.
— Дрянь водка, — обиделся на проводника Виктор. — Самопал!
Он туго стянул спутника по рукам и ногам простынями, привязал его к полке и забил в рот импровизированный кляп:
— Спи спокойно, постарайся не храпеть… — Оставшегося времени едва хватило на то, чтобы прошариться по карманам Курьева, забрать «маляву», деньги и билеты.
Поезд уже клацнул суставами и плавно тронулся. Высунувшись из купе, Виктор убедился в отсутствии проводника, запер дверь трехгранным ключем-«специалкой» и стремглав побежал по коридору в дальний, нерабочий тамбур. Проскочив площадку, он отпихнул замершую с флажком проводницу соседнего вагона и выскочил наружу.
Скорость уже была приличная, и на ногах Рогов не удержался.
— Эй ты чего? — Скорее с удивлением, чем злобно высунулась из дверного проема чья-то физиономия. — Совсем, что ли?
— Все в порядке, — Ответил Виктор, поднимаясь с заплеванного асфальта. — Я просто не на тот поезд сел…