[8]. Судебное заседание началось с того, что прокурор громовым голосом задал вопрос:
— Отвечай, презренный червь, какие ты знаешь стороны горизонта?
Абилио казался себе жалким и смешным. Ему хотелось куда-нибудь убежать и выплакаться, как в черные дни его жизни в теткином доме на улице Шавес.
— Отвечай, одноклеточное, самое ничтожное существо на свете!
Возможно, он и сам обнаружил бы приятную экзотику в этой сцене, если бы присутствовал здесь как зритель, но, будучи мишенью издевательств, видел в ней лишь жестокое легкомыслие. Один из товарищей дружески шепнул ему на ухо:
— Ответьте им что-нибудь. Не надо принимать это близко к сердцу!
— Существуют следующие стороны горизонта: север, юг…
— Замолчи, болван! Перестань выражаться! В нашем студенческом мире стороны горизонта совсем иные. Это пират, кабак, гвоздь и… Но прежде дай нам определение, что такое кабак.
Тут вмешался студент, взявший на себя защиту Абилио.
— Столь возвышенные философские материи недоступны пониманию моего подзащитного. Я протестую. Я потребую письменного…
— Ничего вы не потребуете! — оборвал его судья. — Долой гербовую бумагу! Рано еще набивать ненасытное брюхо Государственной казны, иными словами, Частной собственности, поскольку это почтеннейшее учреждение принадлежит обществу с малоразвитым чувством ответственности.
— Кабак — это… таверна.
— Вот осел!
Абилио стиснул зубы и решил больше им не подыгрывать. Он не произнесет ни одного слова; будь что будет, он и рта не раскроет. Свидетель обвинения потрогал бороду, прилепил ее покрепче слюной и обратился к нему:
— Кабак — это университет, еретик! Святилище, прославленное многими поколениями кретинов, и мы с тобой, наивные дураки, тоже вносим свой ценный вклад в сокровищницу его вековой глупости, с тайной целью обзавестись дипломами, чтобы стать безмозглыми и безграмотными бакалаврами.
Абилио молчал. Его защитник поклонился судье и сказал:
— В нашем грозном процессе возникли неожиданные осложнения; они родились сейчас, в этот миг, в моем гениальном сером веществе. Вы позволите мне самым конфиденциальным образом обратиться к тупому воображению моего подзащитного? — и не дожидаясь ответа, пока судья делал вид, что сверяется с кодексом законов, который заменял экземпляр «Сельскохозяйственного календаря»[9], подошел к Абилио и с дружелюбной серьезностью положил ему руку на плечо:
— Помогите разыграть сценку, дурень вы эдакий. А не то ослиное упрямство может вам дорого обойтись.
Абилио почувствовал в его словах теплоту и сочувствие. Студент прав: надо сделать над собой усилие и превратиться в участника фарса. Все недоразумения, вызванные столкновениями с людьми, с жизнью, происходили именно из-за неспособности робкого и обидчивого юноши сблизиться с другими.
— Пиратом называют, вернее, называли… морского разбойника. В общем, пират есть пират, — бодро заключил он.
— В кандалы этого гнусного преступника за неуважение к суду, бородатейший прокурор! — вмешался один из помощников. — Если он называет пирата морским бандитом, а мы поддерживаем тесные дипломатические и экономические отношения с его уважаемой винодельческой державой, как же тогда называть нас?
— Продолжайте допрос, — благосклонно кивнул судья прокурору. Тот перекинул плащ через вытянутую правую руку, пародируя излюбленный жест опереточных адвокатов, и пояснил:
— Пират, пресмыкающийся, гомункулус — это хозяин притона, где с излишней старательностью записываются наши долги за неудобоваримую пищу и алкогольные напитки.
— Ведите допрос, — повторил судья. — Нечего здесь устраивать занятия по ликвидации неграмотности. Пусть подсудимый занимается этим дома.
— Отпустите меня, — взмолился Абилио. И его голос, в котором звучали слезы, напоминал голос обиженного подростка. — Мне кажется, игра слишком затянулась.
— Игра?! Как вы расцениваете, ваше превосходительство наиусатейший судья, такую дерзость?
— Все это будет учтено при вынесении приговора, — заявил судья. — За свою непочтительность обвиняемый заплатит кошачьими языками.
— Свиными! Свиными языками с гарниром из отбивных котлет.
— Не возражаю. Продолжайте.
— Какие вам известны португальские писатели-классики?
Защитник запротестовал:.
— Ваше превосходительство, вы злоупотребляете метафизическими вопросами. Мой подзащитный наверняка осилил лишь самые популярные вирши нашего доморощенного гения Поэта-Самоучки.
Свидетель обвинения стукнул кулаком по столу, возмутившись, что речь адвоката снова прервали, и от его дерзкого движения упали две бедренные кости, скрещенные над ночным горшком.
— Инсинуация, только что достигшая моих ушей, содержит умышленное оскорбление другому мастеру-рифмоплету, которому наша славная газета «Вести из провинции» присудила поэтический скипетр. А ведь это поэт, создавший, подобно упомянутому выше классику, изысканные четверостишья, одно из них я с благоговением позволю себе здесь воспроизвести:
Уж воет вдалеке шакал,
И строит нам гримасы череп,
О если бы пожарный зал
На годы долгие остался.
Поэт, создавший этот шакально-пожарный шедевр, повторяю, имеет право быть упомянутым раньше, чем наш довольно-таки подзабытый Поэт-Самоучка. Хотя я не желаю, конечно, умалять его достоинство.
— Правильно!
— Но обвиняемый должен назвать иных классиков. Это так называемые истинные классики, другими словами, те, что писали свои несравненные произведения гусиным пером. Это…
Студенты хором ответили:
— Антонио Дуарте Феррейра, автор «Метрической зубочистки»[10] и прославленный анонимный создатель «Сельскохозяйственного календаря».
— Книги книг… — провозгласил свидетель обвинения.
— Однако наш суд не должен забывать и авторов записных книжек домохозяек, хоть они и пользовались женским пером, стало быть, пером гусыни. А также изобретателей гроссбухов и чековых книжек.
— Великолепно!
— Насколько я могу судить, наше собрание, как и все законные ассамблеи, скрытые от общественного мнения, отличается трогательным единодушием взглядов. Остается только надеяться, что подсудимый искренне постарается ответить на предъявленные ему в ходе допроса обвинения.
— Но я не понимаю, что вы от меня хотите, — простодушно признался Абилио.
— Он еще смеет возражать, негодяй! Птенец должен отвечать не задумываясь, как народ во время плебисцита в нашем демократическом государстве. Перейдем к ботанике… Какое животное является исключением из законов всемирного тяготения?
— Что-то я не встречал животных в ботанике.
— Кощунство, господин судья! — вмешался свидетель обвинения. — Желторотый птенец осмеливается подвергать сомнению догматы нашего трибунала!
Абилио посмотрел на свидетеля обвинения затуманенным взором. Он был так взбешен, что еле удерживался, чтобы не броситься на него с кулаками. Слезы унижения жгли ему глаза, и в этом студенте, казалось ему теперь, воплотились все его горести и неудачи. Сейчас он вопьется зубами ему в лицо или совершит еще что-нибудь ужасное.
Но Абилио снова поймал на себе осуждающий взгляд товарища, который, изображая в фарсе защитника, конечно, сочувствовал новичку, вкладывавшему излишнюю горячность в простую забаву. Он понял душевное состояние Абилио, и прежде, чем тот успел взбунтоваться, защитник уже стоял перед свидетелем обвинения и говорил:
— Вы перестарались, ваше превосходительство! Подобные теологические спекуляции не входят в учебную программу. Первокурсник не обязан их знать. Если мы проявим излишнюю требовательность, птенчик подумает, что не подчиняющиеся закону всемирного тяготения животные — это как раз те, что ведут себя на нашем заседании весьма легкомысленно.
— Это что же, издевательство? Над кем вы смеетесь, надо мной или над птенцом? — вскипел свидетель обвинения, покраснев до корней волос.
— Каждый может принять это на свой счет, — невозмутимо проронил защитник.
Свидетель обвинения так и взвился. И Абилио, мучаясь сознанием своей вины, увидел, как он с воинственным видом направляется к защитнику. Судья поспешил вмешаться:
— Эти опереточные забияки роняют достоинство суда! — посетовал он, и накладная борода его чудом не свалилась на пол. — В конце концов, это мы доставляем птенцу удовольствие.
Студенты растащили по разным углам свидетеля обвинения и его противника. Издали они все еще продолжали грозить друг другу.
— Надо напоить этих ребятишек липовым чаем! Итак, мы остановились на животных-эквилибристах, — продолжал судья, откашлявшись и возвращаясь к прерванной теме. — Так и быть, из сострадания я прочищу окаменевшие мозги обвиняемого. Это животное — муха, дуралей, она какает на потолок, вместо того чтобы это делать на пол. Есть ли большее оскорбление для закона всемирного тяготения? И так как ты безнадежный болван, не будем зря расходовать время и перейдем к оглашению приговора. Мы и так выжали из допроса все, что можно. — Он снова торжественно откашлялся. И, поглаживая бороду, прочел: — Пункт первый. Птенец приговаривается к испытанию зрелости. За восемь дней он должен определить на чистейшем местном наречии университета, кто такая зазноба и кто такой «зулус». Это все, что я требую от тебя по грамматике. Что касается чтения, я приговариваю тебя обрить голову и читать по ночам на университетской башне. По химии ты должен вывести нам формулу мягкого рога, известного под названием отросток желторотых птенцов. По ботанике пусть опишет цветок геморроя, его вид и подгруппу растений, к которой он относится…
— Хватит издеваться! — крикнул кто-то.
— Нет. Мы еще не коснулись физики, а это самая главная дисциплина в программе. Обвиняемый должен доказать теорему Архимеда с помощью горящей свечи, воткнутой в задний проход.