— Суханчик! Пойдём за Маринками!
Толька выскочил на балкон. У подъезда стоял Саша. Он вернулся со стадиона и ещё не заходил домой: под мышкой у него торчала коричневая папка с «молнией». Толька кубарем скатился с лестницы.
— Ну, как Брумель?
— Законно! И вообще, наши выиграли.
— Я знаю, я ещё лучше по телику всё видел! — не хотелось Тольке отставать.
— И вообще, как было не выиграть — весь стадион битком набит, и все за наших болеют.
— Вот если бы за «Трактор» так болели, он бы тоже не проигрывал. Скажешь, нет? — спросил Толька.
— Возможно…
Возле огороженного крашеным штакетником участка детского сада стояли, умиленно улыбаясь, две мамы: на участке малыши, взявшись руки, ходили по кругу и пели старинную песню «Каравай-каравай». Они приседали — «вот такой нижины», и поднимали над головами крепко сцепленные руки — «вот такой вышины», и потом весело хлопали в ладоши. Толька сказал Саше:
— Давай посмотрим, вспомним детство! — и тут же увидел, что всем этим малышовским весельем руководят Наташа Парфёнова и Катя Саранская. Когда-то Катя и Наташа сами ходили в этот садик и теперь, по старой памяти, часто забегали сюда — поиграть с малышами, помочь вывести их на прогулку. Толька увидел, как, отмечая высоту именинного каравая, поднялись вверх Наташины руки, — и сразу вспомнил отрядный сбор, выборы и руки, единогласно поднятые за нового председателя отряда Сашу Антошина.
— Антошин! А ведь тебя председателем сегодня выбрали, честное пионерское!
— Каким председателем?
— Вместо Светки, каким! Нашего отряда!
— Кто это выбрал?
— Все, единогласно — девчонки и я! И звеньевыми теперь тоже, знаешь, сплошь пацаны — Мишка, Дегтяренко и твой Марик любимый. Хотели меня, — не мог не приврать Толька, — но чего меня выбирать, я и так активный!
Саша, не слушая, спокойно шёл рядом с Толькой по садовой дорожке. Навстречу к нему выбежала черноволосая и смуглая, как Саша, девочка.
— Саша, Саша, за мной мамочка пришла и ты пришёл! За мной два человека пришли! — весело крикнула Маринка.
Сашина мама иногда кончала работу пораньше и сама заходила за дочкой. Сейчас она сидела на низенькой ярко-красной скамеечке и вытрясала песок из Маринкиных туфель.
Саша и Толька остановились возле неё.
— Знаешь что? — сказал Саша Тольке. — Плевать я хотел на их голосование! Не на такого напали. Не дождутся! Можешь так и передать. — И Саша плюнул в песок.
— Саша! — ахнула мама. — Как ты себя ведешь?
— А я уже и на сборе им сказал, — ответил Толька. — Плевать, говорю, он хотел на наше голосование! И на честь класса, и на соревнование. Ему, говорю, всё равно, что бешки опять на первое место выскакивают. Плевать он, говорю, хотел на все места! — Толька тоже плюнул. Плевок шлёпнулся на клетчатую Толькину рубашку, но он этого не заметил и продолжал: — И я им говорил, и ещё Стрепетова говорила: «Антошин только мальчишками может командовать, а работать у него кишка тонка». Это у тебя, значит, кишка тонка, получается!
— Толя! — сказала Сашина мама. — Как ты говоришь!
— Да я так, да я ничего, рассказываю…
И Толька побежал в среднюю группу за своей Маринкой.
По дороге к дому мама огорчённо сказала Саше:
— Как же это, сынок, получается?
— Да ничего не получается!
— И ты считаешь «ничего», когда о тебе говорят: «Плевать ему на честь класса…».
— Да не на честь класса, а на девчонок мне плевать! — возмутился Саша.
— А при чём тут девчонки?
— А при том. Выдумали своё дурацкое соревнование и лезут прямо вон из кожи!
— А разве это плохо — бороться за первое место?
— Не хочу я из-за первого места бороться! Вот Брумель сегодня за первое место боролся — так его место Родине славу принесло. А нашим девчонкам зачем нужно это первое место? — Саша даже остановился. — Думаешь, они о Родине думают? Им в Москву, как бешки ездили, хочется! А я не хочу из-за этого… И потом — они ничего интересного придумать не могут!
— Так вот возьми и придумай! — сказала мама.
— Да я бы сто раз придумал! Только меня потом, как Суханчика, девчатником станут звать. Да ещё и похуже…
И вдруг мама, покосившись исподлобья хитрым глазом, улыбнулась.
— А я и не знала, что ты у меня трусишка! — протянула мама и улыбнулась ещё хитрей, и сразу стала похожей на девчонок — Сашиных одноклассниц.
— Я?.. Трус? — Саша даже задохнулся.
— Да. Конечно, трус, — мама продолжала улыбаться, и это было обидней всего. — Тебе и хочется делать интересные дела, и ты боишься делать их вместе с девочками. Как же, тебя за это девчатником назовут…
Саша обиделся и ничего не ответил.
Дома он тоже молчал до самого вечера.
И когда лег спать, тоже молчал. И думал. О том, что трудно жить на свете: ты не боишься никого во всей школе, а тебя называют трусом; ты готов придумать сто интересных дел, а о тебе говорят — «кишка тонка».
— Стрепетова завтра еще получит за эту кишку! — прошептал Саша и отвернулся к стенке.
Потом он вспомнил, как обидно было ему, когда весной весь пятый «Б» поехал в Москву. А их класс никуда не поехал: второе место — оно и есть второе место. Когда автобус с бешками уходил на вокзал, в пятом «А» горько плакали девочки. Их утешали Толька Суханов и Александра Викторовна. Саша тогда почувствовал, что и ему хочется заплакать. И хочется тоже, как девчонкам, сделать сто полезных и интересных дел и занять первое место. Не для славы, не для поездки в Москву, а ради чести класса!
Но ведь он первый уговорил всех мальчишек не замечать этого девчачьего соревнования! Как же мог он первый отступиться? Его же тогда все, даже тихий Вовка Марков, даже маменькин сынок Бобочка Орловский, как угодно обзовут…
— А я и не знала, что ты у меня трус, — сказал из темноты грустный мамин голос.
Саша вздохнул и стал думать дальше.
Сколько книг прочитал он за свои тринадцать лет! И ни в одной из них не было написано, как он должен теперь поступить.
— Талку за косы дёрну, это не проблема, — шептал Саша. — Но как доказать маме, что я не трус? Нет, трудно всё-таки жить на свете…
Теплы сентябрьские ночи в родном городе. Тянется в раскрытые окна и балконы тихий волжский ветерок. Шумят и качаются на набережной золотые осенние деревья. Как ни тепло, а осень своё берёт — пожелтели и клёны, и тонкие берёзы. На рассвете, когда в небе гаснут далёкие синие звезды, желтеющие деревья кажутся еще зелёными, как летом. И по-летнему широко и басисто гудит белый теплоход, идущий сверху, от гидростанции.
Но не гудок этого теплохода разбудил до поры Сашу Антошина. Какой уж сон, если всю ночь снились ему отрядные дела, смеющиеся над ним девчонки и мальчишки и обидные мамины слова!
Саша сбросил лёгкое одеяло и вышел на балкон, посмотрел вниз. На полотняной раскладушке, уткнувшись в подушку носом, спал Толька Суханов. Рядом с ним на скамеечке стояла здоровая кружка с остатками киселя и лежали три обглоданных початка кукурузы.
Счастливый этот Толька! Ему что? Он отмучился. Ещё тогда, в третьем классе, когда Саша отговорил всех мальчиков участвовать в жизни отряда, один Толька упорно бегал вместе с девочками по чердакам, собирал лом и макулатуру, плясал на утренниках «Светит месяц» и «Испанский танец» и даже мыл тарелки у подшефных старушек Овсянниковых.
Саша вспомнил, как все дразнили Тольку, как на его парте каждый день писали мелом «Толя + Света» или «Толя + Наташа». И как самый сильный из мальчишек длинноногий Вовка Дегтяренко, боксёр и футболист, не раз давал Тольке то пинка, то подзатыльника за то, что тот водился с девчонками. Но Толька был весёлым и отходчивым человеком. На пинки он отвечал пинками, но не обижался. Над прозвищами только посмеивался. И постепенно всем надоело его дразнить.
Саша подумал вдруг, что вынести всё это мог не только весёлый, но обязательно твёрдый человек. И завидовал Тольке, который сейчас сладко спал, ни о чём трудном не думал и, может, доедал во сне ещё одну кукурузину.
Саша подошел к своему столу, достал из ящика чистую тетрадку и, подумав ещё немного, написал на обложке: «План работы пионерского отряда шестого класса «А».
Он вздохнул облегчённо. Ему показалось, что самое трудное уже позади. Теперь всё легко и просто. В голове сто интересных дел и выдумок.
Саша раскрыл тетрадку, посидел, подумал. И засунул тетрадку в самый дальний угол стола.
Три дня мальчишки были как всегда. Словно ничего не случилось. Словно они, как раньше, последняя спица в колеснице. Мы уже начали жалеть, что всё это затеяли. Потому что у бешек — дело за делом, концерт за концертом, пятёрка за пятёркой. И очки у них растут как грибы. А мы — ни с места… Но, оказывается, наши мальчишки ещё хитрее, чем мы! Оказывается, эти три дня они где-то там под лестницей собирались на тайные совещания, спорили и даже голосовали. Катя мимо шла — и видит: стоят под лестницей, в самой пыли, наши мальчишки и смотрят на Антошина. А у него в руках какая-то бумага. Прочитал он эту бумагу, окинул всех гордым взглядом и что-то сказал. Катя не расслышала. А мальчишки молчат и опять Антошину прямо в рот смотрят. Тогда он поднял руку. И сразу все мальчишки, как по команде, тоже руки подняли.
На другой день Антошин принес в класс «Соглашение». Катя как глянула на него, так и узнала ту бумагу, за которую вчера они голосовали! Вон какое они придумали «Соглашение» из трех пунктов:
1) Жить не из-за первого места и не из-за очков, а на общественных началах.
2) Делать дела — никакой говорильни!
3) Делать дела не такие, как все, а только небывалые.
Вот вам и мальчишки! Пять лет молчали — думали, наконец придумали! Ну, мы сначала, конечно, покричали, что со всем этим невозможно согласиться. А Мишка Букин говорит:
— Оно потому и называется «Соглашение», что все должны соглашаться. Хочешь не хочешь, а соглашайся!