— Представьте себе, был, и не раз, — весело ответил тот. — И представьте себе, поджилки у меня не дрожали, я первый сумел влепить пулю бандиту… Надо было не мух ловить… Или вы, может, на ножки Ольги Васильевны загляделись, что прохлопали ответственный момент?
— Вон вы как, — Рыбочкин, похоже, рассердился основательно. — Не надо всех на свой аршин мерить.
— Ишь ты, как заговорил, — взорвался и Скородумов. — А если мы предъявим тебе обвинение как соучастнику: ты и не собирался защищать инкассатора, заодно был с налетчиками?
— Чего? — не понял Рыбочкин. — Выходит, я подговорил, чтоб на меня автомат наставили? — и повернулся к Полуэктову: — Он в своем уме, товарищ начальник? Разве я собирался… по своей воле?!
— Но только вы можете помочь нам поймать преступников, — встал на защиту Скородумова Полуэктов. — Вы их видели вот как нас, с вами они разговаривали, вас ограбили. А вы то ли не можете вспомнить, то ли не хотите. Напрягите память, восстановите, как все было: откуда человек в маске подбежал к вам, что вам бросилось в глаза?
— Подбежал он сзади — спереди ЗиЛ в нашу машину вмазал. Рванул на себя дверцу. А дальше… Дальше — маска, дуло автомата.
— А глаза его? — подсказал Полуэктов. — Вы же видели их.
Рыбочкин напряженно думал, обрадованно закивал.
— Видел глаза: черные, злые. Может, кавказец?..
— Уже кое-что, — одобрительно кивнул Полуэктов. — Теперь об одежде. В чем он был одет, обут? Когда побежал от машины, вы должны были обратить внимание.
— Одет по-военному, в камуфляже. А вот обут, кажется, не в форменные ботинки.
— А во что?
— В светлые какие-то. То ли кроссовки, то ли кеды.
— Совсем хорошо. Именно такие следы были обнаружены на земле. Теперь давайте рост восстановим. Представьте себя снова в машине. Намного он возвышался над ней, когда подходил к вам и когда уходил?
Рыбочкин снова напряг память.
— Не очень. Но мужик крупный. Плечи — во, — он расставил широко руки. — Поджарый и юркий, как сам бес.
— Ну вот, кое-что вспомнили. А на руки не обратили внимание?
— Руки, руки, — повторил Рыбочкин и снова задумался. — Во, вспомнил: в перчатках. Тряпичных. Черных.
— Теперь о машине, «Жигулях». Номер не вспоминайте, он был украден с другой машины, как и на ЗиЛе… Хотя и «Жигули», скорее всего, ворованные, те, что сожгли в лесу… Еще ничего не вспомнили?
Рыбочкин помотал головой.
— Все как на духу.
— Хорошо. Подождите в коридоре. Мы поговорим еще с вашей бухгалтершей и с водителем, потом поедем на то место, где вас ограбили…
Показания инкассатора, грузной, дебелой женщины лет сорока пяти, и водителя, низкорослого худенького мужичишки, мало что дополнили к делу об ограблении, даже внесли некоторое сомнение в отношении третьего участника — рыжей женщины: водитель обратил внимание, что у нее «ни спереди, ни сзади», да и накрашена очень уж броско: губищи кроваво-красные, щеки белые, наштукатуренные, глаза закрыты громадными черными очками; волосы длинные, рыжие, прямые.
— Может, это мужчина? — спросил Полуэктов.
— Похоже, — согласился водитель.
Но бухгалтерша запротестовала:
— Не-е, баба. Ручки маленькие, пальцы тонкие, длинные. И голос не мужской, писклявый.
— Что она говорила?
— Кричала, чтоб шофер «Нивы» убирался к чертовой бабушке.
По голосу определить, мужчина то или женщина — неубедительно, и одежда на Рыжухе была универсальная: джинсовый костюм, на ногах, судя по отпечаткам, кроссовки…
К месту происшествия пришлось взять только охранника и водителя — инкассаторша своим толстым задом не умещалась на сиденье.
Повез их все тот же сержант Петропавловский на видавшей виды «Волге», и обида Полуэктова на Тобратова приутихла: действительно, нелегко им тут приходится, даже необходимой техникой не обеспечат; на этой колымаге не за преступниками гоняться, а в будний день с огорода картошку возить — чтоб меньше людей видело. Но «Волга» бежала резво, мотор работал тихо и ровно — хозяин стоящий, хорошо следит и ухаживает.
День был солнечный, жаркий. На берегу Москвы-реки много загорающих и купающихся: под грибками, и просто на траве, пестрят яркие купальники, на воде — детвора, мужчины и женщины. Плавают на надувных кругах, играют в мяч, веселятся. Жизнь бурлит, несмотря ни на какие катаклизмы. Неплохо бы подъехать к берегу, раздеться да хотя бы окунуться, мелькнула заманчивая мысль у Полуэктова. Но он даже плавок не взял. Придется отложить до следующего раза.
Сержант словно прочитал его мысли.
— Может, подвернем? Водичка здесь! — он в восхищении приподнял голову. — Бальзам лечебный. Не случайно в нашем городе столько здравниц. И земля под дачи здесь самая дорогая.
— Да уж, — отозвался с заднего сиденья Скородумов. — Видал я ваши дворцы… Где только люди деньги берут. И не боятся, что завтра снова могут красные прийти. А предложение дельное, я обеими руками «за».
— Ты что, отдыхать сюда приехал? — съязвил Полуэктов.
— Командировка, как считалось при развитом социализме, — это маленький отдых, — уточнил Скородумов. — А вы сразу, без рекогносцировки — в бой.
— А вот мы и едем на рекогносцировку. Так и быть, на обратном пути искупаемся.
Едва свернули с основной трассы, как по обочинам стали встречаться машины грибников, по три, по четыре в одном месте, и около них обязательно либо мужчина, либо женщина — какая-никакая охрана от мелких воришек. А матерые бандиты и в Москве средь бела дня отнимают приглянувшиеся авто…
Полуэктов с вожделением смотрел на лес, на заманчивые опушки, где, несомненно, в траве прятались боровики, подосиновики, сыроежки, которые он умел находить даже там, где проходили сотни грибников и не видели их, а они будто сами высовывали ему свои темно-коричневые и оранжевые головки, звали его и с радостью давались в руки. Ходить по грибы было с детства одним из страстных его увлечений, и летние каникулы он всегда проводил у бабушки под Рузой. Бабушка знала в грибах толк и умела, как никто, готовить их — мариновать, жарить, солить; на всю зиму заготавливала вкуснейший продукт, хотя Витя к грибной еде был равнодушен. Ему нравилось их собирать, точнее искать: опята восторга не вызывали — наткнулся на сухое опеночное дерево, режь сколько тебе надо. А вот боровичок, подосиновик, подберезовик — похитрее, под деревьями, в траве прячутся, и отыскать их — это все равно, что игра в жмурки, в соловьи-разбойники: кто первый увидел, тот и победил…
Пришло же ему в голову такое сравнение. Может, потому он и в сыщики пошел? Возможно. Найти преступника, правда, посложнее, чем гриб в лесу, и не так безопасно, зато и удовлетворение получаешь наивысшее…
Вспомнилось первое дело.
В Хабаровске ограбили квартиру подполковника Шапина, известного в крае журналиста. Жена у него отдыхала в Крыму, а сам он был на работе, в редакции газеты. Взяли, правда, немного: драгоценности жены и мутоновую шубу; все уместилось в командировочный чемодан журналиста. Дело поручили тогда еще молодому следователю Полуэктову.
Шапин — мужчина солидный, за сорок, с вырисовывающимся брюшком, по отзывам товарищей — простак, любитель выпить, поволочиться за женщинами. Ключ, по его словам, был только у него и у жены. А вор открыл квартиру именно ключом: никаких взломов, царапин, и, уходя, также закрыл ее.
— Кому вы давали ключ? — спросил Полуэктов.
— Никому, — ответил Шапин. — Жена — тем более, она в Крыму.
— А кто мог снять оттиск, не исключая женщин? Только откровенно.
— Да приводил я недавно одну. Точнее, она сама приехала. Вначале позвонила, представилась журналисткой, недавно окончившей университет. Читала мои выступления, в восторге от них и хотела бы познакомиться, кое-какие советы попросить. Я сказал: «Приезжайте», назвал адрес. Это было около четырех часов. Через пятнадцать минут она была у меня. Молодая, симпатичная, лет двадцать пять. Зовут Ритой. Она, показалось мне, была выпивши. Потом уточнила: «Да, была у подруги на дне рождения, там, соответственно, выпила шампанского. Вот и осмелела, решила позвонить». Я спросил, кто подруга. Ответила, что я ее не знаю. В общем, мы поговорили с ней до вечера. Я предложил вместе поужинать. В холодильнике у меня были и сосиски, и яйца, и бутылка коньяка. Она не отказалась. Короче, я с ней переспал, и она ушла от меня только утром. Обещала позвонить: своего телефона она не имела. Но не позвонила, и больше я ее нигде не видел.
— Когда она приезжала к вам?
— Неделю назад.
— Кто из ваших знакомых мог рассказать ей о вас?..
Знакомых у Шапина оказалось довольно много. Полуэктов потратил два дня, пока нашел ту, которая рассказала о приятельнице, прилетевшей из Южно-Сахалинска. Хорошо, что накануне погода была нелетная, не успела улететь Рита (Маша, Катя, Даша), промышлявшая квартирными кражами…
— Посмотрите направо, — прервал воспоминания Полуэктова сержант. — Бывшее село Иглово. Лет двадцать назад здесь стояло более двух сотен дворов колхозников. Прекрасное место: слева и справа поля, а вон в низине — озеро; за ним лес, грибной, ягодный. А после гениальной идеи Заславской, пообещавшей всем крестьянам жить в благоустроенных домах с горячей водой, ваннами и теплым санузлом, вот что осталось.
Взору пассажиров представилась возвышенность, на которой сиротливо жались друг к другу два домика, а по сторонам — кучи хлама, битого кирпича, шифера, штукатурки — остатки от бывших построек. Зато за ними, за высоким забором из железобетонных плит с железными воротами, увенчанными замысловатым кружевом из металлических стержней и проволоки, возвышался трехэтажный особняк из красного кирпича с балконом, огражденным тем же металлическим кружевом, что и ворота, окнами, зарешеченными веерообразными стрелами и с резными наличниками.
— Видите, — продолжил Петропавловский, преднамеренно притормозив у особняка. — Заславская оказалась права: в этом доме есть все удобства — и паровое отопление, и ванна, и теплый сортир. И живет в нем, точнее приезжает отдыхать, — простой российский гражданин, всего-навсего ассенизатор, точнее владелец московски