— Тобратов докладывал мне, что Татарников купил у автомастера двигатель, который, как выяснилось позже, с угнанной машины, находящейся в розыске. Я дал задание гаишникам разобраться в этом деле.
— Мы уже разобрались, — кивнул Полуэктов на Скородумова. — Как в той поговорке: Иван кивает на Петра, Петр — на Ивана. Татарников объясняет, что купил у Ракова; Раков — купил на рынке. У кого — не знает: на рынке-де фамилию не спрашивают. Дурачком прикидывается. И паспорт на машину у Татарникова липовый. Мы арестовали его, и он уже дал кое-какие интересные показания, — сгустил краски Полуэктов, чтобы оправдать свое решение: Татарников пока никаких стоящих показаний не дал, но следователь по особо важным делам был уверен, что он соучастник ограбления и рано или поздно выдаст своих сообщников и главаря банды, если знает его; а не знает, все равно выведет на след.
— Ну, если так… — не стал спорить начальник отделения милиции. — Но Тобратов заверял меня, что Татарников и Грушецкий напрочь завязали с прошлым, честно отрабатывают свой хлеб.
— Потому и заверял, что они на него работают, — уверенно, так же сказал Полуэктов. — Скрыть такие изобличающие преступников факты от следователя по особо важным делам, согласитесь, надо иметь веские основания.
Зарубин нахмурился: похоже, не согласен с таким категоричным суждением, но промолчал. Его подчиненные, глядя на начальника, опустили головы — зачем лезть поперед батьки в пекло? Лишь начальник следственного отдела смотрел на генерала, ожидая, когда тот обратится к нему, и в глазах его Полуэктов уловил злорадный блеск. Еще при знакомстве с капитанами (начальник следственного отдела тоже был капитаном, помоложе Тобратова лет на пять, поэнергичнее, позадиристее) было видно, что между ними пробежала черная кошка: мнения их по тем или иным вопросам зачастую расходились на 180 градусов.
Генерал тоже заметил нетерпение начальника следственного отдела, но почему-то медлил, то ли о чем-то думал, то ли желал выслушать мнение других. Но охотников не находилось.
— А что скажет по этому поводу капитан Семиженов? — прервал наконец затянувшуюся паузу Водовозов, обратившись к начальнику следственного отдела.
Семиженов резко поднялся, расправляя грудь и вытягиваясь, как на строевом смотре, подчеркивая свою безукоризненную воинскую выправку, заговорил пылко, уверенно:
— Я во многом согласен с Виктором Петровичем. Когда только началось следствие по делу ограбления инкассатора, Арясов, следователь по этому делу, тоже обратил внимание на бывших заключенных Грушецкого и Татарникова, находившихся в день ограбления близ Иваново-Константиново. Но Тобратов убедил его начинать с поиска пресловутой блондинки-рыжухи: шерше ля фам — ищите женщину. Мол, есть серьезная зацепка — она, по описанию свидетелей, похожа на жену Петропавловского. Значит, есть словесный портрет. А женщин-преступниц не так много, и найти ее будет легче… Короче, сразу нацелил молодого неопытного следователя на ложный путь. Вот и топтались на месте.
Генерал помассировал широкий лоб, словно желая что-то вспомнить или найти верное решение.
— Ну а все-таки, искали женщину? — спросил он у Семиженова. — Рыжая, похожая на жену Петропавловского, — действительно броская примета.
— Искали, товарищ генерал. Но то ли женщина, то ли мужчина в парике… Сделали мы фоторобот, разослали снимки окрест, пока безуспешно… Согласен я с Виктором Петровичем и в том, что капитан Тобратов ведет себя, по меньшей мере, странно. А если быть более откровенным — вызывающе. Со всякой же шушерой — жуликами, преступниками — заигрывает. Контакт с ними поразительный. Можно было бы принять их за осведомителей, на что, по-моему, и рассчитывает начальник уголовного розыска, но я ему не верю.
— Хорошенький у вас ансамбль сложился, — нахмурился генерал. — Каждый в свою дуду дудит, и по-своему. Теперь понятно, почему вы банду не можете обезвредить. А вы куда смотрите, Александр Михайлович?
Теперь вытянулся Зарубин, стараясь убрать рельефно вырисовывающийся живот; по круглому, хорошо выбритому лицу покатились бисеринки пота.
— Виноват, товарищ генерал… Я впервые слышу такое заявление капитана Семиженова. И считаю не вполне обоснованным. Да, капитан Тобратов — дерзок, несколько высокомерен, но дело свое знает и неплохо его выполняет. То, что не вышли пока на след хорошо организованной и опытной банды, вина наша общая, в том числе и капитана Семиженова…
— Вы полагаете, у вас в городе и районе действует только одна банда? — перебил полковника генерал. — А как тогда объяснить ограбление обменного валютного пункта, инкассатора, мелкие квартирные кражи, угон машин, вымогательства?
— Я не беру во внимание такие мелочи…
— Мелочи? — снова перебил генерал. — И сколько таких «мелочей» совершено у вас за эти текущие полгода?
Зарубин достал из кармана сложенные вчетверо листы бумаги, развернул их и стал перечислять происшествия. Полуэктов слушал начальника отделения милиции вполуха: он знал все эти данные, и они меньше всего его интересовали. Его дело — нападение на инкассатора, и он должен во что бы то ни стало его раскрыть. То, что высказал Семиженов, еще раз убеждало его, что он на верном пути: банда неуловима потому, что ее кто-то хорошо информирует и умело ею руководит.
Таким человеком, вероятнее всего, является начальник уголовного розыска: он умен, дерзок и смел, опытен и самоуверен; отлично осведомлен, где что происходит, куда и когда послать своих головорезов без особого риска.
Обсуждение дел в милиции затянулось на час с лишним, теперь оно свелось к диалогу генерала и полковника, присутствующие начали позевывать. Это не прошло незамеченным от генерала, и он, взглянув на часы, объявил:
— Перерыв. Более часа мы толчем воду в ступе и на пустой желудок, наверное, ни к какому логическому выводу не придем. Где будем обедать, Виктор Михайлович? — спросил он помягчевшим тоном.
— Если не будете возражать, Иван Петрович, я заказал столик в ресторане. Народу там днем почти не бывает, а готовят недурно.
— Что ж, других предложений, возражений не будет? — генерал обвел присутствующих повеселевшим взглядом. — Тогда принимается.
Пока спускались на первый этаж, Полуэктов приблизился к генералу, около которого оставался только Зарубин: остальные предпочитали держаться подальше от начальства, — и, выждав подходящий момент, спросил:
— Разрешите обратиться, Иван Петрович, с небольшим предложением?
— Давай без церемоний, Виктор Петрович, мы ж не на служебном совещании, — совсем оттаял Водовозов. — Выкладывай свое предложение.
— Прошу вашего разрешения установить слежку за Тобратовым и подключить прослушивающее устройство к его телефону, — понизил до шепота голос Полуэктов.
Генерал вопросительно глянул на Зарубина. Полковник пожал плечами.
— Если считаете необходимым, пожалуйста. Только не уверен, что это что-то даст.
— Принято, — отклонил сомнение генерал…
Обед затянулся до вечера. Генерал предупредил, что о службе за столом — никаких разговоров. Полуэктов впервые оказался с ним за столом. На службе знал его как человека жесткого, сурового, которого многие побаивались и старались держаться от него подальше: в компании же он оказался веселым и остроумным, знающим уйму анекдотов и умеющий их выразительно рассказывать. Пил он умеренно и не хмелел, не терял ясности мысли, первым обратил внимание, что время подходит к концу рабочего дня, а надо бы повидаться с капитаном Тобратовым и послушать, что он скажет по поводу криминогенной обстановки в городе.
Начальника уголовного розыска на месте не оказалось. Дежурный по отделению милиции сообщил, что он в спортивном зале.
— Сегодня же вторник, — вспомнил Зарубин, — занятие секции самбистов, каратистов.
— Да? — удивленно вскинул бровь генерал. — У вас даже работают секции самбистов, каратистов? Молодцы. И кто же тренирует ваших будущих суперменов?
— Сержант Петропавловский, — отвечал Зарубин. — Водителем у нас работает. Толковый мужик: и водит классно, и тренирует — профессионалы позавидуют. Он служил на Дальнем Востоке и там у наших мастеров и у корейских многому научился. Если желаете взглянуть, пожалуйста.
— С удовольствием, — принял предложение генерал.
Спортивный зал милиция снимала в расположенной рядом школе. Зарубин, распорядившись подчиненным заняться своим делом, сопровождая Водовозова и Полуэктова, отправился в здание школы. В спортзал они вошли в самый разгар занятий: Петропавловский, раздетый до пояса, только в эластичных брюках, показывал молодому милиционеру приемы отражения нападения с ножом. У нападавшего в руке был деревянный нож с тупым концом, окрашенным красной краской. Задача его: любыми способами прикоснуться к телу тренера, оставить краской отметину, но, как молодой оперативник ни старался, как ни изворачивался, Петропавловский отбил выпад и наносил легкий удар кулаком противнику то в лицо, то в солнечное сплетение, то плашмя рубил по шее.
— А теперь держи нож покрепче, сейчас он у тебя вылетит, — сказал Петропавловский, напружиниваясь и пританцовывая, как боксер на ринге, дразня слабого противника, силы которого уже на исходе.
Оперативник сосредоточился, крепче зажал нож и, размахивая им из стороны в сторону, пошел на своего учителя-сенсея. Петропавловский качнулся в одну сторону, в другую — и молниеносным ударом ноги послал вооруженную руку вверх. Но нож не выпал. Однако той секунды задержки руки в верхней точке хватило сенсею на то, чтобы перехватить ее и болевым приемом заставить выронить нож.
Генерал похлопал в ладоши, отдавая дань уважения мастерству тренера. Его поддержали Зарубин и Полуэктов.
— Молодец, сержант, — похвалил начальник горотдела милиции и пояснил генералу: — Безотказный парень. Мало того, что за баранкой целый день вертится, еще и тренерской работой занимается.
— А чего же он у вас до сих пор в сержантах ходит?
— Раньше не у нас служил, а теперь уже перерос. Да и не хочет он: так, говорит, я могу в любое время уволиться, а офицером — как начальство решит… Нас это тоже вполне устраивает: найти хорошего водителя — не так просто.