– Он не знает, что делает, – прошептала Амми, слёзы текли по её лицу и собирались в уголках рта. Она слизнула их и снова сказала: – Он сошел с ума!
– Нет, – возразила Эмми, несшая фонарь, – В этом заброшенном месте не было света с тех пор, как мы родились, но по всему коридору горят светильники. Он достал их из гаража, точно так же, как я достал мой фонарик. Он принёс их сюда раньше. Он это всё спланировал.
Амми, глядя на тусклые фонари, расставленные тут и там на шатких столах или повешенные на дверные ручки, неохотно кивнула. – Но почему! Почему он так с ней поступает?
– Тссс, – предупредила её сестра, уводя их обоих обратно в тень. Ставенджер остановился в конце коридора, чтобы втолкнуть Ровену в открытую дверь, захлопнув её за собой и заперев на ключ. Ключ заскрежетал в ржавом замке. Он сунул его в карман, а затем замер, как будто прислушиваясь.
– Ровена! – голос Ставенджера, был похож на скрежет металла – резкий и отвратительный. – Не смей никогда больше туда ходить! Никогда больше не бывать тебе в Опал-Хилл! Никогда больше не общайся с фраграсами! Никогда больше не предавай меня!
Тишина.
Он повернулся и взял ближайшую лампу, затем пошёл по коридору к ним, собирая по пути фонари. Он медленно брел с бесстрастным лицом мимо двери, за которой дрожали его дочери, оставляя это место в темноте, уходя, как будто навсегда.
Они ждали, прислушиваясь к звуку, который наконец раздался, – тяжелому грохоту закрывающейся двери двумя этажами ниже.
За запертой дверью в конце коридора раздался женский вой, нескончаемый, горестный вопль боли и отчаяния.
Дрожащими пальцами Эмирод включила свой фонарь, который она несла, и они вдвоем с сестрой побежали к двери, спотыкаясь о покоробленные половицы, поднимая маленькие, удушливые облачка пыли.
Дверь была тяжёлой и толстой, сделанной из дерева болотного леса и подвешенной на больших металлических петлях в прочной раме. Только несколько дверей в эстансии были такими тяжелыми. Главная дверь дома. Дверь личного кабинета Ставенджера. Дверь сокровищницы. Чем когда-то была эта комната, раз понадобился вся мощь этого дерева?
Они стучали, звали, снова стучали. Вой продолжался и продолжался.
– Найди Сильвана! – скомандовала Эмирод отчаянным шепотом: – Он единственный, кто может помочь, Амми.
Аметист перевела затравленный взгляд на свою сестру, бормоча: – Я думала, позвать Шевлока…
Эмми встряхнула её: – Шевлок бесполезен. Он только и делал, что пил с тех пор, как Джанетта появилась на той вечеринке. Большую часть времени он даже не приходит в сознание. Найди Сильвана!»
– Эмми…
– Я знаю! Ты до смерти боишься папу. Я тоже. Он такой… он похож на одного из Гиппев, у него сияющие глаза и острые лезвия, так что к нему нельзя приближаться. Я продолжаю думать, что он собьет меня с ног и затопчет до смерти, если я открою рот. Но я не собираюсь оставлять маму истекать кровью там, запертую вот так, без еды и воды. Я не позволю ей умереть вот так…
– Но почему папа…
– Ты прекрасно знаешь почему. Мама поехала в Опал Хилл, она поговорила с людьми, которые нашли Джанетту. У неё есть идея, что… что… – Эмирод с трудом подбирала слова, захлебываясь ими, когда пыталась сказать то, что ей не разрешалось говорить. – Возьми фонарь. Я подожду здесь.
Амми помчалась вниз по лестнице, отпрянув от перил, которые заскрипели и прогнулись под ее рукой. Эти руины были соединены с главным домом старыми помещениями для прислуги и гаражом для аэрокаров. Соединяющая дверь была заперта, её запер их отец, когда они последовали за ним сюда. Он снова запер дверь, когда выходил, но рядом было разбитое окно, которое выходило на длинный двор и летние кухни. Была почти полночь. Слуги должны были уже давно лечь спать.
Ставенджер, который в этот момент находился в главном коридоре, что-то неразборчиво кричал на Фигора. Фигор мудро промолчал, позволив буре утихнуть. Другие члены семьи, разбуженные шумом, держались в стороне. Огромное здание гудело от бормочущих голосов, гремело открывающимися и закрывающимися дверями.
Амми проигнорировала шум. В этот час Сильван должен был быть в своей комнате, или в библиотеке, или в спортзале, двумя этажами ниже. Библиотека была ближе всего, и она нашла его там, в укромном уголке, глаза устремлены на книгу, пальцы в ушах. Она опустилась на колени рядом с ним и убрала его пальцы.
– О, Сильван, папа избил маму и запер её в старом крыле. Эмми ждёт там. У мамы нет ни еды, ни воды, Сильван. Эмми и я думаем, что он хочет оставить её там…
Она разговаривала со стулом. Сильван встал и ушёл.
***
С первыми лучами утра Себастиан Механик пришел в эстансию, где застал Марджори за очень ранним завтраком. В ответ на её просьбу он указал направление, хотя и неохотно, намекая ей, что выходить в заросли травы в одиночку – не очень хорошая идея. Ему не понравился её вид. Глаза Марджори выглядели затравленными. Какая-то глубокая усталость, казалось, угнетала её. Она сказала ему, что ей просто было любопытно, затем спросила о его жене и семье и завела светскую беседу с обезоруживающим терпением и очарованием.
Когда он, уверенный, что она проявила благоразумие, вернулся к своей работе, Марджори отправилась в конюшню и оседлала Дон Кихота. В её намерения не входило сообщать кому-либо, куда она направляется, хотя она всё же оставила сообщение одному из конюхов.
– Если я не вернусь до темноты, – сказала она, – но не раньше, скажите моему мужу или сыну, что я хотела бы, чтобы он приехал искать меня в аэрокаре. У меня с собой маяк, так что меня будет легко найти.
Личный маячок был пристегнут к её ноге под брюками. Любой резкий удар привел бы его в действие. Если бы её сбросило с лошади, например. Или если бы она резко ударила по нему кулаком. У неё был с собой путевой самописец того типа, которым пользуются картографы, который должен был служить пеленгатором. У неё также был с собой лазерный резак, чтобы расчищать себе путь в высокой траве, если в этом возникнет необходимость. Она показала оба этих предмета конюху, объяснив ему, для чего они нужны. Она хотела, чтобы всё в её путешествии говорило о цели. Она хотела, чтобы никто не подумал, что она планировала не возвращаться. Тем не менее, если бы с ней что-то случилось, это решило бы проблемы Риго. И Стеллы. И её собственные. Она решительно не думала о Тони.
Кихот рыл копытом землю, мимолетные движения пробегали по его подергивающейся шкуре от пяток до холки и снова вниз. Это было какое-то необычное для скакуна волнение, незнакомое Марджори, и она долго стояла, поглаживая его ноги, разговаривая с ним, пытаясь представить, что привело его в такое состояние. Он прислонился к ней, словно ища поддержки, но, когда она села на него верхом, он рысцой пустился в траву как ни в чём ни бывало Он доверял ей. Даже перед лицом смертельной опасности он доверял ей. Однако он не смог полностью сдержать нервную дрожь, после того, как они преодолели некоторое небольшое расстояние. Она погладила его. – Я не стану загонять тебя в ловушку, дружок. Я не позволю тебе подойти достаточно близко к ним.
Тем не менее, она могла пойти на просчитанный риск. Если она погибнет, Дон Кихот выживет. Быстрый, как ветер, Дон Кихот. Без седока на спине он мог бы убежать от самого дьявола.
Она проехала мимо маленькой арены, где тренировались её лошади, места, которое находилось сразу за травянистыми садами Опал-Хилла, хотя из-за особенностей рельефа оно казалось отдалённым. Впервые, Марджори покидала узкие границы области, называемой эстансией. Сады остались позади. Она вступала на территорию диких трав, на ту часть планеты, куда людям, их трудам не разрешалось вторгаться. Она ехала, неотрывно глядя вперёд, ни о чем особо не думая.
Раздавшийся вой заставил Дон Кихота вздрогнуть, навострить уши; он замер как вкопанный. Марджори сидела, едва дыша, сознавая, что вой раздается у неё за спиной. В этот момент она вспомнила Джанетту бон Мокерден и поняла, что гиппеи, если они найдут её, могут сделать нечто большее, чем просто убить.
Они шли по чему-то вроде тропы, извилистому руслу короткой травы среди более высоких стеблей. Марджори заставила Дон Кихота свернуть с этого лёгкого пути в более высокую траву; спешившись, она оправила примятые стебли, чтобы скрыть путь, которым она пришла.
Ветер предательски дул в её сторону с той стороны, откуда донёсся вой. Было бы разумно вернуться. Ошеломленная глупостью того, что она сейчас делала, она сказала себе, что возвращение было бы лучшим из возможных поступков.
Она проехала верхом совсем немного и остановилась в нерешительности. Что-то снова взвыло, совсем близко, между ними и посольством. Конь повернул и спокойно пошел назад по своему следу. Когда Марджори попыталась направить его, он проигнорировал её. После краткого приступа паники она сдалась, оставив его в покое. Итак… Итак, похоже Дон Кихот знал что-то, чего не знала она. Почувствовал что-то, чего она не могла уловить. Она сидела в седле неподвижно, не беспокоя его.
Жеребец двигался вверх и вниз по холмам, вдоль склонов хребтов, всегда шагая, не торопясь, насторожив уши, как будто кто-то невидимый нашёптывал его имя. Наконец, замедлив шаг, он остановился и сразу же повалился на бок, без сигнала. Марджори вытащила ногу из-под его изогнутого тела и встала. Он распластался по траве, всё еще насторожив уши, наблюдая за ней.
– Хорошо, – прошептала она. – И что теперь?
Жеребец не издал ни звука, но его кожа задрожала, как будто его жалили слепни. Опасность. Марджори чувствовала это, видела по поведению скакуна, чувствовала в тревожном воздухе. Согласно навигатору, они двигались в направлении, указанном Себастианом. Повторяющийся звук, негромкий, но настойчивый, заставил Дон Кихота повернуть голову в поисках его источника. Это был не тот громоподобный звук предыдущей ночи, а скорее организованная серия стонов и криков, ритмичных как по их частоте, так и по громкости. Ноздри Кихота расширились, его кожа дернулась. Порыв ветра налетел на них, донеся отчетливый звук и запах… запах чего-то совершенно странного. Ни приятного, ни отталкивающего. Марджори достала свой лазерный нож и срезала охапки травы, положив их поверх тела Дон Кихота, скрывая его и его запах. Затем она упала на живот и поползла сквозь высокую траву на звуки, которые приносил ветер, спускаясь с невысокого хребта на юге. П