однявшись на гребень, она затаилась, вглядываясь сквозь стебли травы. Небо расширилось, и она упала одновременно вверх к нему и вниз, раздавливая себя. Под подбородком распласталась её рука.
Что-то безболезненно наступило ей на голову, казалось, разбив её вдребезги. Ощущение тела исчезло. Она попыталась пошевелить пальцами и не смогла. Гончие. Неглубокая, поросшая травой чаша с Гончими, сидящими гончими, пригнувшимися гончими, серыми, зелёными от водорослей и грязно-фиолетовыми; головы запрокинуты, губы растянуты, обнажая длинные клыки и двойной ряд зубов по обе стороны массивных челюстей, из которых доносился ритмичный хор хрюканья. Пустые, белые шары их глаз уставились в небо. Открытое, падающее небо. Шкуры Гончих как будто пузырились, как будто что-то двигалось у них под кожей.
Этот запах. Неглубокая чаша с землей была полна этого запаха. Она лежала на краю этой чаши. Её язык свисал с нижних зубов, с него капала вода.
Там, поперёк чаши, была крутая вертикальная стена, пронизанная высокими, равномерно расположенными отверстиями, через которые проникал утренний свет, открывая пещеру позади неё. гиппеи двигались там, по одному или по двое, создавая своеобразный рисунок танца, гарцуя, высоко подняв ноги, запрокинув головы, лязгая зубцами.
Среди притаившихся гончих – груды жемчужных шаров размером с её голову. Землеройки-мигерары двигали сферы, перекладывали их так, чтобы все они лежали равномерно освещённые солнце; они держали шары в своих ороговевших передних лапах и прислушивались к ним. Что это были за круглые штуки? Яйца?
Там же, в чаше за пределами пещеры, расположились несколько десятков слизеподобных гляделок, только колышущееся движение их шкур выдавало в них живых существа.
Запах, казалось, давил на неё. Она была сейчас двумерной, безвольной тканью, лежащей плашмя за травой, тканью с глазами.
Гончие были большими, очень большими. Размером с тягловых лошадей, хотя и не с такими длинными ногами. Гляделки были огромными, в два раза больше обычного. Внутри пещеры в воздухе танцевали мириады тёмных фигур, существа, похожие на летучих мышей, с бахромой клыков. Одно из них приземлилось сзади на шею Гончей, закрепившись там. Через некоторое время оно отделилось и продолжило свой дёрганый, беспорядочный полёт.
Одна из Гончих начала тяжело дышать, затем завыла. Вой перешел в жалобный крик. На залитой солнцем почве гляделки превратились в сферические массы, все их морщинки разгладились. Так знакомо. Она видела это раньше. Где-то. Когда-то.
Постепенно все звуки прекратились. Существа, казалось, окаменели в своей неподвижности. Яростное движение внутри шкур гончих прекратилось. Наступила тишина, долгая тишина.
гиппей вышел из пещеры, медленно и высоко поднимая ноги при каждом шаге, раздувая ноздри, раскрывая губы, издавая хриплый лай – предупреждающие звуки. Через некоторое время вышел другой гиппей, чтобы противостоять первому, шея его распухла, челюсть оттянулась назад к выгнутой шее, глаза дико вращались; он присоединился к резким, враждебным звукам первого.
Они попятились друг от друга, поворачивая головы, склонив шеи, шипы на шеях злобно топорщились по сторонам, как веер сабель, когда они отступали назад, – расстояние между ними увеличивалось. Затем они атаковали друг друга, каждый ряд шипов проходил сквозь другого, оставляя длинные раны вдоль ребер и боков соперников. Появились длинные полосы крови. гиппеи рыли землю острыми, как бритва, копытами, молотя по ней, прежде чем повернуться, чтобы снова атаковать. Снова мелькающие шипы и полосы крови. Марджори мысленно съежилась, когда они бросились друг на друга, встав на дыбы и сверкая копытами.
И вот, наконец, один из гиппеев не упал на колени и не смог снова подняться на все четыре ноги.
гиппей-победитель попятился к передней части пещеры и как —будто что-то поискал там. Он повернулся спиной к своему врагу, ударил ногой назад, пинком посылая в полет черные ракеты. Чем он кидал в своего поверженного противника? Чёрные твари. Иссохшие черные трупики, которые ломались при приземлении, взметаясь в воздух взрывами облаков чёрной пыли. «Пинают друг в друга мёртвых летучих мышей». То, что сказал Сильван…
Тишина. Игра. Игра в тишине.
гиппей вскинул голову, выискивая зубами новые снаряды у входа в пещеру, разложил их на открытом месте, затем повернулся, чтобы нанести ответный удар еще раз. Одна из мёртвых мышей попала в голову коленопреклоненного зверя, окатив его чёрной пылью. Побежденный гиппей низко поклонился, с трудом поднялся на ноги и ушёл, удаляясь вдоль границы лощины.
Ритуальная битва была закончена.
Ветер дул у нее за спиной. Раздался какой-то новый резкий звук. Одна из распухших гляделок лопнула. Из разорванной шкуры гляделки торчала треугольная клыкастая голова Гончей. Затем появились две передние лапы, и постепенно, весь зверь.
Он был маленьким и выглядел до смешного хрупким, когда, пошатываясь, поднялся на ноги и, спотыкаясь, пролез через одно из вертикальных отверстий в пещеру, осторожно обходя груду других яиц. Марджори услышала звук изнутри пещеры, похожий на плеск. После долгой паузы существо появилось снова с капающей с челюстей водой. Новорождённая Гончая уже более уверенно стояла на ногах, её гладкое тело раздулось от влаги. гиппеи стояли на краю лощины и насвистывали. Молодая гончая поднялась им навстречу, пощипывая на ходу низкую голубую траву, которая там росла. Прямо на глазах у Марджори зверь, казалось, увеличивался в размерах, приобретая как рост, так и массу. Ветер подул сильнее.
Еще один звук рвущейся плоти привлек её внимание к лощине. Как Гончая появилась из разорванной шкуры гляделки, так и теперь гиппей появлялся из разорванной шкуры гончей. Метаморфоза. Сквозь разорванную шкуру одной из огромных гончих выпирал ряд шипов, крошечных лезвий, которые разрезали её кожу, позволяя высунуться наружу голове Гиппея. Процесс прекратился, когда голова оказалась снаружи, её глаза были закрыты. Стало тихо.
Подул сильный ветер, унося запах прочь. Она лежала там, плоскотелая. Только её глаза имели объём. Только её глаза.
Боль. Она моргнула, глаза были болезненно сухими. Она не моргала, долгое, очень долгое время. Кожу на затылке закололо, как будто кто-то наблюдал за ней. Она повернулась, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь завесу травы. Что-то было там снаружи. Она не могла этого видеть или слышать, но знала, что оно было там. Она поползла обратно вниз по склону, пробираясь сквозь траву, чтобы найти Кихота, который лежал там, где она его оставила, но с поднятой головой, торчащими ушами и раздувающимися ноздрями. Солнце клонилось к горизонту. Высокие травы отбрасывали на ложбины длинные зловещие тени. Она подбодрила его и села верхом, позволив ему вести себя, веря в его способность вернуть их обоих домой, если они когда-нибудь смогу очутиться там снова.
Жеребец двигался более прямым маршрутом, чем тот, которым они воспользовались утром, хотя всё еще ведомый невидимой нитью. Он так же, как и она, осознавал, что темнота не за горами, осознавал угрозу, таящуюся в траве. Кихот чуял то, чего не могла она – гиппеи, много, недалеко, но с подветренной стороны от них. Они приближались, двигаясь то в одну, то в другую сторону, как будто что-то искали. Кихот прибавил шагу, оставляя под ногами прерию, возвращаясь к Опал-Хиллу по длинной дуге, которая уводила его как можно дальше от приближающихся гиппеев, постепенно увеличивая расстояние между ними. Где-то там, в пространстве, незримое невидимое присутствие, подобряло его, указывало верный путь.
Они прибыли в конюшню в сумерках. Конюх, которому она доверила передать своё послание, ждал её, устремив взгляд на горизонт, как будто хотел определить, вернётся она к заходу солнца или нет.
– Сообщение для вас, леди, – нетерпеливо сказал он ей. – Ваш сын искал вас. Пришло сообщение, личное. Из эстансии бон Дамфэльсов.
Она стояла рядом с лошадью, дрожа, не в силах говорить. – Леди? С вами всё в порядке?»
– Просто… просто устала, – пробормотала Марджори. Она чувствовала головокружение, расфокусированность, нереальность того, что с ней произошло. Это было похоже на сон. Она действительно ходила одна в прерию? Она посмотрела в глаза своего скакуна.
– Умница дон Кихот, – сказала она, проводя руками по его шее. – Хорошая лошадь.
Она оставила его, похлопав напоследок по холке, и пошла вверх по тропинке так быстро, как только могла, изредка спотыкаясь на заплетающихся ногах. Тони наблюдал за ней с террасы.
– Где ты была? Честное слово, мама! Ты выглядишь ужасно!»
Из осторожности она решила не отвечать ему. Неважно, как она выглядела, она чувствовала себя… лучше. Более целеустремленной. Впервые с тех пор, как она приехала в это место.
– Конюх сказал что-то о сообщении?
– От Сильвана, я думаю. Он единственный, кто называет тебя «Достопочтенная леди Марджори Вестрайдинг». Сообщение настроено только для тебя. Я не смог прочитать эту штуку.
– Где твой отец?
– Все ещё на этом проклятом тренажёре. Но его никак нельзя прервать; у него ещё час или два.
Она села за коммутатор, позволив лучу идентификатору скользнуть по своим глазам. На экране высветилось: Личное. Только для предполагаемого получателя.
– Тони, отвернись.
– Мама!
– Отвернись. Если это личное, я не хочу, чтобы ты это видел, – сказала она.
Она нажала на кнопку и увидела сообщение полностью.
«Пожалуйста, ПОМОГИТЕ. НУЖЕН ТРАНСПОРТ ДЛЯ МЕНЯ, МАТЕРИ И ЕЩЁ ДВУХ ЖЕНЩИН В ГОРОДА ПРОСТОЛЮДИНОВ. МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ НЕЗАМЕТНО ДОСТАВИТЬ АЭРОКАР В ДЕРЕВНЮ БОН ДАМФЕЛЬСОВ? ПРИВАТНО.
– Повернись, Тони. Всё в порядке.
Тони прочёл сообщение на экране, нахмурился, прочёл еще раз.
– Что происходит?
– Очевидно, Сильвану нужно забрать Ровену из Клайва, но он не может сделать это сам. Он должен сделать это тайно. Подразумевается, что он должен скрывать это от кого-то, возможно, от Ставенджера.
– Как ты думаешь, Ставенджер бон Дамфэльс узнал, что Ровена приходила сюда, чтобы спросить о Джанетте?