– Обсудить этот вопрос?
– Ну, в некотором роде. Давайте предположим, что они нашли какой-то способ общения с людьми.
Отец Сандовал нахмурился; он откинулся на спинку стула, сложив кончики пальцев вместе, и некоторое время сосредоточено смотрел на них.
– Я бы сказал им, – произнёс он после значительной паузы, – что их чувство вины вовсе не проистекает из первородного греха. Изначальный грех совершили не их прародители, если это грех, а они сами.
– Разве это имеет значение?
– О, да. Грех, который они сами совершили, если это грех, может быть исправлен их собственным покаянием и прощён Богом. Если они раскаиваются. Если они верят в Бога.
– Если Бог верит в них, – мысленно поправила Марджори.
Брат Майноа переставил приборы перед собой, сосредоточенно нахмурившись: – Но предположим, что это был грех их… их предков.
– Дело не просто в том, кто совершил грех, будь то сами создания, или их предки, или их сообщники, с их попустительства или молчаливого согласия, или без него. Мы должны были бы спросить, как Бог видит это. Для того чтобы это стало эквивалентом первородного греха, было бы необходимо определить, существовали ли лисы когда-либо в состоянии божественной благодати. Было ли время, когда они были безгрешны? Впали ли они в немилость, как пали наши прародители, как учит нас наша религия?
Брат Майноа кивнул: – Давайте предположим, что они этого не сделали. Давайте предположим, что так было всегда, сколько кто-нибудь себя помнит.
– И никаких приданий или легенд о былых временах. Священного Писания?
– Ни одного.
Отец Сандовал скорчил недовольную гримасу: – Тогда вполне возможно, что никакого греха нет.
– Даже если в последнее время эти разумные существа терзаются угрызениями совести из-за того, что они всегда делали?
Отец Сандовал пожал плечами и улыбнулся, воздев руки, словно к небесам: – Брат, давайте предположим, что мы думаем, что они могут быть виновны в первородном грехе. Сначала мы должны установить, возможно ли их спасение, то есть существует ли какой – либо божественный механизм, чтобы устранить их чувство греха, даровать им прощение. Они не могут по-настоящему раскаяться в том, чего не совершали, и поэтому раскаяние для них бесполезно. Они должны полагаться на сверхъестественную силу, которая искупит их от греха, совершенного давным-давно или кем-то другим. Среди старокатоликов это искупление было предложено нашим Спасителем. Через Него нам даровано бессмертие. Среди вас, Освящённых, искупление предлагается вашей организацией. Через это вам даруется бессмертие.
– Освящённые верят в того же Спасителя, что и вы, – заметил брат Майноа. – Когда-то они называли себя Его святыми.
– Возможно. Если это так, то это больше не является сколько-нибудь существенной частью веры Святости, но я не буду спорить с вами по этому поводу. Сейчас не время обсуждать виды бессмертия и каковы могут быть наши ожидания. Моя церковь учит, что те благочестивые мужчины и женщины, которые жили до человеческой жизни и жертвы Спасителя, были искуплены этой жертвой, несмотря на то, что они жили и умерли задолго до того, как она была принесена. Итак, я задаюсь вопросом, могли ли эти фоксены быть спасены той же жертвой, несмотря на то, что они жили и умерли в другом мире. Я бы не сказал здесь и сейчас, что это невозможно. Однако это вопрос, который должна решать вся власть церкви. Ни один простой священник не должен пытаться ответить на такой вопрос.
– А, – брат Майноа широко ухмыльнулся, качая головой, чтобы показать, что он находит такое измышление презабавным, – Это интересный момент, не так ли? Именно с такими предположениями я коротаю время, пока копаюсь в земле и составляю каталог найденных артефактов.
Увидев слегка сердитое выражение на лице отца Сандовала, Марджори повернулась к младшему брату, пытаясь изменить направление их разговора: – А ты, брат Лурай? Рассматриваешь ли ты такие философские и этические моменты?
Риллиби оторвался от своего салата, пристально вглядываясь в глаза отца Сандовала, казалось, видя там больше, чем было удобно старому священнику.
– Нет, – решительно сказал он. – Мой народ ни против кого не грешил. Я думаю о других вещах. Я думаю о деревьях. Я помню своих родителей и то, как они умерли. Я думаю об имени, которое они мне дали. Мне интересно, почему я здесь?
– И это все? – Марджори снисходительно улыбнулась.
– Нет, – ответил Риллиби, удивив и её, и себя. – Интересно, что означает имя вашей дочери и увижу ли я её снова.
– Ну что же, – сказал Майноа, приподнимая брови и ободряюще похлопывая своего младшего коллегу по руке. – Он ещё так молод. Я тоже думал о таких вещах, давным-давно.
Воцарилась неловкая тишина.
Марджори упорно старалась увести разговор в сторону от проблемных областей.
– Брат Майноа, вы не знаете, здесь, на траве, есть животное, похожее на летучую мышь?
Она описала существ, которых видела в пещерах, остановившись на их самой примечательной особенности – острых мелких зубах.
– Не только знаю, – ответил монах, – но и был укушен одной из них. Такое происходило с большинство людей здесь, на Траве, по крайней мере, однажды. Это кровососы. Оно выпархивают из сумрака и кусают тебя прямо сюда, – он прижал огрубевшую от работы руку к задней части шеи, как раз у основания черепа, – вонзают в тебя свои зубки. Они не наносят большого вреда людям, им мешают кости нашего черепа. Очевидно, у животных на Траве есть выемка в черепе прямо здесь.
Марджори удовлетворённо кивнула.
– Где вы их видели?
Она объяснила, ещё раз рассказав историю о пещере. Риллиби и отец Джеймс были крайне заинтересованы её рассказом, а вот брат Майноа совершенно не выглядел удивлённым.
– Тогда вы, несомненно, тоже видели их трупики там. Их тела устилают землю вокруг пещер гиппеев толстым слоем, словно листья во время осеннего листопада. Я один из немногих, кто прокрался в пещеру и потом сбежал оттуда.
Он бросил на неё многозначительный взгляд, как бы давая ей понять, что он догадался о причинах её визита в дикие травяные прерии.
– Сбежал? – еле слышно повторила за ним Марджори.
– Если бы они учуяли ваше присутствие, они бы вас схватили.
– Я ехал верхом. На лошади.
– И всё же я нахожу это удивительным. Что ж, если ваша лошадь быстро вытащила вас оттуда, возможно, вы их обогнали. Или, может быть, ветер был с другой стороны, и вас просто не заметили. Или, может быть, запах лошади сбивал их с толку достаточно долго. Ваша жизнь была на волоске, леди, – он бросил на нее сосредоточенный, проницательный взгляд. – Я бы посоветовал вам больше так не искушать судьбу.
Марджори смущённо опустила глаза
– Им не нравится, когда за ними шпионят? – спросил Тони.
– Они этого не потерпят. Вот почему о них так мало известно. Вот почему так мало людей возвращаются обратно после похода в дикие травы. гиппеи откладывают яйца где-то зимой или ранней весной. Я видел яйца в глубине пещер поздней весной и знаю, что осенью их там не было. Когда начинает пригревать, мигерары переносят яйца на солнце и переворачивают время от времени их, пока от тепла они не начнут проклёвываться. Примерно в то же время некоторые из гляделок и некоторые из Гончих, те, которые уже достаточно выросли для метаморфоза, возвращаются в пещеры и превращаются во что-то новое. гиппеи охраняют их в это время. Вот почему в Охоте наступает Пауза.
– Боны не знают об этом, – сказала Марджори, скорее утверждая, чем задавая вопрос.
– Верно, они не знают. Это табу для них.
– У меня есть кое-что, чего вы, возможно, не знаете, – сказала Марджори, вставая, чтобы взять записывающее устройство и показать рисунок, который она обнаружила на полу в пещере. «Мне сказали, что громыхание, который мы иногда слышим, производят танцующие гиппеи. Что ж, похоже, вот к чему приводят их танцы.
Брат Майноа уставился на изображение, сначала в замешательстве, затем с недоверием.
Марджори улыбнулась. Хорошо. Несмотря на всю его проницательность, он не был таким уж всеведущим.
Риллиби небрежно заметил: Это похоже на слова в книгах Арбая, не так ли, брат?
– Яйцеобразные гляделки! – воскликнула Марджори, внезапно вспомнив изображения округлых гляделок и геральдических гончих, вырезанных на фасадах домов города Арбай. Переплетающийся узор действительно был похож на слова в книгах Арбая – или на те виноградные лозы, вырезанные на фасадах домов. Она тут же высказалась об этом вслух.
Брат Майноа очень хотел показать снимок, сделанный Марджори одному своему другу – так он сказал, уходя, – и Марджори одолжила ему своё записывающее устройство, полагая, что он имел в виду какого-нибудь друга среди Зелёных Братьев.
***
Когда на следующий день Риго отправился на Охоту, последнюю Охоту, которая должна была состояться в Клайве в этом сезоне, Стелла, которая беспрестанно думала о Сильване, потребовала сопровождать его.
– Ты сказал, что не станешь рисковать детьми, – напомнила ему Марджори. – Риго, ты обещал.
– Я бы этого не сделал, – объяснил Риго самым рассудительным тоном. – Я бы никогда не приказал никому из вас ехать верхом. Но она этого сама хочет. Это совсем другое дело.
– Она может умереть, Риго.
– Любой из нас может умереть, – спокойно сказал он. – Но Стелла не станет. По словам Ставенджера бон Дамфэльса, она скакала просто блестяще. Ставенджер убедил меня привести её на Охоту снова.
– Ставенджер, – тихо произнесла Марджори. – Человек, который избил Ровену до полусмерти и пытался уморить её голодом. Мужчина, который даже ещё не понял, что она ушла от него. Этот Ставенджер. Зачем тебе рисковать жизнью Стеллы по приказу Ставенджера?
– О, мама, – сказала Стелла голосом, очень похожим на голос ее отца в его непреклонной рассудительности. – Прекрати это! Я поскачу, и всё тут.
Марджори стояла на ступеньках террасы и смотрела им вслед, глядела в небо, пока удаляющийся аэрокар не превратился в точку и не исчез из виду. Когда она уже собиралась уйти, Персан Поллут приблизился к ней сзади. – Леди…