Она протянула пакет Беллалу. – Лили понадобятся эти вещи, Беллалу. Пожалуйста, не позволяй ей обменять их на эйфорий.
Несмотря на все усилия не допустить их распространения, торговцы эйфориаками сумели сделать хороший бизнес в больнице Святой Магдалины.
– Дай сюда, – захныкала Лили.
– Позже, – сказала мать, пряча подарок. – Позже, дорогая. Я отдам их тебе позже.
Покончив с семейкой Беллалу Марджори испытала что-то наподобие облегчения. Она вновь очутилась на грязной улице. Влажный воздух казался липким. Она не испытывала ни малейшего желания продолжать, но она запланировала на сегодня посещение ещё с полдюжины лачуг. Она так мало могла сделать. Еда для голодных детей. Немного антисептиков и болеутоляющих. Местная провинция была населена в основном Освящёнными, а это означало, что здешние законы запрещали как контрацепцию, так и аборты. Прибавьте к этому жёсткие лимиты на рождаемость, не более чем двое живых детей на одну мать и что вы получите? Город Святой Магдалины. Бридертаун. Благотворительный фонд, созданный богатыми старокатоликами для приюта несчастных и неразумных, которые следовали либо своим наклонностям, либо своей религии. Как глава комитета по патронажу, Марджори посетила это место больше, чем кто-либо. Остальные не спешили захаживать сюда.
Всё это только усиливало её сомнения. Женщины, занимающие должность до неё, исполняли свои обязанности чисто номинально: они нанимали других, чтобы они посещали бедняг вместо них. Почему же она настояла на том, чтобы делать это сама?
– Ты строишь из себя святую, – усмехался Риго. – Быть олимпийской чемпионкой тебе уже недостаточно? Быть моей женой недостаточно? Теперь ты должна стать святой Марджори, жертвующей собой ради бедноты?
Тогда это задело её, хотя на самом деле это было неправдой. Золотая медаль была взята задолго до того, как они поженились. Правдивый ответ на его вопрос был бы таким: золотой медали ей явно было мало. К тому же это было давно. Теперь ей нужно было что-то сопоставимое, что-то уникальное, какое-то совершенно новое достижение. Одно время она думала, что этим может быть её семья, её дети, но, похоже, всё было совсем не так…
Итак, она попробовала благотворительность, но это тоже не сработало. Стиснув зубы, она решительно шагнула в грязь и направилась к следующей лачуге. Когда через несколько часов она вернулась в свой ховер, она чувствовала себя усталой, грязной и глубоко погруженной в депрессию. Одну из «её» девочек на той неделе казнил демографический патруль. Двое детей в одной семье умирали, вероятно, от чего-то заразного, чего можно было бы избежать, если бы нелегалам разрешили прививки, чего не приходилось ожидать. Тысячу лет назад население Бридертауна можно было бы переправить в Австралию. Несколько сотен лет назад им, возможно, разрешили бы эмигрировать на дикие планеты-колонии. Но Святой Престол вмешивался и угрожала всякий раз, когда люди пытались расселиться по иным мирам, отчего настоящей колонизации по факту не было. Некуда было отправить лишних людей, кроме планеты Покаяние, если они проживут достаточно долго, чтобы добраться туда. Но это могло оказаться не лучшей альтернативой.
Теперь, Марджори была почти уверена, что продолжать было бессмысленно. Пока правил Святой Престол, не было законного способа сделать что-то существенное. Каждую неделю появлялась новая девушка, беременная или готовая забеременеть, снова и снова, и так без конца. Даже если Марджори потратит все свои деньги, всю свою кровь, всё равно это не принесёт ощутимой и долговременной пользы. Какая у них будет жизнь на Покаянии, у тех, кто туда попал? Погрязшие в неведении и обидах, наверное, они умрут там молодыми…
Марджори стиснула зубы, запрещая себе заплакать. Конечно, она могла уйти. Были десятки оправданий, которые она могла бы преподнести правлению, и все они были бы приемлемы для обоих сторон. Но она сама взяла на себя эту обязанность, и было бы, конечно же, грешно вот так просто всё бросить…
Она яростно тряхнула головой, отчего летательный аппарат завернул дугу и ушёл в головокружительный крен. Рёв предупредительной сирены из консоли привёл её в чувство. Машина свернула с ховервея и приземлилась в поместье. Проследовав мимо конюшен, Марджори махнула рукой старшему конюху, мысленно молясь, чтобы Риго не был дома, чтобы он не устроил ей допрос, где она была и что делала. Она была слишком усталой и подавленной, чтобы спорить с ним. Что же, в своём намерении совершить красивый поступок, поступить благородно она потерпела фиаско, вот и всё. Что тут было обсуждать с Риго?
Возможно, Риго был прав с самого начала. Возможно, она действительно хотела стать святой. Даже если и так, то что?
На лице Марджори проступила кривая усмешка. По крайней мере, на этот раз ей не придется объясняться перед Риго. Его не будет дома до вечера. Родриго Юрарье, истовый старокатолик, безупречный сын церкви, должен был совершить немыслимое. Он был вынужден ответить на призыв Святого Престола и отправиться на Святость.
***
Сотня золотых ангелов стоят на шпилях башни теократии, расправив крылья, воздев к небесам трубы, освещённые внутренним огнем, заставляющим их сиять, пылать словно тысяча солнц. Кристаллические башни Святости возвышаются друг над другом, излучая захватывающее дух сияние на фоне тьмы пустого неба. По словам церковных патриархов, и днём, и ночью они являются маяками, проводниками для душ великой диаспоры человечества, рассредоточенных по ближайшим мирам, в тёмных водах глубокого космоса.
Они также являются путеводными звёздами для туристических кораблей, которые целым роем зависают в пятидесяти километрах от них; все смотровые площадки забиты зеваками. Корабли не подпускают ближе, во избежание нештатных ситуаций, но туристы всё же могут разглядеть огромных ангелов на вершинах башен и прочитать слова, горящие в зеркалах на высоченных стенах: Святость. Единство. Бессмертие.
Сам Святой Престол доступен для обозрения только избранным: Иерофантам, служителям, послушникам. Для всех иных Святость являет себя лишь издалека, на линии горизонта, видимая, но далекая и неприступная. Для мужчин – мирян посещение штаб-квартиры Святого Престола строго регламентировано – сначала нужно получить соответствующие документы. Женщинам же вообще вход заказан. Затем, имея на руках все необходимые разрешения и допуски, нужно проследовать к охраняемому пропускному пункту. Если охранники будут удовлетворены, они позволят сесть в транспортное средство, которое доставит посетителя через тихие туннели в приёмную, находящуюся на значительном расстоянии от священного сердца теократии. Этим сердцем являются подземные покои самого Иерарха, расположенные намного ниже башен с ангельскими шпилями. Иерофанты высших степеней занимают апартаменты поблизости. Над ними располагаются машины, потом часовни, и уже потом приёмная. В нижних комнатах башен обитает свита духовенства среднего уровня. Чем выше уровень здания, тем ниже в табеле о рангах он находится, по крайней мере, таково расхожее мнение. Чем выше, тем дольше спускаться оттуда к часовням и туннелям, где свершается ритуальная деятельность Святого Престола. Чем выше человек живёт, тем меньше он ценится. На самом верху, у самых облаков, размещаются простецы- новообращённые, у которых слишком мало ума, чтобы быть годными для чего-либо серьёзного.
Именно там, на самом верхнем этаже самой высокой башни, Риллиби Перезвон проводит свои свободные часы, сидя на корточках в мнимой медитации в укутанной облаками тишине, или же растянувшись на своём узком одиноком ложи во время наступления тусклых, заполненных прерывистым сном ночей. Утром он встаёт, умывается, надевает свои мягкие домашние тапки, чистый, неброского цвета костюм с узким капюшоном и припудривает лицо. Во время утренних процедур он краем глаза наблюдает, как птицы выстраиваются в длинные V-образные ряды, направляясь на юг, в тёплые земли, к дому Риллиби. За сверкающими башнями начинается арктическая тундра, где царят лёд и многовековой холод.
Но внутри башен температура поддерживается неизменной. В тихие коридоры не проникает ни шум дождя, ни шорох падающего снега. Здесь ничего не растёт. Если бы Риллиби серьезно заболел, его бы увезли, и другой служка занял бы его комнату, выполнял бы его работу. Никому нет дела до того, что один ушёл, а другой пришёл. В Святом Престоле на слуху только два имени: Иерарха Карлоса Юрарье и начальника отдела миссий Сендера О'Нила.
Иногда он смотрит на соседнюю башню, пытаясь разглядеть сквозь сверкающую поверхность кого-то ещё.
«Я Риллиби Перезвон», – шепчет он себе под нос. «Родился среди кактусов пустыни. Друг птиц и ящериц». В его памяти всплывают образы птиц, ящериц, ряды уток над головой, плоские кукурузные лепёшки, приготовленные на раскаленной сковороде, вкус острых бобов, память о Мириам, Джошуа, Певчей птице, какими они были когда-то, давным-давно. «Ещё два года», – шепчет он себе под нос. «Два года».
Ещё два года срока его службы. Не то чтобы он был заложен своими родителями, как сыновья Освящённых или обещан в обмен на то, чтобы его мать получила разрешение родить сына. Только среди Освященных женщины должны были приносить своих сыновей в залог, отдавая их на службу в Святость. Семья Риллиби не принадлежала к ним. Нет, Риллиби призвали, усыновили, назначили на эту службу, потому что просто так было угодно Святому Престолу.
Ещё два года, говорит себе Риллиби. А если он не может продержаться так долго? Иногда он задает себе этот вопрос, опасаясь ответа. Что происходит с теми, кто не может отслужить свой срок?
– Чёрт, – сказал попугай когда-то давным-давно, рассмешив Мириам. – Проклятие. Дерьмо.
– Чёрт, – шепчет теперь Риллиби.
– Пошлите мне освобождение, дайте мне умереть, – шепчет Риллиби, протягивая руки к светящимся шестикрылым серафимам на башнях.
Ничего не происходит. Ангелы, сколько их не проси об этом, не могу никого сразить.
Каждый день он выходит из своего отсека и идёт к жёлобу. Какое-то время он стоит там, глядя на него, задаваясь вопросом, хват