– А вот это обидно, – вздохнул Костров. – Не поверишь, впервые за все эти бесцельно прожитые годы мы поговорили нормально. Она не кричала, я тоже, даже пытался ее успокоить и обнадежить. Ты правда считаешь, что причина ее слез – это я?
Надежда выдохлась, в бессилии опустилась на стул.
– Не могу это больше выносить, Костров… Неизвестность хуже всего. Сколько дней мы уже находимся в этой неизвестности? Четыре? Раньше хоть какая-то надежда была, теперь и той не осталось… Вы там у себя что-то знаете, но скрываете, потому что вам наплевать на простых людей. А если и вы ничего не знаете, значит, хреново работаете и гнать вас надо из Комитета…
Костров молчал. Отвечать на провокации – себя не уважать. А у Надежды имеется удивительное свойство – все извращать, переворачивать и свои ошибки выставлять ошибками других.
– Мы еще можем надеяться, Костров, скажи? – Надежда подняла голову. В пронзительных темных глазах блестели слезы. – Ведь я же понимаю, чем больше проходит времени, тем меньше вероятности, что Шаламовы живы.
– Бывает всякое, – допустил Алексей. – Бывает, пропавших людей находят и через месяц, и через год – живыми и здоровыми. Пока зацепок нет и все это выглядит предельно странно. В том числе ничто не указывает на то, что Шаламовы мертвы. Поиски будут продолжаться, я лично сделаю все, чтобы они не останавливались. Можешь думать, что я бесчувственное животное и меня это нисколько не трогает – но это не так. Успокой как можешь Аллу Михайловну, сядьте и подумайте: было ли в поведении Шаламовых в последнее время что-то необычное? Слова, поступки, жесты, мысли. Мы всегда считаем, что знаем своих близких. На самом же деле мы ни черта их не знаем.
– Не скажи, уж я-то знаю тебя как облупленного… Не было с ними ничего такого… Ну хорошо, я поговорю с мамой… Подожди, это что сейчас было? – Надежда нахмурилась. – Вы считаете, что Шаламовы сбежали? Куда? За границу? Предали страну и сбежали? Костров, не смеши мои тапочки! – Надежда в гневе вскочила со стула. – Во-первых, это невозможно технически, как ты это себе представляешь? Во-вторых, ты же сам знаешь Вадима – он кто угодно, но не из этих, он нормальный советский человек! А я знаю свою сестру, зачем ей куда-то уезжать, обрекать себя на скитания по чужбине? У нее и здесь все есть: хорошая работа, квартира, и у обоих – отличные перспективы карьерного роста! Да и человек она не такой. А в-третьих… сам ты дурак, Костров, понял? Снова довел меня, как же я зла на тебя… – Надежда бросилась в прихожую, сорвала с вешалки куртку, выбежала из квартиры, хлопнув дверью. Собачка замка находилась в зафиксированном положении, замок не сработал. Алексей ждал. Дверь опять распахнулась, влетела Надежда, стрельнула влажными глазами, схватила сумочку с полки и побежала прочь. Останавливать ее было незачем. Застучали подошвы по ступеням. Алексей запер дверь на замок, побрел в гостиную. Насторожился – как-то подозрительно попахивало из кухни. Но снова зазвенел звонок над входной дверью, и мысль о выкипающем супе улетучилась. Очевидно, Надежда забыла сообщить что-то важное – дабы окончательно добить экс-супруга. Вздохнув, он вернулся в прихожую, открыл дверь. За порогом стояла стройная молодая женщина в черной куртке и с распущенными темными волосами. В смеющихся карих глазах и чертах лица было что-то цыганское – хотя, он проверял, цыган в роду не было. Разве что в древности табор завернул не в ту деревню. Особа носила фирменные джинсы, произведенные в стане вероятного противника, что для советской медсестры было как-то расточительно.
– Скорую вызывали, мужчина? – деловито осведомилась гостья. – Нет? Оформляем как ложный вызов?
Он невольно заулыбался, отступил, раскрыв дверь. Особа удовлетворенно кивнула, проникла внутрь, чмокнув по дороге Кострова в щеку. Особу звали Людмила Вишневская, она работала медсестрой в районной поликлинике, была по жизни веселой и проживала в доме напротив – из окон было видно, когда Костров возвращается домой. Познакомились случайно, и, что для Алексея несвойственно, это он заговорил первым.
– Вы свободны, Алексей Петрович? – на всякий случай осведомилась Людмила, прежде чем начать разоблачаться.
– Да, вполне, – кивнул Алексей. – Можете остаться хоть до утра, Людмила Максимовна.
– Как это мило, – одобрила гостья. – Кстати, только что из твоей квартиры выбежала разгневанная и заплаканная женщина. Мы столкнулись с ней на лестнице. Это нормально?
– Да, это в порядке вещей, – Алексей помог снять ей куртку, пристроил на вешалку, затем обнял, поцеловал в умеренно накрашенные губы.
Людмила недавно прибежала с работы, но уже помылась и накрасилась. Она охотно ответила на поцелуй, обняла за шею, зажмурилась от удовольствия.
– Догадываюсь, что это была твоя бывшая, – прошептала она, – которую ты снова довел до нервного срыва. Надеюсь, у вас все кончено и возврата не будет. Скажи, что мне сделать, чтобы однажды так же не выбежать из твоей квартиры? – она отстранилась, стала всматриваться в его мутнеющие глаза. Но что там можно было прочесть? – Ладно, – вздохнула Людмила. – Не будем заглядывать так далеко. Слушай, я ужасно голодна. Может, у вас на заводе и кормят нормально, а я весь день металась по поликлинике и питалась святым духом. Накормишь? – она стала с опаской принюхиваться.
– Накормлю, – смутился Костров. – Правда, остался только жареный суп…
Проходили дни, в деле о пропаже семьи Шаламовых не было ни единой зацепки. Их словно и не существовало никогда. Органы прорабатывали все версии, контактировали с милицией. Ежедневно поднимались сводки, по инерции проверялись больницы и морги. Анализировались эпизоды криминального характера. Оживилась внештатная агентура. Ориентировки рассылались по всей стране. Прорабатывали даже немыслимые варианты. Вторую неделю Вадим Шаламов находился во всесоюзном розыске. В поисках участвовали тысячи людей по всей стране. Результатов не было. Алла Михайловна ходила мрачнее тучи. К окончанию второй недели неизвестности как-то смирилась, перестала умолять, срываться на крик, потом опять впадать в плаксивое состояние. Надежда психовала, срывала зло на бывшем муже – слава богу, по телефону. Но однажды явилась во плоти, к счастью, он был один. Она была примерно в курсе расследования, знала, что органы сели в лужу. Это не отменяло выливания грязи только на одного человека. Но даже она с течением времени стала ругаться без задора, делалась вялой. Часто приезжала на квартиру Шаламовых, наводила порядок, что-то передвигала, выбрасывала ненужные, по ее мнению, вещи. Разумеется, она переживала, убивалась из-за потери близких, но хоть какая-то ложка меда в бочке с дегтем присутствовала…
Позвонила Алла Михайловна – привычно вырос ком желчи в горле. Но ее волновал лишь один вопрос: спустя какое время пропавших людей можно считать умершими?
– Не надо так считать, Алла Михайловна, – сдержанно отозвался Алексей. – Мы их найдем, я, помнится, давал вам слово. Может быть, не завтра, не послезавтра, но обязательно найдем. А что касается вашего вопроса, то в подобных случаях люди объявляются умершими только по решению суда. В случае безвестного отсутствия, с которым мы имеем дело, это пять лет. Так что наберитесь терпения, надо ждать.
Он положил трубку, задумался. Объявить умершим могли и раньше – если человек пропал при обстоятельствах, угрожавших смертью. В этом случае хватало и полугода. Бывало, признанные умершими заявлялись – живые и здоровые, – когда все уже смирились с их кончиной. Не всегда эти явления сопровождались бурной радостью. Как в том циничном анекдоте. Мужик приходит в роддом, ему говорят: «Ваша жена умерла при родах». Тот в ужасе: как умерла?! «А, нет, простите, не туда посмотрела. С вашей женой все в порядке, у вас тройня». – «Э, нет, умерла так умерла…»
В этом деле было что-то мистичное. Мощное союзное ведомство, обладающее безграничными ресурсами, не могло ничего сделать…
Погода улучшалась, на деревьях проклюнулись листочки. Страна рапортовала партийному руководству о перевыполнении плана. С помпой прошло празднование Дня международной солидарности трудящихся. «Мир, труд, май!» – кричали транспаранты. «Пролетарии всех стран, объединяйтесь! Да здравствует пролетарский социалистический интернационализм!» Приближалась 35-я годовщина победы советского народа в Великой Отечественной войне.
В один из теплых весенних дней прошла милицейская сводка: в деревне Кузьминка Солнечногорского района обнаружены обгоревшие тела членов одной семьи – мужской, женский и детский. Эти люди появились в Кузьминке совсем недавно, откуда прибыли, неизвестно. Жили особняком на краю деревни, с людьми не общались, нигде не работали. Местность глуховатая, если требуется уединение, то лучше вблизи столицы не найти. Ночью избушка вспыхнула от короткого замыкания. Сгорела как спичка, выбраться не смогли. Пока просыпались люди в деревне, на месте пожара ничего не осталось, только пепелище. В морг доставили обугленные трупы.
Алексей с колотящимся сердцем прыгнул в машину, Зорин и Рогачева расселись сзади. Через час были на месте, месили колесами сельскую грязь. Прибыл участковый, весьма удивленный интересом Комитета к этому делу, председатель сельсовета, секретарь поселковой парторганизации. На месте пожара еще дымились головешки. От дощатого строения не осталось ничего. Что-то бормотали и оправдывались местные ответственные лица. О приезжих не могли ничего сказать, даже участковый бледнел и отворачивался. Видимо, получил на лапу, чтобы не лез не в свое дело. Но признаться, естественно, не мог. Не сохранились ни вещи, ни документы. В морге Рогачеву вырвало. Пашка Зорин выдержал испытание, но от обеда отказался, заявив, что как-то не хочется. Тела обгорели полностью, превратились фактически в скелеты. Опознать их было невозможно. Женщина, мужчина. Третий скелет принадлежал ребенку лет четырех-пяти. «Девочка», – заключил специалист, осматривающий останки. У Кострова хватило присутствия духа визуально изучить тела. У женщины был сломан мизинец левой руки – это было видно невооруженным глазом. «Застарелый перелом, – вынес заключение эксперт, осмотрев повреждение. – Сломала давно, к пожару эта травма не имеет отношения. У меня у самого такое было, из армии привез. Палец в дверь попал, а сослуживец от души ею хлопнул. Боль была адская. Мигом в ближайший медпункт достав