– Не могу, – признался Костров.
– Своему ребенку ищете? – задала особа уточняющий вопрос, при этом высматривала на пальцах покупателя обручальное кольцо.
– Чужому, – поведал Алексей удручающую правду. – Своих нет. – Хотел добавить, что и жены нет, но постеснялся.
– Знаете, я могу посмотреть, – доверительно, подавшись к покупателю, сообщила работница. – Возможно, что-то осталось из старой партии. Пройдите сюда, пожалуйста.
Выбора не было, он не мог уйти с пустыми руками. В кулуарах секции продавщица открыла коробку: мол, будете брать? Плюшевый медвежонок был само очарование – вылитый Винни-Пух, только в детстве. На прилавках такие товары не залеживались – да их там и не было, распределяли среди своих.
– Какое чудо, – восхитился Костров. – Сам бы игрался, да уже вырос.
– Берите, вам крупно повезло, – сказала продавщица. – И еще заходите… если что-нибудь понадобится для чужого ребенка. – Она смотрела с таким призывом, что стало неуютно.
Алексей пообещал, что обязательно заглянет, и поспешил скрыться с покупкой. Цена на изделие была вполне государственной.
Дверь открыл Вадим Шаламов – в брюках, белой рубашке, слегка навеселе. Заулыбался, распахнул объятия. Это был уже не тот Вадим, с которым утром проводили совместную операцию. В домашней обстановке даже стальные чекисты меняются кардинально.
– Ну, слава богу, добрался, заходи! А то время спать, а мы еще не ели!
Весьма странно, но после разрыва с Надеждой отношения с семейством Шаламовых остались прежними. Алена не дулась, только иногда укоризненно качала головой. И Вадим не огорчался – какая разница? Не бывает бывших родственников. Раз уж отметился в их рядах – считай, навсегда. Только у Алены Шаламовой имелся пунктик – она спала и видела, как бы свести обратно разведенных супругов.
Алексей поколебался, сделал неуверенный шаг, сунул нос в квартиру и понизил голос:
– Надежды нет?
– Боишься? – засмеялся Вадим. – Да уж, приятель, это тебе не под вражеские пули, это гораздо хуже. Не бойся, нет твоей Надежды. Была, но уже убежала. Не могла же она не поздравить свою племянницу? А как узнала, что ты тоже пожалуешь, быстро собралась и умотала, сослалась на дела. Можно подумать, мы не знаем, какие могут быть дела в пятницу вечером.
– Какие? – не понял Алексей.
– Да никакие! Ты долго там будешь мяться, как агитатор?
Других гостей не было. Как позднее рассказала Алена, взявшая отгул, после обеда заходила соседка с внучатами-близнецами из верхней квартиры. Дети наелись, побесились, и соседка увела их обратно. Леночка осталась довольна. Много она понимала в этих днях рождения, когда самой едва исполнилось четыре? Немного поспала, потом опять побуянила, задирала маму, пришедшего с работы папу, нагрянувшую с куклой тетку. Теперь дошла очередь до дяди Леши. Очаровательная кнопка в платьишке-колокольчике выкатилась из детской комнаты, где наводила ревизию в подарках, радостно засмеялась, бросилась на шею «бывшему родственнику». Алексей раскрутил ее, подбросил к потолку. Леночка, жмурясь от удовольствия, заливисто смеялась.
– Эй, хватит! – протестовала белокурая красотка Алена, чем-то похожая на Мэрилин Монро. – Самому бы такое понравилось?
Леночка суетливо развернула упаковку, сделала огромные глаза, доставая медвежонка. Снова засмеялась, прижимая его к себе, забегала кругами по комнате.
– Надо же, угодил, – удивилась Алена. – Где взял, Костров? Отличный медвежонок. У тебя что, особое снабжение?
– Ты бы видел, какую куклу принесла твоя бывшая, – не замедлил оповестить Вадим. – Лично я не хотел бы с ней столкнуться в темном коридоре… в смысле с куклой. Или представь такое. Ночь, она стоит на полке рядом с кроватью, бледный лунный свет скользит по оскаленному рту этого жуткого создания, ты хватаешься за сердце…
– Ладно, не очерняй, – поморщилась Алена. – Нормальный подарок. Что смогла, то и купила. Главное – внимание.
– Ага, объясни это ребенку, – хмыкнул Шаламов. – Впервые видел на лице Леночки такое задумчивое выражение. То есть человек подозревает, что его лихо накалывают, но не может понять в чем… Все, молчу, молчу, – Вадим миролюбиво перекрестил руки. – Гость, давай к столу. Мы, конечно, старались к твоему приходу все съесть, но, увы, не смогли.
С этими людьми было легко и непринужденно. Жесткость и цинизм Вадим оставлял на работе, дома был обычным человеком – приветливым, беззлобным, подтрунивал над Аленой, больше жизни любил Леночку. Алена тоже была проста – не упертая, как ее сестра, не злопамятная, всегда выслушивала, давала советы. Иногда по ее губам скользила загадочная улыбка, сравнимая с улыбкой одной известной особы, томящейся в Лувре. Сегодня она расстаралась, наготовила кучу еды, надела лучшее платье. В гостиной работал телевизор – в принципе, цветной, но с красками, как и во всех советских телевизорах, было что-то не так. Показывали цирковое представление – гимнасты кувыркались на крупах лошадей, носящихся по кругу. В Советском Союзе не только балет был лучшим в мире – цирковая школа тоже имела хорошие традиции.
– Смотрите телевизор? – удивился Костров.
– Нет, до недавнего времени слушали музыку, – удрученно поведал Вадим. – «АББА», «Бони-М», «Чингисхан» – все как полагается… Кстати, ты знаешь, что, по последним проверенным данным, в песне «Москау» нет антисоветского содержания? И тот, кто ее запрещает, просто дебил. Ребята хвалят Москву – таинственную и прекрасную, восторгаются золотыми башнями Кремля, широкой душой русского человека, нашими девушками, которых так и хочется целовать. Уверяют, что в Москве повсюду любовь. Ну конечно, не без стереотипов: Наташа, казаки, стаканы об стену, танцы на столе и что ночью будем творить что попало… Но это нормально, согласись. О чем это я? Так вот, играл магнитофон, слушали музыку. Потом Леночке это надоело, залезла под стол, нашла вилку, включенную в розетку, и выдернула. И вылезает такая, руками разводит, «тю-тю́ ля-ля́» говорит – что в переводе означает «кирдык вашей музыке». «Тю-тю ля-ля», представляешь? – Вадим смахнул слезу умиления. – Выразить то, что не можешь выразить нормально. У нас с Аленой просто духу не хватило ее наказать. Ты бы видел эту «бороду» на магнитофоне. Я на спиннинге таких не видел. Пленка запуталась, даже под крышку залезла. В кладовку убрал, потом разберусь…
– Это кто тут хулиганка? – Алексей схватил пробегающую мимо Леночку, снова ее подбросил, завертел. – Ты хулиганка? А ну признавайся! – девчонка била ножками, заразительно хохотала. Он поставил ее на пол от греха подальше. – А ведь взрослая уже, как не стыдно. Признавайся, ребенок, сколько лет исполнилось?
– Четыле! – Леночка растопырила три пальца и показала Кострову. Опять развеселилась и стала забираться на стул – аппетит нагуляла.
– Ну, примерно так, – допустил Шаламов. – Говорим и показываем, называется. Алена, неси зимний салат.
– А что, зима, Новый год на дворе? – удивился Алексей.
– Нет, – покачал головой Вадим. – В Новый год мы едим оливье – хотя ингредиенты те же. А это зимний салат – для любого времени года. Нам всегда чего-то не хватает, понимаешь? Зимою – лета, осенью – весны. И вообще, ешь что дают. Алена, между прочим, за этой «Краковской» колбасой полтора часа выстояла.
– И еще минут сорок – за горошком, – добавила Алена. – Очередь двигалась быстро, потому что взвешивать не надо.
– Ничего, – подмигнул Шаламов. – Через три месяца Олимпиада, Москву продуктами завалят, и мы от них отбиться не сможем, задыхаться будем под завалами… Ты накладывай, Вадим, не надо стесняться.
Алена готовила вкусно, стол ломился. Странное «природное» наблюдение: в магазинах – шаром покати, а у граждан на столах и в холодильниках – полное гастрономическое изобилие, включая жутко дефицитную красную икру. Ну может, и не полное изобилие, но с голода никто не умирал. Алексей наворачивал салат, украдкой поглядывая на хозяев. Алена и Вадим были отлично парой, идеально подходили друг другу. У Алены – приятное миловидное лицо, мягкие черты, большие смеющиеся глаза. Белокурые кудряшки красиво обрамляли голову. «Не на той сестре женился», – не раз ловил он себя на постыдной мысли.
– Ле-Попо́, Ле-Попо́! – внезапно возбудилась Леночка, запрыгала на стуле и стала тыкать пальчиком в телевизор. По арене цирка бегал клоун в клетчатой кепке и с наклеенным носом. Он совершал такие ужимки, что зал вздрагивал от хохота.
– Олег Попов, – снова перевел Вадим.
Леночка, сделав сосредоточенное личико, закивала:
– Ле-Попо́, Ле-Попо́…
– У ребенка прекрасная память, – похвалила Алена. – Она еще и не такое может выдать. Но, увы, кому-то за этим столом, кажется, пора спать.
Леночка насторожилась, догадавшись, что зреют происки. Сделала плаксивое лицо, но пока молчала, ждала.
– Пусть еще посидит, – разрешил Вадим. – Завтра выходной, отоспимся. Ты наливай лимонад, Алексей, наливай, не делай такое оскорбленное лицо.
Несколько минут наблюдали за клоуном – как он действовал на нервы артистам цирка, приставал к униформистам. Смотреть без слез на Олега Попова было невозможно. Алена спохватилась – у нее же индейка в духовке! – убежала на кухню, стала скрипеть дверцей жарочного шкафа.
– Индейка? – не понял Алексей.
– Точно, – кивнул Шаламов. – Вам, холостякам, не понять. Я тоже, честно говоря, не понимаю. Но лишь бы не индеец…
Когда вернулась Алена, Леночка клевала носом. Алена приложила палец к губам, взяла ее на руки и понесла в спальню. Ребенок пару раз взбрыкнул, но не проснулся. Алена с улыбкой глянула на Кострова – в глазах возникло что-то меланхоличное, она ногой закрыла за собой дверь в детскую комнату.
– Все, – облегченно выдохнул Шаламов, убавляя громкость телевизора. – Наше время пошло, начинаем неофициальную часть. Можно и отравушки попить…
Он сбегал на кухню, вернулся с запотевшей бутылкой «Столичной», извлек из серванта хрустальные стопки. Стало веселее, и аппетит появился. Пить при ребенке Алена, судя по всему, запретила, и до прихода Кострова Вадиму приходилось как-то выкручиваться.