Обсуждать это было забавно, но до осуществления планов было ох как далеко.
– А давай мента завалим – предложил Тюрьма, который с молоком матери впитал ненависть к людям в серой форме.
– Давай, – не слишком уверенно кивнул Туман. – А на хрена?
– Чтобы их, сук, меньше стало.
В общем, в очередной раз ни ясности, ни консенсуса по этому вопросу достигнуто не было Разговор зашел в тупик, всем стало как-то скучно, и Шварц сказал:
– Как крысы тут сидим, в подвале. Давай на озеро. Искупнемся.
Предложение было заманчивое. Нагрянули теплые деньки, и озеро уже прогрелось.
– Пошли, – решил Туман, поднимаясь. – Шевелись, Кикимора. Что, жопой приросла? – он подтолкнул ее.
До озера было идти с полчаса. Тюрьма по дороге купил всем мороженое и бутылку "чернил" – какой-то бормотухи, качество которой вполне соответствовало цене.
– Бля-я, – потянулся Туман, прижмуриваясь на ярко-синее высокое небо. Ласковое весеннее солнце немного улучшило его самочувствие и настроение.
Путь лежал через квартал пятиэтажек овощеводческого совхоза, замороженные стройки и обширный холмистый пустырь. Вот и озеро. Место это не пользовалось популярностью у нормальных людей. Там в основном собиралась бомжующая пьянь, которой вполне годилась эта грязная лужа и которая отлично себя чувствовала в густом кустарнике.
Туман скинул ветровку, стянул рубашку и джинсы. Шварц снял майку и с удовольствием поиграл накачанными мышцами. В последние месяцы он активно жрал протеиновые таблетки и мышечная масса его заметно росла, к неудовольствию и зависти хилого Тумана.
– Кикимора, а слабо без ничего искупаться? – крикнул Туман.
– Не слабо! – с вызовом ответила она.
– Ну так давай.
Она скинула платье. С утра она сама рассчитывала уговорить всех сходить на озеро, поэтому на ней был синий с желтыми полосами купальник. Она потянулась к застежке купальника на спине и расстегнула ее. Бомжи, пьющие на берегу отраву, покосились на нее с интересом. Но Туман воскликнул:
– Во шлюшенция! Я хренею!
– Дурак!
– Сама дура.
– Он улегся на землю, оперевшись затылком о старую, дырявую шину, почесал пузо и прикрыл глаза.
Шварц разбежался и с низкого обрыва бултыхнулся в озеро. Туша его шлепнулась так, будто тюлень вошел в грязную воду. С этого места они постоянно прыгали в воду, тут было глубоко и ныряльщики не боялись расшибиться.
Тюрьма разделся, он был татуирован, как дикарь из сельвы, с ног до головы. Почесался под мышками. Разбежался. И тоже сиганул с обрыва.
Так бы день и прошел спокойно, если бы не появление конкурирующей фирмы.
Они шли неторопливо, как стадо животных, метящих свою территорию. Разлилась бутылка и послышались крики – это стадо набрело на бомжей и походя их затоптало Послышался звук удара, звон – бутылку разбили о голову одного бомжа, а другого повалили и отпинали – быстро, жестоко. Еле передвигая ноги, отхаркиваясь кровью, всхлипывая, бомжи рванулись наутек.
– У, бля, – воскликнул Тюрьма, выпрыгивая из воды на берег. – Хорь со своей шоблой. Ноги делаем!
– А хи-хи им не хо-хо, – хмыкнул Туман.
– Двигаем! – Тюрьма схватил шмотки.
– Да пошли они.
Между тем время было упущено, и смываться было уже поздно.
– Бляха, Туман, – развел руками Рома Хорьков по кличке Хорь. Ему стукнуло девятнадцать годков. Здоровенный, с длинными руками и дефективным лицом, в жизни он, кажется, не собирался заниматься больше ничем, как до старости шататься со своими корешами по улице, нещадно колотить бомжей, случайных прохожих, подворовывать из дач. Со своей свитой численностью человек в десять он твердо решил сегодняшний день ознаменовать приятными приключениями, а для этого старые враги в лице Тумана и его компании подходили как нельзя лучше. С криком команчей на тропе войны шобла устремилась вперед и взяла "тумановцев" в кольцо.
– Тебе чего. Хорь? – спросил Туман, поднимаясь. Послышался визг – это Кикимора попыталась вцепиться ногтями в лицо одного из хоревских подручных, но получила кулаком по ребрам.
– Давно мечтал позырить, как тебя отпидорасят, Туман, – язык у Хоря немного заплетался, он только что принял со своими верными оруженосцами на грудь стакан левой азерской водки, и теперь злобное веселье одолевало его и толкало на подвиги. – Ты у нас Леня. Будешь Лена.
Кикимору прижали двое у кустов и с интересом, сопя, исследовали ее девичье тело.
Шварц, до того накупавшийся всласть и мирно загоравший, присел на коленях, напряженно оглядываясь и нащупывая в своей одежде припасенный кастет. Но шансов отбиться у него было мало. У Хоревских прихвостней были короткие дубинки, да еще блеснул нож.
По сигналу – залихватскому хулиганскому свисту – шобла устремилась на врага. Шварц легко вскочил и с треском впечатал кастет в первый же лоб. Тут же получил дубинкой по голове и рухнул на колени. Далее последовал пинок по ребрам. Он сгруппировался, понимая, что подняться ему не дадут и остается только крутиться на земле, чтобы получить меньше ударов и выжить.
И тут послышался грохот.
Сперва никто ничего не просек. Самый сообразительный, Хорь понял все первым и, увидев направленный ему в живот ствол, неуклюже прыгнул в сторону и припустился прочь.
Шоблу уговаривать долго не надо было. Парни бросились врассыпную, унося ноги.
Туман, который, уходя из подвала, засунул за пояс пистолет, теперь, счастливо улыбаясь, целился в спину убегающему Хорю. Нажал на спусковой крючок. Пистолет отрывисто пролаял еще два раза.
– Ушел, сука!
– И хрен с ним, – трогая разбитую губу, произнес Тюрьма.
– Бля, мог бы завалить щегла! – обиделся Туман на оказавшегося слишком шустрым Хоря.
– Ага, – закивал Тюрьма. – А потом бы тебя легавые загребли.
Туман перевел дыхание. И почесал затылок. Такая постановка вопроса ему в голову как-то не приходила. Но сейчас он прикинул, что Тюрьма прав. Убивать Хоря на глазах у всех было опрометчиво.
– А если его вечером завалить? – предложил Туман. – Я знаю, где он живет.
– Да на хрен? Он теперь пуганый. – Тюрьма сплюнул кровавый сгусток.
– А как эти пидоры бежали!
– Меньше чем трое на одного наваливаться им западло! – буркнул Тюрьма. Голова шумела, удар по ней был существенный.
– Так их! – Туман пнул ногой старую шину, в которой зияла дыра – туда вошла пущенная для острастки первая пуля.
Кикимора всхлипывала, пытаясь восстановить целостность разодранного купальника.
– Пошли отсюда! – прикрикнул Туман.
У Кикиморы болела вся филейная часть. Ее папаша, вечно хмурый и нередко пьяный работяга с фарфорового завода, когда дочка пришла в третьем часу ночи, взял ремень и выпорол ее почем зря.
– Шалава растет, ух! – погрозил он ей ремнем и цыкнул на двух ее маленьких братьев, испуганно выглядывающих из спальни. – Не хватало еще, чтобы дочь на Тверской стояла!
– И встану! – с вызовом воскликнула она.
– Ах ты, – он опять замахнулся ремнем.
– Хватит – воскликнула мать, кутаясь в халат. – Она больше не будет.
Папаша вопросительно посмотрел на дочь.
– Буду, буду, буду! – закричала Кикимора.
– Вот блядь выросла! – папаша хлестнул ее по щеке, потом обреченно махнул рукой, обернулся и пошел в спальню.
Кикимора поплелась к себе в комнату, держась за больное место, упала на кровать и лежала, всхлипывая:
– Гад, гад, гад…
Папашка охаживал ее не первый раз. Конечно, обо всех ее выходках он не знал. Но того, что знал, было вполне достаточно для нервной трясучки. Еще три года назад его вызывали в милицию, уведомили, что дочурку застукали в подворотне, когда она нюхала клей с пацанами. От рук она отбивалась чем дальше, тем больше. Школу бросила. Проработала продавщицей три недели, но ее выгнали за отсутствие малейшего желания работать. А полгода назад он увидел у нее в сумке шприц и выпорол так, что она не могла две недели присесть. Ушла тогда из дома и жила в подвале дней десять. Потом заплесневела там, потянуло на нормальную еду, в домашний уют. И вернулась. Отец, осунувшийся и изнервничавшийся, ни слова не сказал ей тогда, пальцем не тронул. А мать все плакала.
Ох, как же болела задница! Ремень у отца был армейский, пригодный для таких экзекуций. И хлестал папашка со знанием дела.
– Ненавижу, ненавижу, – хлюпала она носом. Действительно, из глубин ее души поднималась мутная острая ненависть. Кикимора лежала и мечтала, что будет бить папашу ногами, а тот будет просить прощения. Убила бы… Убила…
В семье Кикимора чувствовала себя чужой. Ее злила курица-мать, которая все кудахтала, что желает ей только добра, выводил из себя раздражительный отец, приводил в бешенство сопливый мелкий братишка, все время ноющий.
Уткнувшись в мокрую подушку, она все-таки заснула. Сон был глубокий. В нем были кошмары, но утром она их не могла вспомнить. Кожа саднила, в одном месте ремень рассадил кожу до крови Она проглотила яичницу с томатами, которую приготовила мать.
– Ну и что ты дальше собираешься делать? – начала набивший оскомину разговор мать.
– А ниче, – ответила Кикимора.
– Ты о будущем думаешь?
– Да ладно, – отмахнулась Кикимора, набивая рот.
– Чем ты будешь заниматься?
– Квартиры грабить, – вдруг брякнула Кикимора.
– Дура!
– Пока, – Кикимора поднялась со стула и устремилась из квартиры.
В подвале все собрались давно. Разговор зашел о том же, о чем спрашивала Кикимору мать, – что делать дальше.
– Надо дела делать, – гундосил снова Туман. Его распирало оттого, что они являются обладателями огромного богатства – пяти стволов и нескольких коробок патронов – и не могут его употребить в дело. Наверное, так чувствует себя евнух, охраняющий гарем, падкий до женского пола и не способный ни на что.
– А если сберкассу взять, – предложил Туман.
– Какую сберкассу? – возмутился Тюрьма. – Ты с трех метров в Хорька не попал! А менты со стволами выскочат – чего ты делать будешь?