Но он до сих пор не знал, хочет ли посвятить этому ремеслу свою жизнь. Ради чего? Чтобы аристократам жилось спокойнее? Чтобы крестьяне не бунтовали, когда очередное чудовище похищало их детей, утаскивая в лесные дебри? Ради кого все? Уж не ради своей семьи, которой больше нет. Да, отец и братья занимались разбоем, за это и поплатились, но все их беды начались с того, что мать возжелал заезжий дворянин. Мол, простая женщина не имеет права отказать владетельному господину. И коли его благосклонный взгляд остановился на ней, то она должна в ту же секунду бросить мужа, детей и бежать к нему, задрав по дороге подол…
Баст не знал, кого ненавидел больше: себя – за то, что погубил отца и братьев, или аристократов – за то, что они существовали на этом свете.
Конечно, случались и исключения. Вот, к примеру, Лаколь – человек чести. Пусть пьяница, бабник и драчун, но представить себе, что он возьмет женщину против ее воли, Себастьян просто не мог.
Он и сам получит сегодня дворянство, войдет, хотя бы теоретически, в высший круг. Естественно, потомственные вельможи на дух не переносили подобных выскочек и терпели их существование только потому, что без них все стало бы еще хуже. Как бы ни кривила душой церковь, отрицая нечистую силу и порождения тьмы, но существа плодились по земле с изрядной скоростью, и их нужно было уничтожать. А кому прикажете этим заняться? Только они – охотники, люди, на которых не действует колдовство, и могли уберечь страну от страха и власти зла.
Официальные мероприятия в самом корпусе прошли без лишней помпезности. Всех счастливчиков – а их в этом году набралось ровно девять человек – собрали в кабинете Рошаля.
Капитан не произносил длинных и проникновенных торжественных речей, он долгим взглядом окинул новоиспеченных охотников и сказал:
– Теперь вы охотники! Ищите врага и уничтожайте его. Если не вы, то кто?.. Не подведите меня, друзья…
А потом раздал бляхи. Басту достался номер семнадцать. Бляхи традиционно переходили по наследству. Если прежний ее владелец погибал, бляху отдавали новому члену корпуса. Купер получил десятый номер, чем тут же возгордился – круглое красивое число. Крешп оказался номером тридцать пять, а Лаколь – тридцать шесть. Последние порядковые номера в корпусе.
Тридцать шесть охотников на целую страну. Баст никогда прежде и не задумывался, как их мало. И они вынуждены противостоять всем многочисленным существам, число которых росло день ото дня. Неудивительно, что это не всегда получалось. Да, есть еще другие кандидаты, которые в будущем так же станут полноправными охотниками… если дотянут… но все равно – мало, очень мало!.. Охотники долго не живут.
– Ваши имена вносятся в книгу корпуса навечно. Единственная причина, по которой запись могут стереть – если вы нарушите клятву. Такого еще не случалось в истории корпуса, верю, не случится и впредь. А теперь вас ждет его величество! Только не дайте дворцовому блеску вскружить ваши головы!..
Клятвы они принесли накануне. Быть верными короне, служить и защищать, быть беспристрастными и бескорыстными… Судьи и палачи, они стали полноправными охотниками…
– Ох и напьюсь же я сегодня! – прошептал Купер. – Такое дело и не отметить – грех! Кто со мной?
– С тобой я, – сообщил Лаколь, слышавший все, что касалось темы выпивки и развлечений, и игнорировавший все остальное, как незначительные мелочи бытия. – А Баст не сможет бросить друзей в такой ситуации…
– Не сможет, – проговорил Крешп, стоящий навытяжку перед капитаном, одними губами. – Мы ему не позволим!
– Идите, дети мои! – напутствовал напоследок Рошаль. – Я в вас верю!..
– Может, ну его, королевский прием? – поинтересовался Лаколь, когда они покинули кабинет. Остальные новоиспеченные охотники – также их хорошие приятели – отправились готовиться к торжеству. – Что вы там не видели? Расфуфыренных дам? Напомаженных кавалеров? Скука!
– Нет уж, и не проси! – отрезал Купер. – Тебе там не в новинку, мы знаем. Ты там, наверное, и родился. А мы желаем приобщиться к высшему свету!
Лаколь сверху вниз поглядел на невысокого Купера, в которого светские манеры так и не поместились, несмотря на все старания учителей. Разве что говорить он стал так, что не приходилось каждую минуту переспрашивать, что он, собственно, имел только что в виду…
– Приобщиться, значит? – переспросил Лаколь. – К свету, говоришь? Смотри, сам напросился. Потом не говори, что я не предупреждал. Любая кабацкая девка даст сто очков вперед самой прекрасной тамошней даме, поверь моему слову. Жаль, что тебе придется познать это на собственном грустном опыте, друг мой…
– Я тебе не верю! Не верю, и все тут! Пусть опыт будет мой, горький и печальный, но я проверю все сам!
– Ох уж эти юноши, они так ретивы и горячи, и всегда сомневаются в словах мудрецов!.. – покачал головой Лаколь.
– В любом случае, мы не можем отказаться от приглашения, так что придется идти, – заметил Баст.
– Самые разумные слова за сегодняшний день.
Время до вечера пролетело быстро, Баст и не заметил, как день прошел, и они с товарищами по оружию уже стояли перед воротами королевского дворца. Проверка не заняла много времени. Сегодня дежурила рота господина Гробаля, а со многими тамошними стражниками охотники водили знакомство, и все же бляхи пришлось показать, но скорее для того, чтобы ими похвастаться, что и было проделано ко всеобщему удовольствию.
Проводить их сквозь сотни коридоров вызвался еще совсем молоденький Ортье.
– Как я вам завидую! – говорил он, пока вел друзей по замку. – Вы – настоящие охотники! Что за жизнь вам предстоит! Сказка! Искать тварей, уничтожать их, и снова искать! Вся жизнь – поиск! Не то, что тут… открывай ворота, закрывай ворота… пост сдал, пост принял… скука смертная!
– У нас пять человек погибло только за последние полгода, – мрачно ответил Лаколь. Ортье смешался, не зная, что сказать, но Баст видел, что своей точки зрения он не поменял.
Коридоры, по которым они шли, наполняли шорохи, перешептывания, шелест платьев, звонкий смех, раздававшийся то слева, то справа. Света лампады давали достаточно, чтобы не спотыкаться, но все же маловато, чтобы рассмотреть в подробностях фрески, украшавшие стены, многочисленные картины мастеров, изображавшие и батальные сцены, и портреты бывших правителей и многочисленных членов их семей.
Ламберт X не придавал всему этому ни малейшего значения. Или просто не дорос еще до спокойной жизни. Ему хотелось перемен.
– А вы слышали, – негромко сообщил Ортье, – что его величество сегодня взял под арест старого канцлера Мартине и отправил его в Датон?!
Датон – самая старая и самая неприступная тюрьма королевства, располагавшаяся на трех островах, связанных между собой тонкими перешейками. Датон славился тем, что из него еще никто не сумел бежать, и его комендант любил похваляться, что «как к нам пришло, так у нас и останется, не убудет». Если Мартине отправили в Датон, значит, на нем поставили крест, но посчитали, что казнить его – это чересчур. А ведь еще недавно Ламберт расхваливал старого канцлера и его неоценимый вклад в развитие страны и в поиск личных врагов короля, коих в силу недавнего принятия сана было еще не столь много.
– С чем изволил не согласиться канцлер? – задал вопрос прагматичный Лаколь.
– Говорят, он посмел спорить с точкой зрения его величества на новшества во внешней и внутренней политике.
– Это он зря, – покачал головой Крешп.
– И кого назначили на его должность? – заинтересовался Купер, который вообще любил свежие сплетни.
– Имя нового канцлера еще не объявлено, но ходят слухи, что на это место претендуют Гроу и Шоголье.
Оба – представители знатных семейств, некогда перебравшихся в королевство из соседних земель и тут разбогатевших. Обе семьи традиционно верны короне. Обе богаты и могут заплатить за должность, открывающую великие перспективы, любые средства. «Возможно, король просто решил подзаработать таким образом», – мелькнула мысль у Себастьяна. Это была обычная практика в соседних землях, где должности продавались и покупались. И чем больше должность могла принести барышей в будущем, тем выше она стоила. А за канцлерскую печать не стыдно и последнюю рубаху отдать – второе лицо после короля. Или все же третье, если не забывать главу Церкви – его святейшество Пьетрианни. А он не позволил бы позабыть ни о себе, ни об интересах самой Церкви.
– Имущество Мартине уже арестовали, его семью тоже держат под домашним арестом, но, думаю, для них все обойдется гораздо легче, чем для бедняги бывшего канцлера…
«Да, – подумал Себастьян, – грядут перемены, и, кажется, довольно пугающие».
Шум нарастал: где-то неподалеку играла музыка. Да и гул голосов становился все громче по мере того, как охотники приближались к Синему залу приемов.
Себастьян знал, что эту традицию ввели давно. Всего залов было четыре, и, в зависимости от времени года, приемы проводились то в одном, то в другом помещении. Синий зал традиционно означал весну, Белый соответственно – зиму, Желтый – осень, и Зеленый – лето.
По поводу Белого, Желтого и Зеленого у Баста сомнений не возникало, но вот Синий зал наводил на него смутное беспокойство выбором цвета.
Впрочем, сейчас это казалось ему неважным. Синий и синий – не лиловый, как камзол Купера, и на том спасибо…
– Господа полноправные охотники Особого корпуса, – оглушительно заорал распорядитель от дверей, как только они ступили на порог Синего зала, да так, что внимание всех собравшихся обратилось на вновь прибывших. – Господин охотник Лаколь, господин охотник Крешп, господин охотник Купер и господин охотник Себастьян.
– И когда только наши имена успел выучить? – прошептал Купер, ошарашенно озираясь по сторонам.
Посмотреть было на что: идеально натертый паркетный пол радостно блестел, высокие мраморные стены с белыми колоннами, упиравшимися в потолок. Огромной хрустальной люстрой в центре зала можно было осветить небольшой городской квартал, а если продать все одежды и украшения, коими щеголяли собравшиеся в зале люди, то, без сомнения, на вырученные средства мог несколько лет, а то и десятилетий прожить какой-нибудь провинциальный городок в тысяч так восемь населением. И главное, чем выделялся Синий зал – это молодые деревца, посаженные прямо тут, среди мрамора и лакового паркета. Деревьям не хватало солнечного света, они казались вялыми и поникшими, но садовники регулярно меняли их на свежие, поддерживая иллюзию. Среди деревьев порхали птички, которые, как и охотники, никак не могли понять, как они, собственно, здесь оказались…