ла в порядок, осмотреться, пообвыкнуть, а там уже думать, что делать дальше…
К тому же ему внезапно просто захотелось отдохнуть, пожить спокойно, без указов. Еще никогда он не жил так, как сам хотел. Сначала отец и братья решали все за него, потом воспитатели приюта, которые не давали ни малейшей свободы – все по расписанию. Да и корпус, честно говоря, мало чем отличался от приюта в плане свободы и независимости. Семь лет, проведенные в нем, сделали из Себастьяна сильного, волевого человека, способного самостоятельно принимать решения и воплощать их в жизнь, но вот возможности отдохнуть, пожить без указов сверху за эти годы ему так и не предоставилось.
Поэтому неудивительно, что он наслаждался. Нет, он не сменил привычный график: вставал с рассветом, тренировался, дабы поддерживать достойную физическую форму, листал привезенные с собой книги, стараясь не забыть, чему его учили. В общем, пытался соответствовать чину королевского охотника, пусть и находящегося временно в опале…
Но… все вокруг дышало таким невероятным, вековым спокойствием, столь редким в столице, люди здесь все до единого были приветливы, улыбчивы, миролюбивы – хотя и случались легкие инциденты с подвыпившими крестьянами, – но все это ни шло ни в какое сравнение с тем темпом жизни, к которому он привык. И спустя несколько дней охотник расслабился. Нервы, прежде вечно напряженные, уже не казались ему натянутыми вибрирующими канатами, готовыми порваться в любую секунду.
Да и сам он впервые за долгие годы взглянул на себя немного со стороны. Ему несказанно повезло, он стал уважаемым человеком в относительно молодом возрасте, хотя предназначенная ему судьба – висеть рядом с отцом и братьями на соседнем дереве. Или попросту быть растерзанным давно не кормленными собаками. А он выжил.
Чувствовал ли он себя счастливым? Не очень. Муки совести за судьбу несчастной Ласточки терзали его постоянно, не давая спать ночами. Изменил бы он что-то, повернись время вспять? Несомненно. Однако время не имело привычки ходить туда-сюда, и он был обречен все эти годы терзать себя.
Сейчас же, часами бродя по округе, изучив лес, так подходящий для охоты, ознакомившись с текущими делами, требующими его вмешательства, и найдя их крайне занятными, он словно бы оттаял душой, почувствовав себя не хладнокровным охотником, а обычным, пусть и с некоторыми оговорками, человеком.
Он нашел радость в простых, давно позабытых вещах и ощущениях. Чуть подольше поваляться в постели, выпить свежего молока, только из-под коровы, много гулять – не разыскивая кого-то, а наслаждаясь зимним лесом, его жизнью, – вечерами забредать в деревенский трактир и там изучать обычаи и пристрастия местных жителей, которых прибытие нового господина нисколько не смутило. Все они – вольные люди, работающие там, где пожелают. Не солдаты, нет, но сумеют при нужде постоять за себя, за свои семьи и свое имущество. Простые, непритязательные люди, имевшие собственное суждение обо всем на свете.
Себастьяну смешно было временами слышать, каких только баек и небылиц не напридумывали деревенские о городах и, в особенности, о Шандоре. И не играло ни малейшей роли, что под боком имелся Коре. Традиционно считалось, что этот город – исключение, а во всех прочих царят лишь похоть и разврат, что, впрочем, недалеко ушло от истины. Что король – да продлит бог его годы! – не замечает, как его обманывают приближенные, пользуясь его большим доверчивым сердцем во зло. Что канцлер спит и видит, как бы свергнуть короля с престола и самому сесть на трон. Что черные колдуны помогают ему в этом, а все охотники давно уже мертвы. Ни одного не осталось, кто мог бы защитить простой люд…
Много чего говорили, склоняясь к самым ужасным выводам, несмотря на то, что в Витто уже давно ничего не случалось, если не считать недавней смерти бывшего владельца земель, почтенного Кьего. Но он был стар и дожил свой век без приключений, почти не покидая усадьбу в последние годы. О нем отзывались уважительно. Кьего не поднимал податей, не топтал полей, не устраивал войны с соседями – наоборот, многим помогал, ссужал деньгами, но всегда требовал уважения к законам, писаным и неписаным…
Никто в деревне, кроме Патрика и его супруги, не знал о том, что Себастьян – охотник. Он предпочел умолчать об этом факте до поры до времени.
Себастьян уже многих знал по именам: трактирщика Сильвио, приехавшего в эти края много лет назад из соседнего королевства, да так здесь и оставшегося; свободных крестьян Пако и Лобана, каждый вечер соревновавшихся, кто из них последний удержится на ногах после всего выпитого; старика Дьода – самого зажиточного и уважаемого крестьянина, избранного головой деревни; веселую вдову Ильму, потерявшую мужа лет десять назад, но так и не соизволившую вновь связать себя узами брака – ее переменчивый, легкий характер давал надежду на веселую ночь многим холостым парням; кузнеца Гору, который весьма соответствовал своему имени и с ударом кулака которого не желал бы познакомиться даже сам охотник; и многих других, всех не упомнить.
Несомненно, новый хозяин окрестных земель стал своего рода местной сенсацией. Себастьян знал, что когда он не в трактире, там обсуждают его и только его. Других новостей просто не было. Деревенские девки и даже замужние бабы, встречаясь с ним ненароком, краснели и отводили взгляд, что говорило о его привлекательности. Еще бы: молод, богат, не то чтобы красив, но недурен собой. Опять же, аромат столичной жизни все же незримо окутывал Себастьяна. Плюс ко всему его таинственное появление. Зачем, спрашивается, столь интересный господин явился в такую глушь? Вопрос!
Себастьян стал много читать. У покойного Кьего оказалась хорошая библиотека, занимавшая целых четыре комнаты. Стеллажи до самого потолка были заставлены разнообразными фолиантами. Чего здесь только не было! Себастьян даже нашел и с удовольствием прочел цикл весьма фривольных историй известного поэта, балагура и выпивохи Карима Лау, официально запрещенного церковью еще сто лет назад.
Дни текли один за другим, насыщенные занятиями, на которые прежде просто не хватало времени. И охотник стал замечать, что ему это нравится!..
В корпусе им давали многое, но основной упор делался на боевые дисциплины. Охотников готовили для конкретной цели – борьбы с существами и нечистью. Сейчас же он открыл для себя литературу и живопись. В закромах Кьего обнаружилась целая коллекция гравюр, которые Себастьян пристально изучил: они заворожили его, пленили душу. Если бы он не был абсолютно уверен, что охотники имеют иммунитет к колдовству, то подумал бы, что в гравюрах заключена особая магия, которая заставляет смотреть на них часами, поражаясь замыслу художника и мастерству исполнения работ.
В городок Себастьян так и не выбрался, да и что он там не видел? Все то же самое, что и в столице, только с провинциальным колоритом. А еще через неделю пошел снегопад, что замел все дороги. Теперь при всем желании никуда, кроме деревни, было не добраться. Но охотник не расстраивался. Он радовался выпавшей возможности с головой погрузиться в новые, прежде ему неведомые, удовольствия.
Рошаль не прислал ни одного сообщения. И друзья молчали. У каждого теперь свои заботы. Жаль, если дружбе пришел конец. Сам охотник тоже не отсылал в столицу записок. Если надо, свяжутся, а пока оставили в покое – и хорошо.
Снег шел три дня без остановки и намел такие сугробы, что Патрик выдал Себастьяну широкие снегоступы. Только так можно было еще передвигаться по округе, не боясь провалиться по пояс в снег.
Иногда Себастьян охотился в лесу, а потом жена Патрика – худая и молчаливая Галла – готовила его добычу к ужину, если Себастьян не уходил в трактир. Готовили, к слову, и Галла, и Сильвио так, что охотник реально стал опасаться прибавить в весе. Пальчики оближешь! Сильвио предпочитал свою национальную кухню. В приправы шли разнообразные специфические травки, которые он летом заказывал в соседних королевствах, а некоторые собирал сам в окрестном лесу. Галла же была приверженкой традиционной кухни. Так что в их каждодневном соревновании Себастьян честно не знал, кому присудить первое место. Далеко не все трактиры столицы с поварами, которым платили бешеные деньги, могли похвастаться столь изысканной кухней. А тут – деревня на краю королевства, в которой почти не бывает приезжих, и такой невероятный восторг!
Охотник, прежде равнодушный к еде, сейчас за обедом и ужином просто не мог оторваться, пока не оставлял тарелку пустой. Кормили в Витто, словно на убой!
Но ежедневные тренировки не давали разжиреть. Тем более что в одной из книг Кьего описывалась совершенно новая для Себастьяна, неизвестная ему прежде система боя. Картинки, сделанные рукой мастера, наглядно показывали хитроумные приемы. Несколько первых страниц отсутствовали, и имени талантливого автора Себастьян так и не узнал, но занимался и занимался, часами повторяя удары, блоки, уклонения и прочие хитроумные приемы, описанные в гениальном тексте. Приемы эти были настолько просты, но в то же время эффективны, что охотнику стало казаться, будто он, без ложной скромности, постепенно становится первым клинком королевства. Удивительно, что ни Рошаль, ни другие мастера-охотники ничего не знали об этой шикарной технике.
И все же, несмотря на безмятежность, Себастьян не мог выкинуть из головы мысль, что он оказался в Витто не случайно. Был ли у этой земли свой, еще не раскрытый, секрет? И что он, демоны раздери, должен делать, когда нет очевидного врага?
Так он прожил месяц, пока однажды вечером не случилось происшествие, в корне перевернувшее его жизнь в Витто.
Патрик расчищал дорожки во дворе усадьбы, Галла, как обычно, хлопотала на кухне, а Себастьян сидел в кабинете и читал трактат о лечебных зельях, из которого узнал много нового, хотя и в корпусе этому уделяли огромное внимание. Часа через два он отложил книгу, встал, размял застывшие конечности и прошелся по комнате. За окном уже стемнело: зимой дни короткие.
Охотник зажег лампаду. Внезапно его внимание привлекла искусно вырезанная из красного дерева женская головка, отчего-то прикрученная к дальней стене. Он подошел поближе. Бывший владелец усадьбы собирал всякую всячину. В доме хватало предметов подобного рода, но эта фигурка была особенно хороша. Лицо, переданное с невероятной точностью, принадлежало настоящей красавице. Его не портили даже слегка тонковатые злые губы, скорее, придавали определенный шарм. И глаза, выполненные из двух небольших рубинов, светились в темноте. Их-то и приметил Себастьян, когда зажег лампаду. При ее свете глаза казались живыми.