Ваби, одним коленом опираясь на землю, посмотрел на него вопрошающим взглядом.
– Не делать огонь, – пробормотал старый индеец, качая головой. – Идти дальше, вверх по горе. – И он протянул по направлению к северу свою длинную руку. – Река, – сказал он, – обходить горы через скалы, потом образовать водопады и после больших болот хорошее место для лосей. Потом снова стать широкая и ровная. Мы пройти по верху горы, снег падать всю ночь. Утро наступить, и никакого следа для вунгов. Если остаться здесь, сделать хороший след утром. Вунги гнаться как дьяволы. Очень легко видеть.
Ваби выпрямился, и горькое разочарование отразилось на его лице. С самого раннего утра он безостановочно шёл, а несколько раз ему даже приходилось бежать. Он чувствовал совершенно достаточную усталость для того, чтобы, во имя возможности поужинать и выспаться, подвергнуть себя, без колебаний, небольшому риску.
Положение Рода было ещё хуже, хотя он прошёл меньший путь. В течение нескольких минут огорчённые юноши молча смотрели друг на друга, всеми силами стараясь скрыть свою досаду, вызванную требованием Мукоки. Но Ваби был слишком рассудителен, чтобы решительно воспротивиться желанию старого индейца. Если тот утверждал, что было опасно провести ночь на этом привале, ну что же! Приходилось верить ему, и сказать «нет» было бы безумием.
Тогда, скрывая под улыбкой своё огорчение и стараясь изо всех сил подбодрить Рода, который в этом очень нуждался, Ваби стал снова прилаживать на плечи свой мешок, уже сброшенный на землю. Мукоки, в свою очередь, подбадривал бедняжку:
– Взобраться на гору. Не очень далеко идти. Две или три мили. Идти медленно. Тогда привал и хороший ужин.
Кое-какой разгруженный уже багаж был снова запакован и привязан к санкам, путники двинулись в дорогу, оставляя новый след вдоль причудливого и дикого гребня горы.
Ваби шёл впереди, неся свой мешок на спине, чтобы несколько облегчить сани, и выбирал самые удобные места, где они могли бы проехать. Лезвием своего топора он обрубал кусты и ветки, преграждавшие путь. Шагов на десять сзади шёл Мукоки, таща сани, к которым крепкой верёвкой был привязан волк. Родерик, нагруженный лёгким тюком, заключал шествие.
Он дошёл до предела усталости и совершенно утратил бодрость духа. С большим трудом различал он смутно вырисовывающийся иногда в темноте силуэт Ваби. Мукоки, перегнувшийся пополам в своей упряжке, был совсем невидим. Один только Волк был от него настолько близко, что мог составить ему компанию. Сейчас, в эту печальную ночь, мысль Рода невольно переносилась в Вабинош-Хоуз, где он хотел бы теперь сидеть рядом с Миннетаки, которая рассказывала бы ему какую-нибудь прелестную легенду о звере или птице, встреченной ими днём. Насколько этот разговор был бы приятнее, чем теперешнее положение! Но его грёзы, в которых царил призрак маленькой пленительницы, были прерваны самым неожиданным и притом весьма неприятным образом.
Мукоки остановился на минутку, чтобы передохнуть, Родерик же не обратил на это внимания и продолжал шагать вперёд, притом так усердно, что в конце концов наткнулся на сани и растянулся на них во всю длину. Пытаясь подняться, он ухватился за упряжку индейца, который, от неожиданного толчка потеряв равновесие, в свою очередь, перевернулся и повалился на него.
Услышав шум, Ваби пошёл посмотреть, что случилось, и застал их обоих в весьма комичном положении. Это происшествие оказалось очень кстати, потому что Ваби хохотал от души, помогая Мукоки выпутаться из упряжки. Потом поднялся Род и, отряхиваясь от снега, залепившего ему глаза, уши и даже шею, присоединился к смеху Ваби, и его мрачные мысли бесследно рассеялись.
Гребень становился всё более и более узким; беспрерывно продвигаясь вперёд, охотники слышали, как по левую руку от них, внизу, бурно ревёл поток, быстрое течение которого ещё не было сковано льдом. Там находилась пропасть, которую они чувствовали, не видя. Наносные камни и целые глыбы скал, разбросанные или нагромождённые друг на друга с древнейших времён, преграждали теперь им путь, и они могли продвигаться вперёд только с большой осторожностью, следя за каждым своим шагом.
По мере того как они шли, рёв потока становился всё громче, и наконец перед глазами Рода, чуть правее, выросла огромная неясная тень, высоко поднимавшаяся к небу. Наступил момент, когда Мукоки и Ваби поменялись ролями.
– Муки уже проходил здесь, – крикнул Ваби в ухо Роду. – Я предоставляю ему вести нас по самой высокой и узкой части скалистого гребня. Но это недолго. Скоро мы начнём спускаться, и дорога станет легче.
Дальнейший путь представлялся Роду сплошным мучением. Мало того что приходилось выверять каждый свой шаг, но ещё этот шаг требовал значительных усилий. А сил с каждым пройденным метром оставалось всё меньше и меньше. Уже не хотелось думать ни о чём, кроме как упасть в снег и лежать, просто лежать без движения. Пусть приходят вунги или ещё кто, значения для Рода это уже не имело. Но что-то всё-таки заставляло его не сдаваться, вглядываться вперёд, видеть перед собой спину Ваби и идти.
Однако всё имеет свой конец. Дорога становилась всё легче, и примерно через час они набрели на заброшенную хижину, стоявшую около одинокой скалы.
– Привал, – сказал Мукоки, и Род, полностью обессиленный, даже не снимая с плеч мешка, опустился на земляной пол хижины.
Дальнейшее прошло перед ним как в тумане. Костёр, ужин, нарубленные свежие сосновые ветки.
– А теперь спать, – сказал Мукоки. Старый индеец тоже, несмотря на всю свою выносливость, чувствовал невероятную усталость. Каково же было юношам?!
Глава VIIТанец оленей
Только когда Родерик лёг и его нервное напряжение ослабело, сказались последствия чрезмерных усилий, проявленных им, несмотря на свою рану, в течение истекшего дня.
Тревожные, мучительные кошмары прерывали его лихорадочный сон. В то время как Ваби и старый индеец, лучше его вооружённые против усталости и волнующих впечатлений пустыни, мирно отдыхали, вкушая сладкий сон, наш горожанин неоднократно просыпался, как от толчка, с глухим стоном или резким криком, думая, что спасается от какой-то страшной опасности. И только проведя наконец рукой по глазам и наполовину приподнявшись на локте, он отдал себе отчёт, что все пережитые им страхи были простым кошмаром.
Во время одного из этих пробуждений ему показалось, что он слышит шаги. Он протёр глаза, посмотрел на тёмные и неподвижные фигуры спящих товарищей и, убеждённый, что это опять был сон, опустился на сосновые ветки.
Ему показалось, что снова послышался едва уловимый шум, и, подскочив как на пружине, он в один миг выпрямился на своём ложе. Больше не могло быть сомнений. Он дал бы голову на отсечение, что ясно слышал совсем близко от хижины скрип снега под чьими-то осторожными, мягкими шагами. Он затаил дыхание и стал напряжённо слушать. Ни один звук не нарушал тишины, только головешки слегка потрескивали в костре. Конечно, ему опять это приснилось, и он натянул на себя одеяло, как вдруг…
Сердце его перестало биться. Кто там был?
Теперь уже совершенно проснувшись, с широко раскрытыми глазами, чувствуя, как все его мускулы напрягаются в ожидании возможной борьбы, он медленно и осторожно поднялся на ноги. Шаги и скрип снега стали теперь совершенно отчётливы. Кто-то ходил позади хижины. Удалялся. Потом останавливался. Колеблющееся пламя полуугасшего костра продолжало отбрасывать красноватые блики на высокую стену скалы.
При этом неверном свете Род увидел что-то движущееся. Неясная фигура ползком подбиралась к уснувшей хижине.
Сделав это открытие, юноша в первый момент замер на месте, как прикованный. Но тотчас же у него мелькнула мысль, что вунги выследили их и теперь собирались сделать неожиданное нападение на спящих. Почти одновременно рука его наткнулась на ствол ружья Ваби. Холод стали заставил его вздрогнуть.
Уже поздно было будить товарищей. В тот самый момент, когда он тянул к себе ружьё, фигура выросла близ скалы и пригнулась, чтобы сделать прыжок. Прерывистое дыхание Рода, треск выстрела, прозвучавший как раскат грома, крик боли, – и вся хижина была на ногах.
– Нападение! – кричал Род. – Скорей! Ваби! Мукоки!
Белый юноша стоял на колене с дымящимся ружьём, направленным на скалу. Там, в темноте, несколько поодаль от огня, судорожно корчилось в предсмертных муках какое-то тело.
Худощавая фигура старого индейца с ружьём у плеча опустилась на колени рядом с Родом, а над их головами Ваби, вытянув руку, направлял свой огромный револьвер, ствол которого блестело при свете костра.
После минуты напряжённого ожидания Ваби прошептал:
– Они ушли.
Род ответил дрожащим от волнения голосом:
– Одного я уложил.
Мукоки, раздвинув ветви, из которых была построена хижина, рискнул выйти наружу, всё время оставаясь начеку. Юноши увидели, как он обошёл скалу, прячась в её тени, и приблизился к жертве Рода. Подойдя к телу, теперь уже неподвижному, он наклонился над ним, потом выпрямился и с ворчанием швырнул останки их врага в пространство, освещённое костром.
– Вунги! А! А! Род убить красивую, жирную рысь, – крикнул он.
Род отшатнулся, немного сконфуженный, и вернулся в хижину, тогда как Ваби, испустив весёлый крик, раскатившийся в темноте, присоединился к Мукоки.
– Вунги! А! А! – кудахтал старый индеец. – Рысь красивая и жирная, пуля попасть прямо в морду.
Род вышел из своего убежища и присоединился к товарищам, сделав при этом мину, которая напомнила Ваби блеющего барашка.
– Да, хорошо вам теперь смеяться надо мной, – протестовал он. – А что было бы, если бы это и в самом деле оказались вунги? Пожалуйста! Если когда-нибудь на нас опять нападут, я не двинусь с места. Предоставлю вам прогонять их.
Хотя друзья и подшучивали над ним, но Род в глубине души страшно гордился своей рысью. Это было крупное животное, вероятно голодное, привлечённое к ним остатками еды. Оно осторожно изучало местность, когда Род сделал выстрел. Что же касается Волка, то он благоразумно молчал, видя, что речь идёт не о человеке, а всего лишь о рыси, которая к тому же является прирождённым врагом его расы.