Адмирал говорил очень убедительно, и Фонтен поверил.
— Но чем я вам не угодил, адмирал? Я делал все, что мог. Я себя не жалел, в конце концов… — Доктор привстал со стула, но Леггойн резко скомандовал:
— Сидеть!
Фонтен сел.
Адмирал шагал по кабинету, заложив руки за спину. В какой-то момент он остановился возле Фонтена и сказал:
— На Ганнибале мы изучили «черный ящик», который фиксировал работу всех систем комплекса. Мы перечитывали протокол десятки раз, и знаете, что получается?
— Что? — Доктор Фонтен снова привстал.
— Произошла спланированная диверсия. Вам понятно?
— То есть как? Не может быть. Каким образом?
— Извольте, я наизусть помню выдержку из протокола: «17 часов 37 минут 8 секунд — отключение холодильных агрегатов; 17 часов 37 минут 16 секунд — выемка сетевого предохранителя». Причем совершенно исправного, Фонтен. Вот и думайте теперь, кто из вашей команды и на кого работал. С бригадиром Хаско, которому посчастливилось уцелеть, плотно работают наши люди. Он наверняка уже много раз пожалел, что выжил. Не хотелось бы, доктор, чтобы и ваша светлая голова стала нам не нужна…
Внутри у Луи все похолодело. До него наконец дошло, что адмирал говорил серьезно. Теперь, когда объекты вышли из-под контроля, от него могли запросто избавиться, поскольку он был всего лишь информированным свидетелем.
— Я сделаю все, что от меня зависит, адмирал… — с чувством произнес доктор.
— А я в этом и не сомневаюсь, — Леггойн прошел за стол и не спеша стал распечатывать упаковку с мятным освежителем. Забросив одну таблетку себе в рот, он предложил Фонтену:
— Пососите конфетку, Луи, и давайте не спеша во всем разберемся.
Фонтен взял леденец, но в рот его так и не положил, зажав в кулаке.
— Итак, Луи, вопрос первый. Вы спите с мисс Йорк? Фонтен хотел было возмутиться, но, нарвавшись на предупреждающий взгляд адмирала, кивнул.
— Давно?
— Нет. Всего несколько дней, — доктор опустил голову. На такие темы он не мог говорить свободно.
— Когда это произошло впервые? Случайно, не за день до произошедшего несчастья?
— Нет, именно в этот день… — совсем тихо признался Фонтен и склонился еще ниже. Это не укрылось от внимания Леггойна.
— До или после события?
Луи весь напрягся, и его шея приняла пунцовый оттенок.
«Ну-ну, давай признавайся, урод!» — мысленно подтолкнул Фонтена адмирал, а вслух сказал:
— Не нужно меня бояться, Луи, я никому ничего не скажу. Если вы расскажете все как есть, вам самому — станет легче… Уверяю вас… Возьмите еще леденец.
— Спасибо, не нужно. Я еще тот не съел…
— Ну хорошо. А я возьму еще один — обожаю все мятное.
— Мы… мы наводились под домиком… когда все это происходило… и там…
— Я понял, Луи, можете не продолжать… А кто был инициатором?
— Что?
— Кому пришла в голову такая блестящая мысль, Луи? Насколько я понимаю, там была настоящая рубка, ножи, камни, арматура — все шло в дело. Кричали раненые, падали на песок окровавленные тела… Так это выглядело? — Леггойн, не моргая, смотрел в лицо Фонтена, стараясь быть спокойным.
— Да, все выглядело именно так, — вздохнул Фонтен. — Простите меня, адмирал, я не знаю, как все это произошло… Не знаю…
— Значит, она?
Не в силах говорить, доктор Фонтен кивнул.
— А вам не показалось странным, доктор, что мисс Йорк захотела заниматься любовью в такой момент?
— Показалось. Я даже заметил ей, что сейчас не место. А она сказала, что все равно мы не можем им ничем помочь…
Фоктен снова вспомнил события того трагического дня, и только теперь до него стал доходить весь ужас того, что произошло. Но в обществе Шарон он совершенно не чувствовал тяжести произошедшего, как будто это был какой-то пустяк.
— Откуда в вашем штате появилась доктор Йорк?
— Ее прислала ваша кадровая служба…
— Хорошо, я проверю, — сказал Леггойн, хотя уже сделал это и не нашел в архивах ничего вразумительного. Сведения о докторе биологии Шарон Йорк были неполными.
— Я это проверю, Луи. А теперь у меня к вам еще один вопрос. И этот вопрос самый главный — именно для этого вас сюда и доставили.
— Задавайте его.
— Как нам избавиться от магических роботов? Можно ли их уничтожить?
Фонтен подумал минуту и сказал:
— В теории, поскольку они не являются конечной формацией, их можно убить или серьезно ослабить сфокусированным ионным разрядом. Правда, выполнить это технически не так просто — оружие получится довольно громоздкое…
— Как танк?
— Да…
— Ну это не так страшно, — возразил адмирал. — Танк — это допустимые размеры.
— Дело в том, что объекты не позволят беспрепятственно атаковать себя. Они необычайно подвижны, аморфны и могут легко менять практически все физические характеристики. К тому же сейчас они вольны взять столько жизней, сколько им нужно, и насколько при этом усилится их мощь, никто не знает.
— А насколько она может усилиться? Чем мы рискуем при самом нежелательном исходе? — спросил Леггойн.
«Падут миры человеческие и, превратившись в смрадные пустыни, на веки вечные войдут в царство черного Магриба…» — вспомнил Фонтен, однако адмиралу сказал следующее:
— Боюсь, что могут быть случаи массовых эпидемий или даже сумасшествия…
— Насколько массовые? Город, материк, планета?
— Не знаю, адмирал. Пока не знаю…
56
«Ботинки из крокодиловой кожи — 1600 кредитов, костюм от Дюара — 4000, сорочка „Кносс“ — 375», — подсчитывал убытки Сэм Гриффит, лежа в кабинете своего собственного врача.
Цифры позволяли ему отвлечься от довольно болезненной процедуры — доктор Бонд отмачивал несколько оставшихся клочков одежды, которые буквально пригорели к телу Гриффита.
— Ой, как больно! — завопил Сэм, когда доктор Бонд смочил ожог какой-то вонючей жидкостью.
— Потерпите, сэр, потерпите. Это необходимо…
— Я и так терплю… О! Как больно!
«Ну Йохан, ну молодец… Сумел отомстить мне, дураку… А все же Лифшиц не делал мне так больно. Может, потому, что я платил ему значительно больше?..»
— Буч! — позвал Гриффит, и Буч Стефан моментально появился в кабинете.
— Слушаю, сэр…
— Буч, ты мне как-то рассказывал про человека-бомбу.
— Да, сэр.
— Как, ты говорил, он должен выглядеть?
— Ну бледное лицо, синие губы… Частый кашель…
— О! — снова вскрикнул Гриффит.
— Уже все, — успокоил его доктор Бонд. — Сейчас обработаем раны сидатином и будете как новенький, сэр.
— Сидатином? Это который по двенадцать восемьсот за унцию? Доктор Лифшиц берег это лекарство!
— При Лифшице вы не попадали в такие кризисные ситуации, сэр.
— Только ты много не лей. И так заживет…
— Хорошо, сэр. Как скажете…
— Буч, это был Йохан… Которого вы обрабатывали три года назад… Видимо, он нажрался этой самой.
— Желтой магнезии, — подсказал Буч Стефан.
— Да, желтой магнезии… Он нам здорово отплатил, тебе не кажется? Ой-ой-ой! Док! Ты же сказал, что все! Я тебя уволю, коновал ты моржовый! Мне же больно'
— Как вам будет угодно, сэр. — в тоне доктора Бонда прозвучала обида, — как угодно, но, если вы хотите израсходовать поменьше сидатина, необходима дополнительная обработка антисептиком…
— Ой, сплошные траты. Пять тысяч за одежду, сто тысяч за Картера и Блоу, да еще на этот сидатин пойдет тысяч десять. Сплошное разорение… Ну ты чего не мажешь? — недовольно спросил Бонда Гриффит.
— Вы, пожалуйста, определитесь, сэр, будете вы экономить сидатин или нет?
— Ладно, мажь сидатином, а то я скончаюсь от болевого шока, — простонал Гриффит. Потом покосился на Буча и спросил:
— У тебя зеркало есть?
— Маленькое…
— Давай…
— Ой, кажется, я его забыл в каюте.
— Не ври мне и давай сюда зеркало — не бойся, я не наложу на себя руки.
Делать было нечего. Охранник передал боссу зеркальце, и они с доктором переглянулись.
Несмотря на готовность к самому неприятному, увиденное поразило Гриффита.
— Неужели это я? — жалобно спросил он.
Ожоги были не сильные, но от удара взрывной волны все лицо Гриффита сильно опухло, и теперь он был похож на сорокадневного утопленника.
Брови и ресницы сгорели полностью, а вместо волос остался спекшийся колтун. К тому же плохо видел левый глаз — Сэм это заметил.
Осторожно отложив зеркальце, Гриффит вздохнул и сказал:
— Вот что, док, лей этого лекарства сколько надо, только верни мне мой первоначальный вид. Я хочу выглядеть нормально, а не как… — в горле Сэма встал комок. — А не как паленая свинья… — закончил он, — А ты, Буч, можешь идти. Скажи Гарфингелю, пусть тем из клиентов, кто еще не сбежал, дадут шампанского, только не «Руссовайн», а что-нибудь попроще…
— Да, сэр, — Буч Стефан потоптался на месте, стесняясь забрать свое зеркальце. Это был подарок мамы, и Буч очень им дорожил. Решив, что придет за зеркалом позже, он вышел.
— Ну как там? — спросила его заплаканная мисс Гриффит, которую охрана не пускала в процедурную.
— Всего лишь несколько ожогов, мэм. Только и всего, — через силу улыбнулся Буч.
— Тогда разрешите мне пройти…
— Прошу прощения, мэм, но мистер Гриффит запретил мне это делать.
57
Еще никогда Малику Исфагану не было так страшно. Страшно настолько, что временами он терял сознание и бредил наяву.
Он был в пути двое суток, но за все это время ни разу не вспомнил о жажде, голоде, сне или об удовлетворении других естественных потребностей. Только сковавший его страх, и больше ничего.
Иногда это ощущение было настолько мучительным, что Малику хотелось умереть. Но умереть ему не давали. Он чувствовал на себе влияние чьей-то страшной силы, которая до поры до времени не позволяла пилоту распрощаться с жизнью.
А начался этот кошмар совершенно неожиданно. Корабль Малика Исфагана стоял на ночной стоянке. Утром судно должно было отправиться на Селен, где располагался геологический исследовательский центр. Необходимо было доставить груз с образцами породы.