За канареечного цвета пансионатом для престарелых я свернул на улочку с претенциозным названием Морская. Ну что ж, кому кобыла невеста, а для кого и озеро – море. Вот на берегу этого самого моря, на окраине поселка, и стояла за высоким зеленым забором моя дача.
Досталась она мне после развода. По большому счету, это было Юлькино наследство и разделу не подлежало, но разводились мы мирно, вполне по-дружески, поэтому поделили все тоже без проблем. Я оставил ей свою долю в нашей общей трешке в Гавани и Джерома, а дачу забрал себе. Хотел взять ипотеку, но вместо этого купил в кредит Поджера и снял квартиру на Северном.
Юля к даче нежных чувств не испытывала, а я наоборот любил. За три года привел в божеский вид дом, огромный и бестолковый, построенный еще при Брежневе, и ликвидировал последние остатки тещиного огорода. Сосны, березы, несколько яблонь, немного ягодника, большая лужайка. Ну и грядка зелени на задворках по принципу «вырастет – хорошо, нет – ну и хрен с ней». В общем, смело можно и гостей пригласить, и самому в одиночестве расслабиться.
Загнав Поджера под навес, я закрыл ворота и обернулся. Тайра стояла у машины и озиралась по сторонам. Вид у нее был такой, как будто ее собирались как минимум заживо разрезать на куски.
- Пойдем! – я взял ее за руку и повел по дорожке к дому, чувствуя, как напряженно подрагивают тонкие длинные пальцы.
Поднявшись на крыльцо, я открыл дверь и подтолкнул Тайру в холл, а потом к лестнице на второй этаж. Там у меня была дежурная гостевая комната, в любой момент готовая принять кого-то на ночлег.
На пороге она на секунду заколебалась, но все-таки вошла. Обвела изучающим взглядом немудреную обстановку. Заправленная чистым бельем кровать-полуторка под синим покрывалом, тумбочка, шкаф, стол, стул, кресло и маленький телевизор на полке. Все необходимое, ничего лишнего.
Комната находилась с западной стороны, закатное солнце нагрело ее, как банную парилку. Лицо Тайры порозовело, на лбу выступили капли пота. Я обошел ее, открыл балконную дверь, по совместительству служившую окном, впустил свежий воздух.
Тайра выглянула на балкон и замерла в восхищении, даже рот приоткрыла. Вид на озеро с далеким лесом на другом берегу неизменно приводил гостей в экстаз. Повернувшись, она сказала несколько слов, и я кивнул, предположив, что это нечто вроде «красиво».
К ее лбу прилипла влажная прядь, и я подумал, что ей не помешал бы душ. Побегай по тридцатиградусной жаре в такой амуниции, и от тебя будет разить как от старого азиата в ватных штанах и стеганом халате. В машине я чувствовал запах ее пота, хотя еще не противный, а такой… от которого мужское бессознательное запросто делает стойку.
Душ-то не вопрос. Вода у меня набиралась из артезианской скважины в бак на крыше и там нагревалась тэном. Разумеется, уезжая, я его выключал, но сейчас за день даже ледяная должна была прогреться на солнце до вполне приятной температуры. А вот есть ли у нее что-то на смену?
Я показал на ее куртку, высунув язык и закатив глаза – как будто умирал от жары, а потом подергал себя за футболку и с вопросительным «ммм?» ткнул пальцем в ее сумку. Тайра чуть улыбнулась и покачала головой.
Если уйду из «Юриона», вполне смогу устроиться в театр пантомимы.
Поднявшись на чердак, где хранился всякий хлам, который не мешало бы выбросить или сжечь, я нашел пакет со старыми Юлькиными вещами. Тайре они должны были быть коротковаты и великоваты, но неважно. Вытащил еще пластиковые шлепанцы и отнес все ей.
Заглянув в пакет, Тайра посмотрела на меня с подозрением. Мол, что, интересно, случилось с хозяйкой этих вещей, а, мистер Синяя борода? Или так: а не вернется ли она внезапно и не выцарапает ли глаза, обнаружив на мне свою одежду?
Не волнуйся, не вернется. Потому что живет с новым мужем в Швеции, откуда присылает открытки на Рождество. И вообще ей глубоко наплевать.
Я зажег свет в закутке, где уместились душевая кабина, раковина и унитаз, и сделал приглашающий жест. Включил воду, повесил на крючок чистое полотенце, а потом пошел вниз выложить продукты, надеясь, что она разберется со всем сама и не устроит потоп.
11.
Раскидав все покупки в холодильник и в буфет, я задумался, что бы такое приготовить на ужин. Чтобы не слишком морочиться. Черт его знает, чем вообще эту птицу кормить и ест ли она человеческую еду. На вид-то вполне человек, но мало ли. Может, это вообще скафандр, а внутри какая-нибудь ящерица или сгусток энергии.
Вода наверху все еще шумела, и я с досадой подумал, что мне точно не останется. Придется набирать бак и включать тэн. К ночи согреется. Конечно, можно и на озеро сходить окунуться, но как-то не хотелось оставлять ее в доме одну. Равно как и тащить с собой.
В этот момент плеск стих. Через несколько минут открылась дверь, я выглянул из кухни в холл и посмотрел наверх. Тайра нерешительно топталась на площадке, сжимая в руках одежду. Из Юлькиного пакета она выбрала синюю футболку и короткие джинсовые шорты, открывавшие сногсшибательные ноги.
Я поднялся к ней, зашел в комнату, достал из шкафа складную сушилку. Разложив ее на балконе, махнул рукой: иди сюда. Объяснять, что к чему, не пришлось: Тайра посмотрела на сушилку и начала развешивать всю охапку: мокрое полотенце, вывернутые наизнанку штаны и куртку, серые чулки, короткую белую рубашку из тонкой ткани, похожей на шелк. Последними в сушилке оказались белые трусы. Что-то вроде бикини с завязочками по бокам.
Значит, не скафандр, подумал я. Скафандру трусы не нужны. И вообще никакая одежда не нужна. Он сам одежда.
Тайра принесла из комнаты сапоги и поставила их в уголок. Розовое пятно затянувшейся ссадины на ее ноге мне определенно не померещилось. Там же, но выше, на бедре, я заметил еще один подживший розовый шрам, рваной неровной полосой. Когда она наклонилась, свободная футболка четко обрисовала высокую грудь примерно второго размера.
Похоже, там, откуда ты заявилась, лифчики не в ходу.
Заткнись, лось педальный. То, что у тебя сто лет не было бабы, еще не означает…
Не сто лет, а два месяца, буркнул, прячась, означенный лось.
С личной жизнью у меня действительно не складывалось. С Юлькой мы в последний год жили как соседи, хотя и спали в одной постели. Иногда что-то такое мутное приключалось, но особого удовольствия не доставляло ни ей, ни мне. Чувства прошли, детей у нас не было, материально никто ни от кого не зависел. Единственная причина, по которой мы не разводились, - не хотелось огорчать родителей. Ее отец умирал от рака, у моей матери было больное сердце. Их не стало с разницей в два месяца, и нас уже ничто не держало вместе.
После развода я довольствовался редкими случайными связями. Ни одна женщина не зацепила настолько, чтобы задуматься даже о более-менее стабильных отношениях, не говоря уже о чем-то большем. Просто секс, без особых чувств и эмоций. Без сожаления при расставании. Не то чтобы я не хотел найти женщину, которую смог бы полюбить. Хотел. Но как-то не получалось.
Иногда наваливалась бессонница, и я думал о том, почему так вышло с Юлей. Когда у нас все сломалось? Мы ведь по-настоящему друг друга любили. Когда-то даже несколько дней врозь казались пыткой.
После школы я поступил в «пожарку» - университет ГПС. Специальность моя называлась «Правовое обеспечение национальной безопасности», но, по большому счету, это была юриспруденция, только со своей спецификой. А через год перевелся на заочку и уехал в Москву, где меня по рекомендации знакомых взяли в «Центроспас». Там мы с Юлей и встретились.
Она тоже была питерская, из непростой семьи: отец ее занимал немаленький пост в городской администрации. В Москву Юля сбежала за независимостью, в отряде работала в диспетчерской службе. Все закрутилось мгновенно. Секс на первом свидании, через месяц уже жили вместе, через полгода поженились. Нам тогда едва исполнилось по девятнадцать.
Года четыре все было бурно и ярко, а потом пошло на спад. Как будто выгорели изнутри. Ни ссор, ни скандалов, и, может быть, объективно все у нас было неплохо, но, по сравнению с первыми годами, казалось охлаждением. Наверно, сильно нас подбила моя травма и решение вернуться в Питер. А может, и то, что у Юли не могло быть детей. Она долго лечилась, но безуспешно. Я предлагал усыновить ребенка, она отказывалась, потому что хотела только своего. Так все тянулось, тянулось, пока не умерло окончательно, оставив одни воспоминания. К счастью, хорошие. Если, конечно, можно так сказать: «к счастью».
Мы вернулись с балкона в комнату, и я показал Тайре на кровать: мол, полежи, отдохни. Она снова испуганно вытаращила глаза.
Ты серьезно? Извини, я не представляю, кто ты такая или что ты такое. Неужели думаешь, что вдруг захочу…
Так, закончили цирк!
Я положил сложенные ладони под щеку, закрыл глаз и изобразил храп. Потом показал на себя и на дверь, сделал вид, что ем, показал на нее и приложил руки ко рту рупором: мол, пойду вниз, приготовлю еду и позову тебя. Тайра кивнула, скинула шлепанцы и прилегла на кровать. Я взял пульт и включил телевизор.
Снова распахнутые на ширину плеч глазищи. Я показал ей, какие кнопки нажимать, чтобы включить, выключить и переключать каналы. Она попробовала и робко улыбнулась, когда получилось.
Ну вот тебе и развлечение. А я хотя бы дух переведу.
12.
У кота-воркота была мачеха крута. Она била воркота поперек живота…
Когда у меня мозг готов был взорваться, похоже, открывались какие-то предохранительные клапаны и лезла такая вот дичь. Что-то из детства.
Ну ладно, допустим, переночует она у меня, а дальше что? Надеяться на утро вечера мудренее? Что заявятся вдруг ее сотоварищи из туманности Андромеды или параллельного измерения и заберут домой, а доброму самаритянину Андрею Никитину оставят в подарок пятьсот эскимо? Ага, за гуманизм и отзывчивость.
Ни фантастика, ни фэнтези меня никогда особо не увлекали, но кое-что я все-таки читал и смотрел. И сейчас пытался припомнить какое-нибудь подходящее попадалово. Про инопланетян – сколько угодно. Причем это были такие очень продвинутые инопланетяне, которые моментально начинали говорить на каком угодно земном языке и осваивались в реалиях. А вот из другого мира или измерения… Туда – сколько угодно. А вот оттуда сюда... Оно и понятно. Потому что реально задница, господа.