— Совет Лиги озабочен, — сообщила информателла, освещая галактические события, — ситуацией, сложившейся на Михре. Как стало известно нашим корреспондентам, михрянские сепаратисты перешли от слов к делу. Силой захватив власть в ряде ключевых областей планеты, они объявили об отделении Михра от империи вехденов, образовании независимой республики и начале глобальных реформ…
Еще не понимая, что поисходит, Лючано проклял свое любопытство.
— Вехденам Михра, не согласным с политикой реформизма, предписано носить на рукаве изображение огня, связанного веревкой. Правительство Михрянской Республики обратилось за помощью в сенат дружественной Помпилии. Республиканцы утверждают, что не доверяют миротворческим силам Лиги. Они просят сенат ввести ограниченный контингент войск для защиты завоеваний свободы и демократии от возможной агрессии кея Ростема I. «Нагнетание напряженности в секторе Колесницы, — сказал Франц Шустер, председатель Совета Лиги, — осложняет и без того непростую политическую ситуацию…»
— Это война, — без выражения сказал Бижан. — Мы летим на Хордад. А оттуда — куда пошлют. Не волнуйтесь, Борготта: на Хордаде еще долго будет царить спокойствие. Вы уберетесь без проблем. В славное тихое местечко. Я обещаю. Это не ваша война.
Рубка была тесной. Но Лючано показалось, что стены раздвигаются, теряясь в дымке неопределенности. Драма замкнутого пространства подходила к концу. Близилось время масштабных перемен. А перемены — зло.
Так утверждал весь опыт его жизни.
Ну и здравый смысл за компанию.
— В эфире, — запела информателла, покончив с мнением председателя Совета Лиги, — региональные новости Эскалоны. Гаю Октавиану Тумидусу, легату ВКС Помпилии в отставке, находящемуся в госпитале имени короля Бенуа, было предъявлено обвинение. Обвинителем выступает адвокат Фионина Вамбугу, защитница интересов похищенного террористами Лючано Борготты. Прибыв на Террафиму шесть часов назад, госпожа Вамбугу сделала заявление…
На дисплее возникло лицо красавицы-вудуни.
— В связи с близящимся праздником Лунгамбе, мой клиент был внесен в списки лиц, подлежащих амнистии. Согласно закону, я лично явилась на Террафиму с целью обследования состояния организма и психики моего клиента на предмет соответствия эталонному состоянию, с поправкой на естественное старение организма. И что я нахожу?
Адвокатша говорила спокойно.
Но чувствовалось: она возмущена до предела.
— Мой клиент похищен, пропал без вести, возможно, погиб! А баас Тумидус отказывается давать какие бы то ни было пояснения. За исключением невнятного лепета, что мой клиент свободен! Спрашивается, почему Лючано Борготта свободен, когда это противоречит поправке Джексона-Плиния? И кто допустил похищение моего клиента? Я заверяю, что баас Тумидус, как только ему позволит состояние здоровья, будет нести ответственность согласно Уголовному разделу Галактического Кодекса, статья 214-прим. И мне хотелось бы знать, какие действия…
Отключив звук, Бижан хлопнул Лючано по плечу.
— Рад за вас, Борготта! Погодите с возвращением, лягте на дно — и помпилианца упекут за решетку! Вы везунчик, я сразу это понял! Так отомстить хозяину — это надо уметь…
«Я — везунчик,» — подумал Тарталья. Он глядел на дисплей, где опять красовалась заставка с оленем-меченосцем, и видел мираж. Сквозь годы и расстояния, расшвыривая события, будто кегли. Не требовалось огрызка флуктуации с «волшебным ящиком», чтобы нарисовать простенькую картину и вдохнуть в нее жизнь. Может быть, картина получилась живее, чем все, что стряслось с Лючано в последнее время, от рабства до свободы.
Двухэтажный дом с черепичной крышей тонул в зелени яблонь и криптомерий. На веранде сидели двое стариков, куря и попивая водочку; за перилами, у вкопанного в землю стола, возилась пожилая хозяйка, стряпая ужин. Расстояние было слишком велико: лиц не разглядеть.
И не надо.
Старики смотрели в его сторону.
Они ждали.
Часть III. КУКОЛЬНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
Пролог
«Рыбы вышли из воды на сушу. Птицы поднялись с земли в небо.
Обезьяна спустилась с дерева, потеряла хвост и стала человеком. Люди выбрались в космос и, задрав носы до небес, насладились собственным величием.
Ничего подобного.
Мы солгали себе, и с радостью поверили в ложь.
Рыба вышла на сушу не заключенной в тюрьме аквариума. Птица поднялась в небо не бескрылой пленницей в клетке самолета. Обезьяна стала человеком не потому, что чесала свою красную бесхвостую задницу, ожидая банана, как милости судьбы. Полагаю, однажды и мы с вами выйдем в космос так, как это нас достойно. Родимся заново, оставив утробу косной материи.
А сейчас давайте хотя бы перестанем лгать.
Это будет наш первый шаг в будущее.»
Представить себе бесконечность?
Элементарно.
Движение по кругу — и всех трудов. Планета летит по орбите вокруг звезды. Лошадь тащит ворот маслобойки. Танцоры ведут хоровод. Вертится грязь, налипшая на колесо. Человек тащится по жизни: дом-работа-дом-работа-сквер-пиво-дом-работа… Чистая, незамутненная бесконечность. Правда, в ней нет ничего общего с вечностью. Но, к счастью, остановка в определенной точке круга — это не конец. Это просто остановка. К чему отягощать факт лишними смыслами?
Представить себе вечность?
Проще простого.
Спросите не у разума, а у чувств, и получите ответ. Влюбленный парень ждет девушку у входа в кинотеатр. Ночью разболелся зуб, болеутолитель не помогает, и до утра — мириады веков. Сколько будет жить ребенок? — вечность. Он в этом глубоко убежден. Как долго мы не виделись? — целую вечность. Правда, в ней нет ничего общего с бесконечностью. Но, к счастью, неограниченное множество времени в ограниченном пространстве бытия — это в большинстве случаев абстракция. Образ, символ. И оставим его в покое. К чему отягощать смысл лишними фактами?
Представить себе кого-то, кому интересны эти заковыристые материи?
Увольте, не могу.
Так или примерно так рассуждал один лысый щеголь в шортах и рубахе навыпуск. Он наслаждался дивной ночью, запрокинув голову к двум лунам, прихлебывал из стакана, и время от времени делал многозначительные паузы, словно ждал, что луны ему возразят.
— Ты прав, — ответили ему. — Никому не интересно. Абсолютно. Думаю, это единственный абсолют, который возможен в нашей Вселенной. Запиши, а то забудешь.
И собеседник лысого, седой первооткрыватель абсолюта, скорчил обезьянью гримасу, с ужасающей точностью копируя макаку в состоянии удовлетворения.
Так он смеялся.
Минут на пять оба старика замолчали. Тутовая водка согревала кровь, остывающую с возрастом. Аромат орхидей навевал приятные мысли о чем-то мягком, добродушном и благосклонном к твоим мелким слабостям. Свет лун тихо лился, подобно слезам радости. Сентиментальность торчала за спинкой кресла, хихикая вполголоса.
Ну и ожидание, куда денешься…
Бездеятельность стариков резко контрастировала с неугомонной хлопотливостью женщины за столиком. Казалось, полк десантников вот-вот нагрянет в гости — столько еды она заготовила, и не собиралась останавливаться на достигнутом. В данный момент хозяйка заворачивала острый фарш в листья винограда, вымоченные особым образом. Вся лужайка насквозь пропахла уксусом, чесноком, гвоздикой, лавровым листом и мускатным орехом. Сложный букет дразнил обоняние. Лысый даже чихнул и с тоской развел руками: дескать, пока жду, слюной захлебнусь!
Седой оказался терпеливее щеголя. Он дымил самокруткой, как если бы желал дешевым табаком заглушить ароматы кулинарии, и кольца сложной формы поднимались над его головой. Дым, вначале сизый, в лучах Розетты с Сунандари окрашивался желтым, потом — зеленоватым, и наконец расточался без следа.
— Хочу есть, — не выдержал лысый.
Хозяйка показала ему кулак и вернулась к работе.
— Очень хочу есть, — настаивал лысый.
Ему показали разделочный нож.
— Очень хочу есть, — сдался лысый, — но не буду. Потому что очень хочу жить. Фелиция, радость моя, у тебя не найдется черствой корочки хлеба? Для любимого мужчины?
— Не найдется, — отрезала радость. — Ты и так толстый. Пей на голодный желудок. Может быть, ты тогда напьешься до поросячьего визга. И отправишься спать, оставив нас с Гишером в покое. Как только прилетят наши, я тебя разбужу.
Ее слова были услышаны небом. В облаках, стаей птиц висящих над домом, раздалось жужжание. Оно приближалось, делалось отчетливей; минута, другая — и крошечный моноплан опустился на лужайку, вспугнув спящего тапира. Это была дорогая машина: «Molnier-Sorane» с вертикальным взлетом и посадкой, кабина «люкс», четыре двигуна, автопилот-мультирежимник… Лишь человек с высоким, а главное, стабильным уровнем доходов мог позволить себе такую игрушку.
Из кабины выбрался худой мужчина средних лет, похожий на хищную птицу. Он с некоторым удивлением огляделся. Его смутила тишина — гость ожидал найти развеселую компанию, проводящую время за дружеской пирушкой. Тапир с возмущением хрюкнул в адрес нахала, и мужчина очнулся, быстрым шагом направившись к веранде.
— Добрый вечер, — поздоровался он, делая вид, что сейчас и впрямь вечер, а не ночь. — Ричард Монтелье, режиссер. Надеюсь, вас предупредили о моем… э-э… визите?
— Да, конечно! — с гостем хозяйка была не в пример обходительней, чем с лысым щеголем. Когда в дом является звезда арт-транса галактического масштаба, да еще и телепат, мигом сделаешься приветливей информателлы. — Располагайтесь, прошу вас! Мы думали, вы прибудете все вместе…
Мужчина развел руками:
— А прибыл я один. Мы договорились встретиться прямо здесь. Извините, я готов обождать в машине…
— Глупости! — безапелляционно возразил лысый. — Какая машина? Сейчас я вынесу для вас шезлонг. Малыш скоро будет. Он всегда опаздывает, с младых ногтей. Мы же с вами выпьем по глоточку, и хорошенько познакомимся. Разрешите представиться: Карл Эмерих, невропаст в отставке. Мы с вами переписывались. Помните?