ЭКЗАМЕНСтихотворение
Морей повелитель…
Его биография
Пока что — одна мореходная школа,
Весь груз — белокурая фотография,
Конспекты,
Значок и билет комсомола.
Он снова один на один с океаном…
Пусть пеною хлещет волна штормовая —
Он спорит с течением,
с дрейфом обманным,
Обычную вахту свою коротая.
Нептун рассердился,
Мутит он погоду,
Но в рубке тепло, как в уютной квартире.
Размечена в точных таблицах природа,
Распята на картах тончайшим пунктиром, —
Поставлена в рамки стихия слепая,
Чьи хитрости все
в логарифмах рассчитаны.
И шторм,
огрызаясь,
шипит
отступая…
О музыка шторма!
Как кровь горячит она!
Прощупаны каверзы дна эхолотом,
Синоптиком дальний циклон обнаружен,
И небо разведано шаром-пилотом,
И можно спокойно садиться за ужин.
Но после —
не спится в каютном уюте, —
На шахматном поле сражен капитаном,
Он
то на спардеке,
то на полуюте
Маячит —
звезду свою ищет секстаном.
К стеклу прижимаясь,
пульсирует веко…
Та звездочка
снова неуловима,
Затмившая Альдебарана и Вегу
В сверкающих россыпях
звездного дыма.
Так где ж она светит?
За тучею хмурой?
Раз в жизни всего лишь засек ее только!
Ту звездочку
нимб окружал белокурый,
Что врезался в память
надолго-надолго.
Ее ни в каком не отыщешь каталоге,
Астрономам прочим она неизвестна,
Лишь в памяти
свет ее
надолго-надолго
Незыблемым шрифтом впечатан:
«н е в е с т а»…
Так пусть она светит
Над берегом дальним,
Пусть будет виденьем,
мечтой,
сновиденьем,
Увы, недоступная ни визуальным,
Ни астрономическим наблюденьям…
К авралу подходят
часы судовые,
Обычную
ветер заводит докуку,
На палубу
падают волны кривые,
Зелеными бельмами
пялятся в рубку, —
Шторм к сроку вернулся,
Ни поздно,
Ни рано…
Заранее
Встречу готовили гостю!
Морей повелитель
выходит на мостик
И держит экзамен на капитана.
Напрасно
стихия
идет в наступленье —
Наш дизель
Упрямей любого буруна!
И снова,
как школьник,
встает на колени
Седой океан
Перед штурманом юным.
Василий Усов,офицер Н-ской атомной подводной лодкиЗА ГРАНЬЮ РАЗЛУКИИз дневника
Представляю, как ты обрадуешься, обнаружив в почтовом ящике письмо. «Наконец-то собрался, старый дьявол». Я и впрямь собираюсь долго, потому что в базе стоим считанные часы, не успеешь землю обласкать — и снова «ныряем». А оттуда не пошлешь даже телеграммы.
Давненько плавали мы вместе, дружище. Помнишь, как неслось вслед: «Смотри, с подплава ребята…» И мы раздвигали пошире плечи.
Нынешних подводников, правда, чаще называют «профессорами», и в этой шутке есть доля правды: они ведь имеют дело с электроникой, с атомной физикой, кибернетикой…
Это безусловно накладывает свой отпечаток даже на внешний облик моряка. Но знаешь, когда впервые «ошвартовались» у Северного полюса, «профессора» бросились играть в футбол…
Извини, труба зовет… Кладу эти листочки в тетрадь — допишу, не ругайся.
Вчера проходило собрание команды, и вдруг — будильник. Ребята завертели головами: откуда? Посмотрели на Алексея. Тот — само внимание, ни один мускул на лице не дрогнет, будто бы и не слышал звонка. Этим себя и выдал. Будильник обнаружили у него на ноге… Ну просто чертенок какой-то! Василий Федорович отозвался о нем: сплошная несерьезность. Но я вижу, как он работает. С какой-то удалью, что ли, — залюбуешься…
У бетона есть предел сжатия. Эта величина известна, ею оперируют с такой же легкостью, как с таблицей умножения. А вот какими величинами измеряется воля человека? Если бы какая-нибудь сверхсовременная ЭВМ вывела эту цифру с точностью до одной миллионной, то подводники внесли бы поправку. Алеша бы внес.
Почему-то всегда с опасением читаю о подводниках. Воротит от той зашлифованной «романтики». Хотя все пишущие, видимо, понимают, что моряки не говорят красиво. А все-таки не могут оторваться от красивостей — и солеными брызгами обдают читателя, и белые прожилки в волнах рисуют… Что же касается показа флотского юмора, то здесь особенно не везет. Разговор чаще заходит о перетягивании каната, якобы самом популярном увеселении…
А на деле хорошая шутка, настоящий юмор популярны у подводников. Это вроде всплытия для лодки после многих недель плавания, это чистый воздух в отсеках…
…Осталась какая-нибудь неделя, и я увижу солнце. Пока над головой громадная толща воды. Когда на нее смотришь сверху, не можешь ощутить всей тяжести. Когда под водой и очень долго — она и впрямь давит, как чугун.
В такие дни появляется томящее чувство ожидания берега. Нет, оно, конечно, было всегда, не успели еще уйти на глубину, но сейчас это чувство острее. Я почему-то вижу удивленные Сережкины глаза: «Папа! Ты больше никогда не уйдешь в свое море. Мы с мамой так решили…» Мама, конечно, Совнарком — с ней лучше об этом не говори. Единственную здоровую мысль, какую я могу высказать в этом неравном споре, так это то, что готов забрать их на лодку. Оля, конечно, уже не реагирует на мои шутки. А Сергей удивленно посмотрит: «Правда, папа?» Потом мы с ним будем долго бродить «куда хочется». И хотя Серега уже многое понимает, все не возьмет в толк, почему я с таким диким восторгом катаюсь по зеленой траве, рву цветы…
Подводник не может видеть глубинные водоросли, кораллы, рыб. Я успею еще рассказать Сереге, что не за этим мы ходим на глубины. И хоть наша лодка не ощущает запаха водорослей, не различает цвета, она способна на другое, более важное. Есть у нее чуткие «уши» — это акустическая станция, есть всевидящие «глаза» — это локатор, есть «сердце» — это атомный реактор… И мы можем уловить каждый шорох на глубине, увидеть любой корабль на отдалении… Но главное — мы можем долго, сколько потребуется, пробыть под водой, выйти в любую точку Мирового океана… Нашу лодку сделали люди. Много людей старалось, чтобы нам легко дышалось, чтобы у лодки был хороший ход, верный глаз. Я даже как-то попытался подсчитать, сколько же специалистов принимало участие в создании лодки, — получилась весьма внушительная цифра…
И весь их труд сводится к одному: охранять тишину. И для моего Сергея тоже.
Когда лодка пересекает экватор, сам Нептун повелевает: «Отныне и во веки веков на всех морях и океанах, на всех широтах и меридианах, на всех глубинах оказывать моряку гостеприимство и всяческие почести». Я смотрю на нептуновские грамоты — много их у меня, а вот гостеприимство океана не всегда чувствуешь…
Мы знали, что неминуемо встретимся с ними. Но что это произойдет в районе Н., пожалуй, никто не предполагал.
И вдруг хрипловатый голос акустика:
— Цель впереди по курсу. Дистанция… Цель неподвижна. Предполагаю айсберг.
Сейчас я могу спокойно говорить о том, какая опасность подстерегала нас каждую секунду. Тогда же не только я, а весь экипаж жили одним: выбраться из ледяной ловушки, остаться невредимыми, и само ощущение опасности растворилось в работе. Ведь стоило отвернуть от одной ледяной громадины, как на экране гидролокатора появлялась новая цель — еще один айсберг, второй, третий…
Кто-то из ребят обронил: «Мы как альпинисты». Образнее, наверное, не скажешь. Подводных альпинистов роднит с настоящими одно: ошибаются один раз… Только мы не карабкались по обрывам, а обходили отвесные ледяные стены, которые на сотни метров уходят вглубь.
Теперь мне кажется, что лодка прорвала охранение «противника». Цели, правда, были пассивными, но искусством маневрирования нужно было обладать в совершенстве, как в боевых условиях.
Через несколько суток похода айсберги исчезли. Но в рубке гидроакустика, чуть-чуть затемненной, похожей на лабораторию, несколько пар глаз были по-прежнему прикованы к светящимся приборам. В любое мгновение могли появиться активные цели…
Представляю, как перезванивает замерзший ивняк над речкой. Женщины у проруби — у нас ее называли полыньей — полощут белье. У них красные от холодной воды руки… Вот, пожалуй, и все ассоциации, какие у меня остались от домашнего слова «полынья».
Зато сейчас, через много лет, я по-другому его воспринимаю. Потому что для каждого подводника полынья — это кусочек чрезвычайно важного жизненного пространства. Ведь лодка идет подо льдом, под многометровым панцирем пакового льда. И если в обычных глубинах в случае необходимости можно всплыть, то попробуй сделать это здесь, в Арктике. Не всегда полынья может оказаться над головой или быть тех размеров, что надо… И поэтому любой командир, ведущий лодку в таких условиях, обязательно нанесет на карту замеченную полынью — так, на всякий случай.