ПУТЕШЕСТВЕННИКИ РОССИЙСКИЕ
Писатель Сергей Николаевич Марков известен читателю своими произведениями о русских землепроходцах и мореходах — «Юконский ворон», «Летопись Аляски», «Подвиг Семена Дежнева», «Идущие к вершинам», «Земной круг» и другими книгами.
Сейчас С. Н. Марков закончил работу над новой книгой — «Вечные следы», посвященной русским путешественникам.
Печатаем главы из этой книги.
В XVIII веке русские мореходы из Охотска и Камчатки совершали отважные плавания к Алеутским островам и Аляске, а несколько позже, заселив Аляску, в самом начале XIX столетия достигли рубежей Калифорнии и кораллового берега Сандвичевых (Гавайских) островов. Среди первых исследователей севера Тихого океана были уроженцы Владимирской губернии.
В моей «Тихоокеанской картотеке» собраны сведения о купце-мореходе Степане Постникове.
Он жил в Большерецке, на юго-западном побережье Камчатки. Войдя в долю с Семеном Красильниковым, Семеном Кульковым и Степаном Тюриным, предприимчивый владимирец построил на реке Камчатке судно длиною в шесть сажен. Мореходом был приглашен Степан Черепанов. В сентябре 1759 года корабль «Захария и Елисавета» вышел в море «для изыскания новых островов и народов», как говорил тогда о таких походах знаменитый камчатский мореход Степан Глотов. На борту судна было сорок два промышленника.
Степану Черепанову пришлось зазимовать на Командорах. Судя по очень толковому описанию, составленному впоследствии со слов Черепанова, он побывал на острове Беринга. Мореход описал Саранное озеро на северном побережье острова, живо рассказал об охоте на морских коров, которые еще водились тогда около Командорских островов. Люди с «Захария и Елисаветы» кололи зверей железными спицами на длинных древках. Каждая морская корова давала до 150 пудов мяса, не уступавшего по вкусу говядине, более пятидесяти пудов жира.
Насушив мяса и натопив впрок жира, мореплаватели направили свой путь к Алеутским островам, где начали промысел на морских бобров. В описании Черепанова можно узнать остров Атту, самый крупный среди Ближних островов, с его труднодоступными для высадки скалистыми берегами и снежными горами. Русские промышленники наблюдали жизнь алеутов Ближних островов, и Черепанов записал много ценного о жизни, быте и верованиях обитателей острова Атту.
«…Когда станем есть же, что сами едим, то и тем алеутцам уделяем, не минуя никогда…» — рассказывал потом Черепанов о своей дружбе с туземцами.
Мореходы помогли одному алеуту вылечить тяжелую рану на руке. В знак благодарности он принял русское имя — Леонтий.
В 1762 году Степан Черепанов вернулся с Алеутских островов, доставив 1750 бобров.
Одновременно с Черепановым у Ближних островов находился начальник корабля «Адриан и Наталья» — знаменитый Андреян Толстых. На службе у него состоял суздальский крестьянин Иван Кокин. Он участвовал в замечательном походе Толстых, когда тот подробно исследовал Андреяновские острова — Канага, Большой Ситхин, Тагалах, Атха, Амля, Адах…
На острове Атха, увенчанном высоким вулканом, Иван Кокин отыскал алеута-подростка, круглого сироту, с согласия тойона (старшины) острова взял мальчика к себе и назвал Фомой. Алеут Фома обучился русскому языку и долго жил среди камчатских мореходов. Кокин, очевидно, взял на себя заботы по воспитанию второго алеутского мальчика, Стефана. Стефан был «пленником незнаемых народов» и бежал к русским, как только узнал, что они высадились на одном из островов.
В 1764 году корабль, на котором находился Иван Кокин, возвратился на Камчатку.
В 1762 году Степан Постников вместе со своими компаньонами послал корабль для зимовки на остров Уналашка. Судном командовал мореход Петр Дружинин. Промышленники Дружинина разделились на три отряда. Первый из них остался в Кошигинской гавани на Уналашке, второй — зимовал в заливе Калехта, а с третьим отрядом пошел на остров Сиданак сам Дружинин. Замечательно, что Дружинин с тридцатью товарищами построил на месте зимовки небольшую крепость, вероятно, первую крепость будущей Русской Америки.
Поход стоил больших жертв. Сам Дружинин погиб на Сиданаке, а его корабль, зимовавший на Уналашке, сгорел. Кажется, это был именно «Захария и Елисавета». Некоторые историки считают, что в итоге похода Петра Дружинина была открыта и частично исследована Кошигинская бухта на острове Уналашка.
В 1764 году один из Кульковых, бывших компаньонами Степана Постникова, побывал в Петербурге и рассказал там подробно о последних открытиях на Алеутских островах. Его рассказы стали известны М. В. Ломоносову, который в это время писал одно из своих замечательных сочинений — «О северном мореплавании на восток по Сибирскому океану».
Тем временем остальные участники мореходного товарищества Постникова продолжали свою деятельность. Степан Тырин в 1764 году посылал корабль «Св. Петр и Павел» к острову Атту, где его мореходы встретились с доблестным Андреяном Толстых.
Мореход с «Захария и Елисаветы» Степан Черепанов с 1768 по 1773 год находился в плавании на Ближние и Андреяновские острова на корабле «Николай».
Семен Красильников, участник компании Постникова и Кульковых, посылал за бобрами, котиками и песцами судно «Владимир» с мореходом Тихоном Сапожниковым. Сапожников позднее прославился тем, что однажды, потеряв в открытом море счисление, проплыл от берегов Аляски до области тропического климата.
Наконец, на самом исходе XVIII и в начале XIX столетия нам встречается имя суздальского купца Петра Кутышкина. От него остался весьма своеобразный документ.
После смерти знаменитого основателя Русской Америки, открывателя острова Кадьяка и части материка Аляски Григория Шелехова, Кутышкин подал царю прошение, в котором уверял, что он является одним из основателей мореходно-промышленной компании Шелехова.
Петр Кутышкин добивался, чтобы его признали участником Российско-Американской компании и разрешили участвовать в ее богатых прибылях. Прошение Кутышкина и переписка учреждений по поводу этого прошения были найдены всего несколько лет назад.
Разумеется, именами Степана Постникова, Ивана Кокина и Петра Кутышкина нельзя исчерпать список выходцев из Владимирской губернии, так или иначе участвовавших в замечательных открытиях на севере Тихого океана. Я рассказал об этих людях в надежде, что поиски во владимирских архивах могут увеличить скромный список мореходов из этого края и наши познания об их деятельности.
РАДИЩЕВ И МОРЕХОДЫ
22 марта 1797 года Александр Радищев, возвращаясь в Россию из ссылки в Илимск, остановился в Таре. В тот же день в Тару со стороны Тобольска приехал еще один путник и задержался, чтобы покормить лошадей. Узнав о том, что он разделяет отдых с великим изгнанником, незнакомец пошел в дом, где был Радищев. Это был смелый поступок со стороны поручика Василия Ловцова. Из разговора с ним Радищев узнал, что Ловцов едет в Иркутск, возвращаясь из Санкт-Петербурга. Подробности встречи до нас не дошли. Мы можем только строить догадки о значении этой знаменательной встречи на тарском постоялом дворе.
Перенесемся в Охотск 1792 года. Василий Федорович Ловцов получил приказ из Иркутска принять командование кораблем «Св. Екатерина». Корабль с матросами и первым русским посольством в Японию должен был отправиться к острову Матсмаю, сдать японским властям трех японских моряков, когда-то занесенных штормом в русские владения.
Но главной целью похода было установление торговых связей с Японией. Инициаторами всего предприятия были Григорий Шелехов, устроитель Русской Америки и глава торговой компании на Тихом океане, и приятель Шелехова, натуралист Эрик Лаксман. Главой посольства был назначен сын Лаксмана, Адам, чиновник из Гижигинска. В составе посольства был шелеховский торговый уполномоченный Поломошный.
Корабль прибыл в Японию и бросил якорь в гавани Немуро, где русские расположились на зимовку. На следующий год Ловцов поднял паруса и пошел вдоль берегов острова Матсмая до города Хакодате. Оттуда Ловцов и Лаксман проехали в Матсмай — к японскому губернатору — для переговоров о разрешении русским торговым кораблям посещать порт Нагасаки. Такой открытый лист после долгих переговоров японцы и выдали на имя Лаксмана и Ловцова (Радищеву Ловцов мог показывать если не подлинник, то перевод этого «свидетельства»).
«Васиреи Оромусау» — так звали Ловцова японцы — 8 сентября 1793 года возвратился в Охотск вместе со всем составом посольства. Из Японии были вывезены научные коллекции, гербарии, морские карты и т. д. Екатерина II не оценила всей важности итогов похода на Матсмай и ограничилась лишь награждением участников экспедиции (Шелехов был обойден, хотя он очень давно ратовал за установление торговых связей с Японией и осваивал Курильские острова). Преодолевая косность чиновников и царедворцев, играя на честолюбии властной царицы, Лаксман и Шелехов добились разрешения на второй поход в Японию, причем Лаксману поручалась научная, а Шелехову торговая часть экспедиции.
Но в июле 1795 года Григорий Шелехов умер. Такая же скоропостижная смерть настигла и Эрика Лаксмана: он скончался в январе 1796 года в 118 верстах от Тобольска, на ямской станции Дресвянской.
…Все это Радищев узнал от Ловцова в Таре. Погребенный заживо в Илимске, изгнанник, конечно, не мог знать ничего о походе Ловцова и Лаксмана.
Уместно вспомнить о литературно-научных занятиях Александра Радищева в Илимске. Известно, что он наравне с историческими работами занимался и исследованием вопроса о торговле с Китаем в Кяхте и вообще русской торговле со странами Востока. Григорий Шелехов, человек большого природного ума, еще в первые годы своей деятельности мечтал об установлении правильной торговли в Кяхте. В его архиве можно увидеть груды писем из Кяхты с донесениями о жизни собственно Китая и документы, которые подтверждают его личные хлопоты об открытии торга в Кяхте. Аляска — Алеутские и Курильские острова — Кяхта — Кантон — Филиппины — Япония входили в круг торговых интересов Шелехова.
Многое станет понятно, когда мы скажем несколько слов о встрече Радищева с самим «Колумбом Российским». Она произошла в 1791 году в Иркутске, когда Радищев ехал в Илимск. В тот год Эрик Лаксман выехал в Петербург вместе с японцами, которых потом отправили на «Св. Екатерине» в Японию.
Следовательно, Радищев знал от Шелехова о плане первого похода русских к японским берегам. О встрече с Шелеховым Радищев писал 14 ноября 1791 года, а в сентябре иркутский губернатор Пиль получил указ об организации экспедиции Лаксмана. В 1791 году Радищев от Шелехова мог узнать о том, что за год до их встречи (1790) в Кяхте снова возобновилась торговля с китайцами. Наверное, Шелехов делился с изгнанником своими заветными планами о торговле с Кантоном. Во всяком случае, встреча с Шелеховым была для Радищева встречей не простой.
В письме об этой встрече Радищев отмечает Шелехова не только как предприимчивого человека, но и как автора книги о своих приключениях в Русской Америке.
…Следовательно, Ловцов в Таре, в беседе с автором «Путешествия из Петербурга в Москву», неминуемо задел вопросы, которые были известны Радищеву, и обогатил Радищева новыми сведениями, которыми он располагал как соратник Шелехова и участник первого русского посольства в Японию.
Великий революционер Радищев был сыном своего века. Он проявил огромный интерес к стремлениям передовых людей типа Шелехова, старавшихся расширить связи России со странами Востока и Тихого океана.
Таков смысл встречи двух людей в маленьком, занесенном снегом сибирском городке 22 марта 1797 года.
АНДРЕЕВСКИЙ ФЛАГ В БРАЗИЛИИ
Среди участников первого русского плавания вокруг света, совершенного в 1803—1806 годах под руководством известных мореплавателей Ю. Ф. Лисянского и И. Ф. Крузенштерна, был также естествоиспытатель Г. И. Лангсдорф. Он совершил огромный путь от Кронштадта до Камчатки, побывал в Японии, Калифорнии, на Южном Сахалине и возвратился в Россию по суше через Охотск, Якутск, Иркутск, посетив заодно Кяхту на китайской границе. В 1812 году вышло в свет двухтомное сочинение профессора Г. И. Лангсдорфа, в котором он подводил научные итоги своего кругосветного путешествия.
Весной 1812 года Лангсдорф назначается русским консулом в Рио-де-Жанейро. Занимая эту должность, он основное внимание уделял научной деятельности. Он провел ряд изысканий, составлял научные коллекции, изучил и описал индейское племя ботокудов, о котором ученый мир почти не имел представления. Уже в 1816 году Лангсдорф отправил Петербургской Академии наук первый ящик добытых им экспонатов — шкуру лично им убитого тапира, крупнейшего млекопитающего животного Южной Америки, и коллекцию шкурок редких обезьян и птиц Бразилии. Такие коллекции он и в последующие годы посылал Петербургской Академии, тем самым обогащая ее музей. Благодаря стараниям Лангсдорфа петербургская коллекция экспонатов из Южной Америки вскоре заняла одно из первых мест в Европе.
В 1821 году Лангсдорф избирается действительным членом Петербургской Академии наук. Ему поручается совершить научное путешествие во внутренние области Южной Америки. Ученый занимался этим вплоть до 1828 года. Вначале велись предварительные экскурсии и работы, главная же часть задания была выполнена после 1825 года.
В 1825 году к Г. Лангсдорфу примкнул штурманский помощник Нестер Рубцов, прибывший в Бразилию на одном из кораблей Российско-Американской компании, совершавшем кругосветное плавание. Путешествуя с Лангсдорфом по Бразилии, Нестер Рубцов вел ежедневные записи, которые назвал «Астрономическими обсервациями». В них приводились астрономические, метеорологические и географические наблюдения исследователей.
Сам Г. И. Лангсдорф проводил постоянные наблюдения за колебаниями магнитной стрелки и занимался изучением впервые открытых им пятидесяти видов рыб Бразилии. Он вел дневники, которые впоследствии стали основными источниками по истории замечательных русских исследований в бразильских дебрях.
В январе 1827 года Г. И. Лангсдорф и его спутники достигли города Куяба на одноименной реке. Это был «город золота», куда устремлялись старатели со всех концов Бразилии. Здесь Лангсдорф и Рубцов пробыли до ноября 1827 года. Они совершили восхождение на вершину Сан-Жеронимо и осмотрели места добычи алмазов неподалеку от Санта-Анна. Г. И. Лангсдорф правдиво описал бесправное положение негров — искателей алмазов, и зверства белых рабовладельцев.
Г. И. Лангсдорф и его спутники изучили жизнь и быт шести племен, обитавших в самом сердце Бразилии.
Ученые исследовали также индейцев племен гуана и гуато. Первые обитали на восточном берегу реки Парагвай, занимались земледелием, рыбной ловлей, торговлей и ткацким ремеслом. Племя гуато почти всю жизнь проводило на воде, питалось мясом крокодилов. На суше гуато бесстрашно охотились на ягуаров.
В апреле 1828 года Лангсдорф и его спутники достигли области, населенной индейцами апиака. Туземцы сердечно встретили русских людей. Лангсдорф и Рубцов собрали драгоценные для науки данные об образе жизни и общественном укладе апиака, не имевших тогда понятия о частной собственности, еще пользовавшихся каменными топорами.
В научной литературе до сих пор крайне редки описания бразильских индейцев из племени мурундуку. Изображения их совершенно отсутствуют в печати. Тем ценнее для русской науки становятся образцы украшений мурундуку, собранные Лангсдорфом, и зарисовки, сделанные сопровождавшим его художником Флорансом.
Во время своих исследований Г. И. Лангсдорф неоднократно выступал в защиту индейцев. Он обличал зверства португальских колонизаторов, жестоко расправлявшихся с индейскими племенами Бразилии, в письмах губернаторам бразильских провинций обращал внимание на нужды туземного населения.
Осенью 1828 года бесстрашные исследователи возвратились в Рио-де-Жанейро, закончив «полное страданий, беспокойств и несчастий странствие через внутренние области обширной Бразильской империи». Лангсдорф и Рубцов в путешествии тяжело заболели тропической лихорадкой.
Через год больной Нестер Рубцов прибыл в Петербург, чтобы передать Академии наук научные сокровища, добытые русскими учеными в дебрях Бразилии. Лишь одна этнографическая коллекция состояла из ста редкостных предметов. Очень ценны были рисунки, в которых были отражены природа и люди Бразилии.
Рукописи, привезенные Нестером Рубцовым, содержали описания различных областей Бразилии, очерки об отдельных индейских племенах, словари их языков и наречий. Двадцать шесть тетрадей занимали научные дневники самого Г. И. Лангсдорфа.
Личный вклад Нестера Рубцова в эту сокровищницу состоял из рукописи, озаглавленной «Астрономические обсервации», генеральные карты нескольких островов путешествия по Бразилии. Карты Рубцова, представлявшие огромную ценность, впоследствии исчезли из хранилища Академии наук.
Своими исследованиями Г. И. Лангсдорф и его товарищи внесли огромный вклад в отечественную и мировую науку. До них ученый мир имел весьма скудное представление о Южной Америке. Экспедиции, которые направлялись туда, преследовали лишь грабительские, захватнические цели. Известно, что некоторые племена, изученные Лангсдорфом (ботокуды, куана и другие), были впоследствии истреблены колонизаторами Южной Америки.
Путешествие же Г. И. Лангсдорфа преследовало исключительно научные цели. Для правильной оценки результатов его экспедиции достаточно указать, что многие добытые русским ученым данные об индейских племенах фактически до сих пор не превзойдены. Однако научный подвиг Г. И. Лангсдорфа был забыт в царской России.
Основные материалы его путешествия по Бразилии были обнаружены в архиве Академии наук СССР лишь в 1930 году. Советские люди по достоинству оценили ревностное и бескорыстное служение Г. И. Лангсдорфа и Н. Рубцова русской науке. Изучению их трудов посвящены многие работы советских ученых.
ШТУРМАН АЛЕКСАНДР КАШЕВАРОВ
В XIX веке русские моряки немало сделали для исследования берегов Северо-Западной Америки. Они шли от полярных областей Нового Света на юг и доходили до Калифорнии. Первенство в изучении Аляски тогда безусловно принадлежало русским.
Осенью 1838 года закончился один из таких смелых походов, предпринятый креолом Александром Филипповичем Кашеваровым, уроженцем Аляски.
В июле этого года флотский штурман А. Ф. Кашеваров покинул борт брига «Полифем» и высадился на мысе Лисбурн. Перед отважным моряком стояла задача отыскать путь для кораблей вдоль берегов полярной части материка Северной Америки.
Поход А. Ф. Кашеварова был связан с именем знаменитого путешественника Джона Франклина. В 1825 году Франклин спустился вниз по канадской реке Мекензи и, следуя на запад вдоль полярного побережья, двинулся к крайней северной точке Аляски — мысу Барроу.
А. Ф. Кашеваров вступил в почетное соревнование с Джоном Франклином. Посадив участников экспедиции на алеутские байдарки, Кашеваров поплыл к мысу Ледяному. Производя опись полярного берега Аляски, А. Ф. Кашеваров открыл на 71°13″ северной широты и 155°40″ восточной долготы обширный залив Прокофьева, затем — залив Куприянова и мысы Степового и Врангеля. Закончив в невероятно трудных условиях опись этого важного участка северного побережья, Кашеваров вернулся к мысу Барроу.
Таким образом, силами А. Ф. Кашеварова и Франклина был исследован весь полярный берег Аляски, от Берингова пролива до устья реки, где в 1792 году Александр Мекензи написал на дикой скале киноварью свое имя (кстати, в том же 1792 году Григорий Шелехов расставил русские знаки на северо-западном берегу Америки).
На обратном пути у мыса Барроу А. Ф. Кашеваров встретил толпы эскимосов. Они угрожали ему каменными стрелами и копьями и, очевидно, хотели напасть на экспедицию.
Напрасно искал А. Ф. Кашеваров бриг «Полифем» в бухтах близ мыса Барроу. Корабль, ожидавший Кашеварова у северной точки Аляски, как оказалось, укрылся в заливе Коцебу, севернее Берингова пролива. А. Ф. Кашеваров решил продолжать свое беспримерное плавание на кожаных байдарках. Позднее, осенью 1838 года, люди на борту «Полифема» увидели заиндевевшие кожаные лодки, спускающиеся к югу вдоль берегов Аляски.
Путешествие А. Ф. Кашеварова послужило основой для составленного им «Атласа вод, омывающих Восточную Сибирь и Аляску», изданного в 1843 году. Впоследствии А. Ф. Кашеваров прославился еще и тем, что в 1854 году принял деятельное участие в героической обороне северо-востока нашей страны от нашествия англо-французского флота.
…Следует упомянуть, что в том же 1838 году служилый Российско-Американской компании креол Василий Малахов был послан исследовать область Квихпакского бассейна.
В. Малахов смело углубился в дебри Аляски и по берегам Юкона добрался до его притока Апхун, где завязал дружественные отношения с индейцами. Затем исследовал реку Нулато, где вскоре был возведен русский пост, задачей которого было противодействовать деятельности Компании Гудзонова залива. Впоследствии о В. Малахове упоминал в одном из своих рассказов Джек Лондон.
Так бесстрашные русские исследователи — штурман А. Ф. Кашеваров, зверолов В. Малахов и другие — обходили на лодках, сшитых китовым усом, северную оконечность Аляски и приплывали к жилищам неведомых племен в глубине материка Нового Света.
ДЕКАБРИСТ-МОРЕПЛАВАТЕЛЬ
В 1851 году в глухом Селенгинске, вблизи китайской границы, умер декабрист Константин Петрович Торсон. Он был похоронен на берегу быстрой Селенги, неподалеку от каменных курганов древних обитателей Забайкалья.
Константин Торсон окончил Морской корпус и вскоре прославился как искусный и неустрашимый флотский офицер. В 1819 году на Торсона обратил внимание начальник русской экспедиции в Антарктику капитан Ф. Ф. Беллингсгаузен. Он зачислил лейтенанта К. П. Торсона в состав экипажа шлюпа «Восток».
Экспедиция открыла Антарктиду и ряд островов, пробыла в плавании 761 день и совершила путь, общая длина которого превышала более чем в два раза окружность земного шара.
В конце 1819 года русские корабли, находясь на дальнем юге Атлантического океана, подошли к земле с неприступным каменным берегом. Высокий остров был покрыт снегом. Он находился на 56°44′18″ южной широты. Этот остров был назван в честь Торсона, и лишь после событий 1825 года его стали обозначать на картах под именем острова Высокого.
Константин Торсон не раз высаживался и на коралловые атоллы Океании, исследуя животный и растительный мир зеленых архипелагов. В 1820 году, при приближении корабля к Островам Россиян, зоркий вахтенный офицер Торсон заметил кипевший у берега пенный бурун. Благодаря бдительности Торсона было предотвращено крушение «Востока».
Помари, король островов Таити, подарил Торсону дорогие ткани местного изделия. Во время стоянки на Таити лейтенант Торсон руководил заготовкой съестных припасов для кораблей и наблюдал за меновой торговлей с туземцами, не допуская попыток даже малейших злоупотреблений. Он раздавал подарки островитянам и вел с ними переговоры.
В порту Джаксон (Сидней), на мысе Русских, была устроена астрономическая обсерватория. Торсон участвовал в работах корабельных астрономов. Такие же научные наблюдения проводились и во время стоянки кораблей в бухте Рио-де-Жанейро, где обсерватория была оборудована на берегу Крысьего острова.
К юго-востоку от Тасмании лежал остров Мак-Куори, где сосредоточивались промыслы морских слонов. Лейтенант Торсон, исследуя остров, добыл там животных и птиц для коллекций.
Возвратившись на родину, К. П. Торсон занялся изучением положения русского флота. Он находился тогда в самом плачевном состоянии. Маркиз де Траверсе, занимавший пост русского морского министра, и его преемник Меллер развалили флот и подорвали морские силы великой державы. Среди русских моряков существовало убеждение, что де Траверсе уничтожал флот вполне сознательно по указке Англии.
К. П. Торсон со свойственными ему трудолюбием и обстоятельностью собрал данные о состоянии русского морского флота и предложил свои способы для исправления многолетних «ошибок».
В частности, Торсон взялся оборудовать как показательное судно корабль «Эмгейтен».
Большую помощь Торсону оказывал Николай Бестужев, тоже будущий декабрист, талантливый изобретатель и художник, капитан-лейтенант 8-го флотского экипажа. Н. Бестужев не успел изготовить для «Эмгейтена» лишь усовершенствованный хронометр и астрономические часы. Завершать эти изобретения ему пришлось уже в Селенгинске, где судьба вновь свела Бестужева с Торсоном.
Морское министерство было вынуждено обратить внимание на настойчивую деятельность Торсона. Его предложения были рассмотрены особой комиссией и признаны весьма ценными. Он был назначен адъютантом начальника Морского штаба. Однако авторство у Торсона было отнято, и почин офицера-труженика был присвоен высшими морскими чинами. Что же касается образцового корабля «Эмгейтен», то его использовали не как боевую единицу, а отдали для личного пользования будущему палачу декабристов — великому князю Николаю Павловичу.
Константин Торсон жил мечтой о плавании к Северному полюсу, но эта экспедиция не состоялась, хотя для нее уже строились два корабля. В походе к полюсу хотел принять участие и Михаил Бестужев.
Капитан-лейтенант К. П. Торсон, сблизившись с братьями Бестужевыми, стал часто бывать в доме у Синего моста. Этот дом принадлежал Российско-Американской компании; в нем жили Кондратий Рылеев, Александр Бестужев, Владимир Штейнгель. Там собирались братья Кюхельбекеры, Завалишин, Батеньков, Якубович, Муханов и другие декабристы.
В 1825 году Торсон был принят в ряды Северного общества.
К. Ф. Рылеев поручал Торсону во время будущего восстания захватить Кронштадт и превратить его в оплот революции. Обсуждалась также возможность похищения царской семьи на военном фрегате. Это опасное предприятие доверялось Торсону как искусному моряку.
К. П. Торсон вместе с Александром и Михаилом Бестужевыми и Г. Батеньковым явился в дом Российско-Американской компании, чтобы сообщить Кондратию Рылееву о смерти Александра I в Таганроге. Накануне знаменательного дня 14 декабря 1825 года герой Антарктики виделся с главными руководителями восстания.
Константин Торсон был схвачен и заключен в крепостной каземат. Он содержался в Свеаборге, близ Гельсингфорса, и в Петровской куртине Петропавловской крепости.
Декабрист-мореплаватель обладал такими знаниями, что ему разрешалось даже в крепости составлять записки о желательных преобразованиях в морском флоте.
Однако К. П. Торсон был судим «по второму разряду» и приговорен к двадцатилетней ссылке. Затем эта ссылка была заменена пятнадцатилетней.
В 1827 году, закованным в кандалы, он прибыл в Читинский острог. Через некоторое время декабристы были переведены в Балягинский Петровский железоделательный завод в Забайкалье, где для них была выстроена укрепленная тюрьма по образцу исправительных домов Америки.
В этой тюрьме декабристы проявляли по-разному свои замечательные способности. Николай Бестужев и К. П. Торсон необычайно быстро восстановили и пустили в ход долго бездействовавшую водную «пильную мельницу» завода. Несколько позже Торсон и Н. Бестужев коренным образом переоборудовали доменную печь и вдвое повысили ее производительность, облегчив труд рабочих-каторжников. Декабристы добились того, что Петровский завод стал выпускать «железо не хуже шведского».
Есть сведения, что Константин Торсон в тюрьме заносил на бумагу воспоминания о своих скитаниях в океанах. Среди узников Петровского завода было три кругосветных путешественника: сам К. Торсон, Д. Завалишин и М. Кюхельбекер. Это были люди, которые видели сияние Южного креста. Торсон часто делился воспоминаниями о походе русских кораблей к ледяным берегам Антарктики. Каторжный «досуг» он коротал также за изготовлением моделей лесопильной, молотильной и жатвенной машин. Эти навыки пригодились ему, когда К. П. Торсон в 1835 году был поселен в захолустной Акшинской крепости, затерявшейся среди бурятских кочевьев.
Через четыре года его перевели в унылый заштатный городок Селенгинск, засыпанный наносами беспокойной реки. Здесь жили его старые друзья и соратники — Николай и Михаил Бестужевы.
Вдалеке от морей, они вспоминали не раз свои замечательные плавания, утесы Гибралтара и благоухающие леса Таити. Николай Бестужев трудился в Селенгинске над своими точными морскими приборами. Оба брата Бестужевых и Торсон занимались сельским хозяйством и были просветителями жителей Забайкалья. Декабристы улучшили местное овцеводство, впервые развели арбузы, дыни, огурцы.
Константин Торсон мечтал о том, что он заведет в Забайкалье небольшую фабрику машин и орудий сельского хозяйства. Ему удалось построить в Селенгинске мельницу и создать молотильную машину. Чертежи этой молотилки были посланы в Минусинск, к декабристам братьям Беляевым. Сблизившись с жителями Кяхты, Торсон и Бестужевы начали и там большую просветительскую работу.
К. П. Торсон прожил в Селенгинске двенадцать лет, и все эти годы проходили в неустанных трудах и бескорыстном служении народу.
ПОЭТ-ПУТЕШЕСТВЕННИК
Жизнь коротка.
Уходит время.
Стыд
Тому, кто жизнь и время праздно тратит!
К северу от Берингова моря в материк Северной Америки врезается залив Коцебу. Он лежит как раз напротив крайнего мыса Азии; если бы этот мыс можно было передвинуть еще к востоку — через пролив, — то границы мыса совпали бы с береговыми очертаниями залива Коцебу.
Мыс Крузенштерна, бухта Доброй Надежды, губа Эшольца — вот какие названия можно найти на карте Ледяного залива. А Ледяным он может быть назван с полным правом. Береговые мысы залива состоят из древних ледников, покрытых мощным слоем ила, тоже древнего. На поверхности ила растут ивы, полярные мхи и лишайник. В пластах ила покоятся кости мамонтов, мускусных быков и оленей. На берегах Ледяного залива живут эскимосы, родственные канягмютам острова Кадьяка в бывших российско-американских владениях.
В XIX веке жители залива Коцебу еще пускали стрелы с метательных досок и носили железные ножи длиною в два фута.
К востоку от залива высится цепь открытых русскими гор Румянцева. Они лежат между берегом Ледовитого океана и мощным руслом Юкона.
Через залив Коцебу проходит Полярный круг. Единственный остров залива труднодоступен с юга; там высятся гранитные скалы, выступающие с морского дна. Мореплавателям всего мира, особенно русским мореходам XIX века, этот пустынный остров известен под именем о с т р о в а Ш а м и с с о. Так у рубежа двух материков в холодном море высится памятник одному из замечательных людей XIX века.
Когда в Париже санкюлоты везли на казнь врагов революции, французский аристократ Шамиссо бежал вместе с семьей в Пруссию.
В семье беглеца рос сын Адальберт, родившийся в 1781 году. Адальберт Шамиссо, как мы увидим впоследствии, не разделял убеждений отца.
Молодого Шамиссо тянуло во Францию. После 1802 года он побывал в Париже, посетил Швейцарию. Он испытывал величайшую трагедию — утрату родины. Он помнил о своем французском происхождении, но во Франции был чужим; сказывалось прусское воспитание и образование. Он служил в рядах немецкой армии, сражавшихся с Наполеоном: к Бонапарту Шамиссо, как он впоследствии объяснял, питал ненависть как к тирану.
Француз по рождению, прусский лейтенант, естествоиспытатель немецкой школы, Адальберт Шамиссо сделался немецким поэтом.
В 1814 году он издал «Чудесную историю Петера Шлемиля». Это была романтическая сказка о бедном немецком студенте. Студент заключил выгодную, как ему казалось, сделку с дьяволом. Дьявол, явившись к студенту в образе учтивого и степенного господина, предложил продать ему тень студента за бездонный кошель с золотом. Обрадованный Петер уступил тень дьяволу и, жадно пересчитывая адские червонцы, думал о счастливой и независимой жизни богача. Но счастья и покоя студент не нашел. Обычные люди, которые имели свои тени, были счастливее богача без тени. Петер Шлемиль решает расстаться с сокровищами. Он бросает дьявольский бездонный кошелек, добывает семимильные сапоги и в этих сапогах пускается в далекое странствие.
Только обойдя весь земной шар, Петер Шлемиль вернулся на родину счастливым и навсегда успокоенным…
Биографы Шамиссо видели в этой сказке прозрачную аллегорию, ясный намек на неравноправное положение в обществе самого Шамиссо, утратившего родину. Через год после выхода в свет сказки о Петере Шлемиле Шамиссо, как и его герой, отправился в далекое странствие…
Около 1800 года Александр Баранов, главный правитель Русской Америки, прислал в Санкт-Петербург проект организации первого кругосветного похода: Кронштадт — Ново-Архангельск, что у берегов Аляски.
Крузенштерн, Резанов, Лисянский в 1803—1806 годах совершили первый кругосветный поход. С тех пор начались регулярные плавания русских кораблей из Кронштадта в Ситху (Ново-Архангельск).
Русские моряки начинали изучать Океанию, а владения Российско-Американской компании достигли берегов Калифорнии, где в 1812 году Иван Кусков, мещанин из города Тотьмы, заложил поселение Росс.
В 1809 году, в то время, когда в Петербурге начал издаваться «Журнал новейших путешествий» (отклик на запросы времени!), пост государственного канцлера России занял Н. П. Румянцев, старший сын Румянцева-Задунайского. Он покровительствовал делам Российско-Американской компании и интересовался кругосветными походами, снаряжавшимися за счет компании. В 1811 году капитан В. М. Головнин был предательски взят в плен японцами, но бедствия не останавливали русских мореходов. Корабли под флагом Российско-Американской компании плыли по волнам тропических и северных морей.
21 апреля 1815 года был рассмотрен проект отправления очередной кругосветной экспедиции на корабле «Рюрик» за счет самого Н. П. Румянцева.
Румянцев был причастен к первому походу вокруг света 1803—1806 годов. В свое время, напутствуя Крузенштерна, Румянцев предлагал ему искать безвестные острова — от тропика до 48° северной широты по параллели, где якобы живут люди «белые, взрачные, кроткие, в градожительстве просвещенные»; они добывают золото и серебро. Отправляя «Рюрик» под командой Отто Коцебу, участвовавшего еще в походе Крузенштерна, Румянцев предлагал «Колумбам Российским» большую научную программу.
Был утвержден план экспедиции и вынесено решение о том, что на корме «Рюрика» должен быть русский военный флаг.
Молодой прусский естествоиспытатель Адальберт Шамиссо был приглашен принять участие в походе «Рюрика» в качестве натуралиста.
Шамиссо с восторгом принял предложение Румянцева и Коцебу.
Корабль «Рюрик», расправив полотняные крылья, отошел от стенки Кронштадтского порта в 1815 году.
Шамиссо три года пробыл на борту «Рюрика». Это было время, когда русские моряки, ободренные успешными кругосветными походами, делали попытки укрепиться в Полинезии.
Во время рейса «Рюрика», в 1816 году, король Сандвичевых островов Томари заявил о том, что он принимает русское подданство. На островах Томари развевался русский флаг, цвели русские плантации и возводились русские крепости. В то же время индейские вожди калифорнийского берега сами просили у губернатора Сан-Франциско не препятствовать росту торговли в селении Росс, и испанский король Фердинанд VII примирился с соседством русских в Калифорнии.
«Рюрик» был построен руками русского народа; матросы также были русскими. Великий русский народ дал возможность человеку, утратившему родину, увидеть весь мир, почувствовать себя гражданином Вселенной. И Адальберт Шамиссо впоследствии отдал долг великой стране…
Поход «Рюрика» обогатил русскую географическую науку. Достаточно сказать, что Коцебу открыл в 1815—1818 годах 399 островов в Тихом океане и залив с островом Шамиссо.
«…Стыд тому, кто жизнь и время праздно тратит!» — эти слова Шамиссо мог сказать о себе.
Шамиссо посвятил себя науке.
Он увидел племена Океании, острова Восточной Микронезии, окруженные пенными бурунами и покрытые вечнозелеными рощами.
На архипелаге Ратак Адальберт Шамиссо нашел 59 видов растений и собрал гербарий, по полноте своей самый лучший, с чем соглашались позднейшие исследователи.
Шамиссо в сопровождении своего приятеля, туземца Каролинских островов Каду, исследовал Маршальский архипелаг. Ему пришлось делить радости и горе с обитателями Полинезии.
Он отмечал высокую одаренность жителей Маршальских островов — их любовь к путешествиям, замечательное знание географии Океании, смелость, проявляемую в далеких морских походах.
Шамиссо был свидетелем того, как полинезийцы выдалбливают каменным долотом лодки и на этих первобытных судах совершают опасные плавания. Натуралист с корабля «Рюрик» описал нравы и обычаи жителей Микронезии — волшбу, татуирование, сопровождаемое мистическими церемониями.
Он видел примеры высокой дружбы, верности и любви среди полинезийцев, видел, как женщины Маршальских островов идут в бой рядом с мужчинами, как они усыновляют детей, оставшихся без матерей.
Шамиссо дал науке полные сведения о Маршальских островах, исследованных русской экспедицией. (Мы, кстати сказать, не забыли, что в тропических водах, окаймленные бурунами, лежат острова Беринга, Хромченко, Чичагова, Румянцева, Суворова, Римского-Корсакова… Они в 1885 году были без всяких к тому законных оснований «присоединены» к Германии.)
Адальберт Шамиссо во время похода «Рюрика» исследовал звучный язык гавайских племен. Он видел мерцание Южного Креста и величественный ледяной огонь северного сияния. Полинезия и Аляска, Чили и Камчатка, Ява и Сибирь с одинаковой силой влекли к себе пытливого путешественника. Шамиссо обошел мир, и его имя прочно вошло в историю науки. К тому времени он был уже признанным ученым, директором Ботанического сада, доктором философии и членом Академии наук в Берлине. Но натуралист был и поэтом.
Исследователи творчества Шамиссо относят его к числу немецких романтиков, но оговариваются, что он внес в немецкий романтизм французскую ясность мысли.
Великий фантаст Гофман в свое время заметил Шамиссо; к творчеству Шамиссо прислушивался Гейне; сам Шамиссо открыто выражал свои симпатии Гейне, за что подвергался нападкам пруссаков.
Шамиссо воспел Байрона и его героический подвиг, пламенно приветствовал июльскую революцию 1830 года в Париже. Ему был очень близок по духу Беранже, и Шамиссо переводил великого французского поэта на немецкий язык.
Он был полон симпатии и к русским революционерам-декабристам. В 1832 году Шамиссо создал поэму о Бестужеве. Декабристы, особенно Рылеев, Завалишин, Бестужевы, Штейнгель, Романов, Орест Сомов, Батеньков стояли очень близко к делам Российско-Американской компании, организовавшей изучение дальних морских стран и кругосветные походы. Шамиссо слышал о Рылееве как о поэте и как о деятеле, связанном с морем. В среде русских моряков имена многих декабристов были хорошо известны. Шамиссо, связанный с российским флотом, о декабристах, в частности о Бестужевых, знал давно.
Он написал поэму и воспел встречу немецкого ученого Эрмана с декабристом А. Бестужевым в Якутске.
Эрман рассказывал Шамиссо о том, как к нему подошел Бестужев и спросил: пожелает ли гость Якутска разговаривать с лишенным всех прав изгнанником? Этот рассказ потряс Шамиссо. Перед этим он прочел поэму Рылеева «Войнаровский», где Рылеев изобразил встречу другого ученого с якутским изгнанником — Войнаровским. И Шамиссо воспел русского революционера.
Шамиссо переложил «Войнаровского» Рылеева и, присоединив к этому переложению свою поэму о встрече Эрмана с Бестужевым, напечатал их под общим заголовком «Изгнанники».
В пламенных стихах он воспел пленника Якутска и его встречу с исследователем, которого занесло в этот край стремление к науке.
Шамиссо хорошо знал суровую природу полярной Русской Америки и Сибири. И он изобразил Бестужева, брошенного в глубокие снега Сибири, гордого и не сдающегося, пророчащего близкое торжество свободы.
«…Я все же чувствую себя свободным и, как соловей, пою о своих мечтах и грезах. Мне ведь только и остается, что полный звук свободного голоса — полная радость несломленного мужества. И здесь я — таков, какой и везде, — говорит Бестужев Эрману. — …И уже скоро будет день народов. Еще стоят весы, но уже грозит падением наполняющаяся чаша. За власть я бросил кости, но первый смелый взлет был неудачен, и под смертельным ударом оказалась обнаженная грудь…
…Я — Бестужев, которого повсюду называют сообщником Рылеева…»
Бестужев в поэме Шамиссо просит ученого сохранить в памяти картины якутской встречи и «передать их поэту, как материал для поэмы».
«…И в песне будет жить тот, кого они думали убить. Это будет новой песнью, но не последней. Привет тому, кто сложит третью, ибо она будет называться возмездие и суд!»
Поэму о Бестужеве и Рылееве Шамиссо заканчивает символическим апофеозом — вдохновенным описанием северного сияния, внезапно появившегося на полярном небе.
Поэма Шамиссо о Бестужеве была переведена и напечатана в 1930 году в «Сибирских огнях» поэтом В. А. Вихлянцевым при участии профессора М. К. Азадовского.