Я кашлянула, чтобы привлечь его внимание:
– Мистер Мэтьюс!
Он вздрогнул и поднял взгляд. Когда он увидел меня, на его лице отразилась растерянность и даже печаль, и только через несколько секунд ему удалось вернуть невозмутимый вид.
– Джесс? Чем я могу тебе помочь?
– Я бы хотела записаться на легкую атлетику, – сказала я. – Пожалуйста.
Он непонимающе посмотрел на меня:
– Хотела бы записаться на легкую атлетику?
– Да.
– О, – ответил он. – На самом деле время записи уже прошло… – Он резко замолчал.
Я просто молча стояла и ждала. Время записи уже повсюду кончилось, и все-таки вот я пришла.
Он снова выпрямился, откинувшись на спинку стула, и потер лоб. Он явно не знал, что делать. Это было необычно. Если уж на то пошло, в последнее время я замечала, что многие готовы идти мне навстречу, готовы поступаться правилами в мою пользу. Я задумалась, не было ли его заметное беспокойство по поводу моего желания записаться в команду признаком того, что между ним и Анной действительно что-то было. Может, ему некомфортно быть рядом со мной, может, я неприятно напоминала о том, что он сделал, о том, что он потерял. А может, он просто не хотел возиться с бумагами из-за того, что я не записалась вовремя.
Наконец он кивнул:
– Извини. Хорошо, я смогу все устроить. Мы будем рады видеть тебя в числе участников. – Он помолчал. – А ты уже решила, какие дисциплины тебя больше интересуют?
Я понятия не имела. Мне даже в голову не пришло, что понадобится изображать заинтересованность и делать вид, что я хоть что-то понимаю в легкой атлетике.
– Нет, – сказала я. – Может, бег?
Бег и толкание ядра – единственное, что пришло мне в голову, хотя было очевидно, что толкание ядра – последнее, что меня интересует в жизни.
– Пятьсот метров? Сто метров?
На этот раз уже я непонимающе смотрела на него. Он сдался:
– Ладно. Начнешь заниматься, а там посмотрим, что тебе подходит.
Я кивнула.
– Так, тренировки начинаются через две недели. – Он нахмурился и задумчиво погладил протертый рукав свитера. – Образец заявления можешь взять в администрации. Как только подашь его, мы закажем тебе форму, а пока что можешь ходить в своей.
Я снова кивнула. Он попытался улыбнуться.
– Отлично, буду рад видеть тебя в нашей команде, Анна… – Он застыл. Его лицо побледнело, а затем резко покраснело.
У меня дернулся глаз. Но в остальном я осталась совершенно неподвижной.
– Джесс, – осторожно выговорил он, – рад видеть тебя в нашей команде.
Нам казалось, что мы все контролируем, когда сбегали в бар. Мы были достаточно далеко от центра, там никто не мог нас узнать, но все же мы были достаточно близко, чтобы успеть домой к утру. Обычно мы ограничивались лишь парой напитков. Иногда я прятала в карман подставки для кружек, словно в подтверждение, что все это было на самом деле. Что я не такая занудная и скучная, как думали все вокруг.
Глава 14
Иногда я чувствовала, как она надвигается. Скорбь. Не та неотступная, которая всегда была со мной, как фоновый шум, а та, от которой перехватывает дыхание, как от удара в живот. Иногда я чувствовала, как она приближается, все увеличиваясь и увеличиваясь, нарастая, как волна, накатывающая на берег. Как только скорбь появлялась на горизонте, мне оставалось лишь выжидать, пока она пройдет и худшее окажется позади, и гадать, не затянет ли меня на этот раз настолько глубоко, что я уже не смогу подняться на поверхность.
Сегодня это случилось на уроке английского. Меня зацепила совсем простая деталь: девочка передо мной крутила в руке прядь волос. Она наматывала ее на пальцы, а потом отпускала, давая ей упасть на плечи. Наконец она взяла карандаш и стала накручивать на него волосы, а затем решительным движением выдернула его, так что они остались завитыми. Анна раньше тоже делала так. Сосредоточенно прикусив губу, она наматывала волосы на карандаш и отпускала, чтобы они тут же снова распустились. На мгновение девочка, сидевшая передо мной, стала Анной – Анной, у которой наконец получилось управиться с этим дурацким карандашом. В следующее мгновение ее здесь уже не было – та девочка была совершенно на нее не похожа.
Когда я осознала это, кровь зашумела у меня в ушах и пространство вокруг словно сжалось. Волна надвигалась. Она была так близка, что я могла до нее дотронуться, услышать ее рев. Я встала и вышла из класса, не обращая внимания на возмущение миссис Ристл, не замечая ничего, кроме двери, ведущей из класса.
Я собиралась добежать до туалета, но меня на это не хватило – я рухнула на пол в коридоре, прислонившись к одному из шкафчиков. Уткнувшись головой в колени, я считала вдохи и выдохи, пытаясь заставить себя успокоиться, не дать чувствам вырваться из-под контроля. Я пыталась не думать о ней, не думать ни о чем, кроме воздуха, который входил в мои легкие и выходил из них.
Я насчитала уже три сотни вдохов и выдохов, когда услышала чьи-то шаги. Я не поднимала головы в надежде, что этот человек не обратит на меня внимания и пойдет по своим делам. «Тут не на что смотреть, – думала я. – Пожалуйста, просто иди дальше». Но вместо этого шаги замедлились, а потом прекратились.
Я медленно подняла взгляд, ожидая, что увижу кого-то из учителей или, может быть, миссис Хайес, – кого-то, кто посчитал, что не имеет морального права пройти мимо.
Но оказалось, что надо мной возвышается Ник Андерсон.
– Привет, – сказал он, как будто ожидал увидеть меня здесь, как будто это было совершенно нормально – сидеть в пустом коридоре, крепко обхватив колени руками, словно отрабатывая правила поведения при землетрясении. – Не против, если я присяду?
Я скованно пожала плечами:
– Ну садись.
Хотя мой голос звучал явно неприветливо, Ник улыбнулся и уселся рядом со мной, вытянув ноги.
– Разве ты не должен быть на уроке? – спросила я, возмущенная тем, как удобно он устроился.
Возможно, это было не совсем справедливо, учитывая, что я сама должна была присутствовать на уроке. Но опять же – я плакала, а вот у него столь очевидного оправдания не было.
– Вышел в туалет, – сказал он. – Знаешь ли, такое случается, если начать свой день с порции Big Gulp[2].
– А… Я не думала, что их на самом деле кто-то покупает.
– Конечно, покупают, – ответил он. – Я имею в виду, они же такие большие. И дешевые. Как и все хорошее, что есть в Америке.
Я сдавленно усмехнулась и запрокинула голову назад, уставившись в стену напротив. Наверху, напротив шкафчиков, висел большой плакат, оставшийся после танцев, которые устраивали тут неделю назад. Золотые буквы, фон, от души украшенный блестками. Утонченностью и не пахнет.
– Ты ходила? – спросил Ник, кивнув на плакат.
– Нет. Но у меня в рюкзаке болтаются штук пять их листовок.
– Пять?
Я кивнула:
– Я считала. Постоянно собираюсь выбросить их, но вспоминаю об этом, только когда прихожу домой.
– А почему ты не можешь выбросить их дома?
Я пожала плечами:
– Боюсь, что мама найдет их и начнет сочувственно намекать, что мне, может быть, стоило бы сходить.
– Дай отгадаю: она была королевой бала? – с усмешкой спросил он. – И хотела заново пережить дни своей славы?
Честно говоря, это мне не приходило в голову. Я осознала, что на самом деле не знаю, была ли моя мама королевой бала, да и вообще ничего на самом деле не знаю о том, как она жила в то время и какой она тогда была. Эта мысль потрясла меня.
– Может быть. – Я помолчала. – Но не думаю, что дело в этом, скорее она хочет, чтобы у меня было все в порядке. Ну знаешь, чтобы я больше общалась со всеми. Как будто если я буду постоянно среди людей, то вырасту нормальной. Или, по крайней мере, на какое-то время я стану чьей-то еще проблемой, а не ее.
Его улыбка увяла. Может, это было уже чересчур. Но опять же «чересчур» или «вообще ничего» – других вариантов у меня и не было. Да и вообще. Он сам во всем виноват. Для начала ему следовало бы оставить меня одну – просто идти своей дорогой. Я не понимала, почему он этого не сделал.
Мы посидели немного, глядя на золотистые буквы.
– Мне нравилась Анна, – тихо произнес Ник. – Всегда нравилась.
Я впервые посмотрела на него с тех пор, как он сел рядом.
– Я хотел пригласить ее на свидание до того, как… – Его голос задрожал.
«До того, как она умерла, – мысленно продолжила я. – Можешь сказать это вслух», – хотела ответить я. Случившееся не может стать более реальным, чем оно уже стало, не может причинить мне боль сильнее, чем уже причиняет. Не бывает боли сильнее, чем эта.
Покачав головой, он продолжил:
– Но я не стал. Не знаю почему. Может, я чего-то ждал, но уже не помню, чего именно.
Он опустил взгляд, потер шею и вздохнул:
– Прости… не стоило говорить об этом. Было глупо заводить этот разговор.
Я открыла рот, собираясь ответить, еще не зная, что именно ему сказать. Но в одном я была уверена: это точно не было глупо. Даже в каком-то смысле приятно – услышать, как кто-то говорит о своих чувствах к ней, а не о том, как сочувствует моей потере; как кто-то говорит, не обращаясь со мной так, словно я вот-вот сорвусь в истерику. Но для этого потребовалось бы слишком много слов, и я не была уверена, что смогу их произнести. Так что я просто сидела и молчала, и тишину нарушали только приглушенные голоса, доносившиеся из класса.
Через несколько минут он встал и вытянул руки над головой словно в попытке сбросить повисшее напряжение.
– Наверное, мне стоит вернуться в класс, прежде чем меня объявят в розыск, – произнес он. – Увидимся позже, Джесс.
– Увидимся позже, – повторила я.
Я вернулась на урок английского за несколько минут до звонка. Я не стала объяснять, почему отсутствовала, не стала бормотать извинения перед мисс Ристл – я просто уселась на свое место и продолжила писать конспект. Не слишком хороший конспект – не такой подробный и дословный, как я делала раньше. Потому что на самом деле я не слушала учительницу. Я думала о Нике, о том, что на похоронах он сидел рядом с Брайаном и Чарли. О том, что не понимала, почему он пришел тогда.