них репутация, тем лучше). «Голова Мильтона» располагалась в конце чуднóй маленькой улочки, отходящей от Вуд-стрит; казалось, стеклянные окошки таверны не мыли со времен Великого пожара[14]. Внутри тоже пылал «великий пожар», сражаясь с промозглой мартовской погодой, которую подчеркивала стоящая на подоконниках искусственная герань. Нас проводили на второй этаж в отдельный кабинет, где мы обнаружили Г. М., сидящего перед большой оловянной кружкой с пивом и тарелкой с бараньими ребрышками. Запихав салфетку за воротник, он грыз одно ребрышко в манере, которую популярные кинофильмы обычно приписывают Генриху Восьмому[15].
– Арр… – проговорил Г. М., открыв один глаз.
Я молчал, стараясь определить его настроение.
– Надеюсь, вы не собираетесь оставлять дверь открытой на весь день? – Его ворчливый голос оказался не таким уж злобным. – Хотите, чтобы я от пневмонии помер?
– Раньше вам удавалось находить верное решение таких задачек, когда, казалось бы, очевидные факты подсказывали совсем иное, – заметил я. – А как насчет этого случая?
Г. М. положил ребрышко на тарелку и широко раскрыл глаза; на застывшем лице отразилось удивление.
– Так-так, – произнес он, – значит, вы считаете, им удалось намылить шею старику, а?
– Не совсем. Г. М., скажите, этот парень виновен?
– Нет.
– И вы можете это доказать?
– Буду стараться изо всех сил. Все зависит от того, как они воспримут мои доказательства.
Не оставалось сомнений, что старик был обеспокоен и почти этого не скрывал.
– Кто поручился за вас по делу?
Он мрачно потер рукой свою большую лысую голову.
– Вы имеете в виду солиситора? Никаких солиситоров у меня нет[16]. Видите ли, я единственный, кто ему поверил. Я всегда питал слабость к побитым собакам, – прибавил он, будто оправдываясь. Затем немного помолчал и продолжил: – Если вы ждете драматического появления скрытого свидетеля, который ворвется в зал суда в последние минуты, чтобы устроить переполох, советую выбросить это из головы. В присутствии благочинного Рэнкина устроить переполох не легче, чем на шахматной доске. И я хочу, чтобы все происходило именно так: один ход за другим, как в шахматной партии. Или, может быть, как на охоте. Помните песенку про Джона Пила: «Сначала найти, потом отследить, потом поутру уничтожить…»?[17]
– Что ж, желаю удачи.
– Вы могли бы помочь, – пробурчал Г. М., наконец добравшись до сути дела.
– Помочь?..
– Да помолчите вы, черт возьми! – перебил меня Г. М. – Я не собираюсь с вами хитрить или подставлять под арест. Я лишь прошу передать сообщение, которое нисколько вас не скомпрометирует, одному из моих свидетелей. Сам я не могу, а телефону больше не доверяю, после того что узнал из этого дела.
– Какому свидетелю?
– Мэри Хьюм… Принесли ваш суп, так что ешьте и молчите.
Суп оказался превосходным. Г. М. немного расслабился и ворчал по разным поводам, что служило признаком (относительно) недурного настроения. В темном от сажи камине весело плясал огонь. После еды Г. М. расположился в кресле с толстой сигарой, положив ноги на каминную решетку, и с хмурым видом вернулся к нашей теме.
– Я не собираюсь ни с кем обсуждать это дело, – сказал он, – однако если у вас есть вопросы лично ко мне, а не к адвокату на процессе…
– Есть, – откликнулась Эвелин. – Зачем вам понадобилось доводить дело до суда? Разве вы не могли все рассказать полиции?..
– Нет, – ответил Г. М., – этот вопрос задавать запрещается.
Он глубоко затянулся, глядя в огонь. Я сделал вторую попытку:
– В таком случае можете ли вы объяснить, поскольку Ансвелл невиновен, как настоящий убийца умудрился войти и выйти из комнаты?
– Гори все огнем, ну разумеется могу! Иначе как бы я, по-вашему, защищал его в суде? – возмущенно откликнулся Г. М. – Только последний тупица стал бы соваться в это дело без альтернативной версии событий. Если подумать, все вышло довольно забавно. Решение этой загадки подсказала мне Мэри Хьюм. Славная девушка. Я сидел и размышлял и ничего не мог придумать, а потом она упомянула об одной штуковине, которая ужасно раздражала Джима Ансвелла в тюрьме. Я имею в виду окно Иуды. И тогда меня осенило.
– Вот как? А что такое окно Иуды? Только не говорите мне, что в окнах или на ставнях в кабинете был спрятан какой-то хитрый фокус.
– Ничего подобного.
– Значит, это дверь, да? Но ведь они утверждали, что она была заперта на засов изнутри и никак нельзя было запереть его снаружи!
– Думаю, они не ошиблись.
Мы выпили пива.
– Конечно, здесь нет ничего невозможного, – проговорил я, – такое и раньше случалось… Может быть, сыграла роль техническая хитрость…
Прозвучавшая в моих словах ирония, похоже, понравилась Г. М.
– Все было так, как было. Прочная, надежная дверь – закрыта; прочные, надежные окна – закрыты. Никто не пытался колдовать над замком. И вы слышали слова земельного инспектора: никаких щелей, мышиных нор и прочих отверстий в стенах; все это правда. Вот что я вам скажу: убийца вошел и вышел через окно Иуды.
Мы с Эвелин обменялись взглядами, понимая, что Г. М. действительно что-то обнаружил и теперь с восхищением рассматривал свое открытие с разных сторон. Слова «окно Иуды» звучали довольно зловеще. Возникали разные образы и ассоциации; казалось, некая темная фигура уже заглядывает в тесный кабинет таверны через стекло…
– Черт возьми, – не выдержал я, – если все обстоятельства описаны верно, такого просто не может быть! Либо окно есть, либо его нет. Разве что в комнате было установлено специальное приспособление, которое не заметил инспектор?..
– Тот кабинет ничем не отличался от любой другой комнаты. У вас дома тоже есть окно Иуды, и здесь оно тоже имеется, как и в каждом помещении Олд-Бейли. Проблема в том, что мало кто его замечает.
С некоторым трудом он встал на ноги и подошел к окну, где, попыхивая сигарой, бросил мрачный взгляд на скопление крыш.
– А теперь, – проговорил он спокойным тоном, – нас ждет работа. Кен, я хочу, чтобы вы отнесли письмо мисс Мэри Хьюм на Гросвенор-стрит. Дождитесь ответа, пусть она скажет вам: да или нет, потом немедленно возвращайтесь. Я хочу, чтобы вы присутствовали на заседании, потому что, когда они вызовут Рэндольфа Флеминга, я задам ему весьма любопытные вопросы относительно пера. Если внимательно слушать показания, которые прозвучали и еще прозвучат в зале суда, то будет понятно, откуда я беру своих свидетелей и почему.
– Что-нибудь еще?
Г. М. вытащил изо рта сигару и задумчиво произнес:
– Пожалуй, нет – не хочу, чтобы у вас были проблемы. Просто скажите Мэри Хьюм, что вы мой помощник, и передайте ей записку. Если девушка захочет поговорить о деле, вы можете поддержать беседу, так как все равно ничего не знаете. Если к вам пристанут с вопросами другие, дайте волю своей склонности к болтовне – немного загадочного беспокойства нам не повредит. Только не упоминайте об окне Иуды.
Больше мы не смогли ничего от него добиться. Он попросил принести ему конверт и листок бумаги, набросал несколько строк и передал послание уже в запечатанном виде. Меня не оставляли в покое его слова, сказанные про окно Иуды. Спускаясь по лестнице, я смутно представлял себе тысячи домов и миллионы комнат, составляющих огромный лондонский муравейник; каждый освещен уличными фонарями, излучает респектабельность, и в каждом есть окно Иуды, заглянуть в которое способен один лишь убийца.
Глава пятая«Здесь не логово великана…»
Таксист, высадивший меня у дома номер двенадцать по Гросвенор-стрит, бросил на него любопытный взгляд. То был типичный палевый особняк; в наше время на таких часто висят таблички «Сдается в аренду»; небольшой мощеный дворик окружала железная ограда. Узкая забетонированная дорожка слева отделяла дом от соседнего. Я быстро поднялся по ступеням крыльца, спасаясь от пронизывающего ветра, гулявшего по Гросвенор-стрит. Опрятная маленькая горничная, открывшая дверь после моего звонка, почти сразу же начала ее закрывать со словами:
– Извините-сэр-мисс-Хьюм-больна-и-не-принимает…
– Передайте ей, что у меня сообщение от сэра Генри Мерривейла.
Горничная отступила, и дверь распахнулась от ветра. Поскольку ее не захлопнули у меня перед носом, я решил войти. Большие часы в холле имели несуразный вид и скорей потрескивали, чем тикали. По колыханью портьер в арке слева я догадался, куда исчезла девушка. Вскоре оттуда раздался тихий кашель, и в холле появился Реджинальд Ансвелл.
Он снова показался мне привлекательным молодым человеком, однако теперь я заметил, что мрачное выражение его смуглого скуластого лица плохо сочетается со светлыми волосами. Глаза под высоким лбом казались слегка запавшими, но смотрели твердо и прямо. В целом он выглядел довольно подавленно, однако тот вид «смирения-перед-ликом-смерти», который он демонстрировал на лестнице в Олд-Бейли, исчез без следа, и я решил, что в обычных обстоятельствах он был вполне ничего.
– Вы от сэра Генри Мерривейла?
– Да.
Он понизил голос и заговорщицки зашептал:
– Послушайте, старина: мисс Хьюм… не вполне здорова. Я как раз пришел, чтобы ее навестить. Я… вроде как друг семьи, и уж точно – ее друг. Если у вас к ней письмо, я могу легко его передать.
– Извините, но сообщение адресовано лично мисс Хьюм.
Он удивленно посмотрел на меня и рассмеялся:
– Ей-богу, вы, адвокаты, слишком подозрительны! Послушайте, я действительно передам ей сообщение. Здесь не логово великана или…
Он замолчал.
– И все же я бы хотел ее увидеть.
Мы услышали быстрые шаги на лестнице. Мэри Хьюм не выглядела больной. Напротив, ее напускное спокойствие плохо скрывало напряженные до предела нервы. Фотография в газете на удивление точно передавала ее внешность. Широко расставленные голубые глаза, короткий носик, резко очерченный подбородок – такие черты по отдельности не считаются красивыми, однако в ее случае их сочетание казалось очаровательным. Светлые волосы были разделены на пробор и собраны в узел на затылке. Она была одета в полутраурное платье