– Видимо, я так и сделал, – ответил доктор Хьюм совсем другим голосом, чем-то напоминающим судорожную хватку руки на портьере. Впрочем, он по-прежнему силился говорить беспечно. – На твоем месте я бы не стал об этом волноваться. В химчистке работают честные люди. Итак, мне пора идти… О, прошу прощения, это мой друг доктор Треганнон.
Человек у двери отпустил портьеру и поклонился.
– Доктор Треганнон – психиатр, – объяснил доктор Хьюм. – Ну я пошел. Доброго вам дня, мистер Блейк. Не загружайте Мэри всякой чепухой и не позволяйте ей загружать вас. Постарайся поспасть немного днем, дорогая. Вечером я дам тебе кое-какие пилюли, и ты забудешь обо всех проблемах. «Сон, распускающий клубок заботы»[19] – так, кажется, у Шекспира? Да, несомненно. Хорошего дня.
Глава шестаяФрагмент синего пера
Мужчина, занимавший место свидетеля в зале заседаний номер один Центрального уголовного суда, говорил громким уверенным голосом. Когда я пробирался на свое место, он заканчивал фразу:
– …и я сразу подумал о штемпельной подушечке. Как говорится, «принял меры до прихода врача». Только в этом случае пришла полиция.
Мистер Рэндольф Флеминг был высоким дородным мужчиной с жесткими рыжими усами, которые даже на лице военного сорок лет назад выглядели бы незаурядно. Его осанка и уверенные манеры вполне им соответствовали. По мере того как день за окнами становился темнее, отсветы скрытых под карнизами лампочек на белом куполе все больше походили на блеск театральных софитов. Однако, пока я крался по проходу, опоздав на несколько минут к началу заседания, в голове моей вертелось сравнение не с театром, а с церковью.
Эвелин бросила на меня сердитый взгляд и зашептала:
– Ш-ш-ш! Он только что подтвердил показания Дайера о том, как они нашли тело, а также слова Ансвелла об отравленном напитке и что виски и содовую на самом деле никто не трогал. Ш-ш-ш! Как тебе блондинка?
Я шикнул на нее в ответ, заметив, как несколько голов недовольно повернулось в нашу сторону; к тому же я был заинтригован упоминанием о штемпельной подушечке. Мистер Рэндольф Флеминг глубоко вздохнул, выпятив грудь, и с интересом оглядел зал. Казалось, его жизненный тонус оказывает бодрящее действие даже на прокурора. На увядшем широком лице рыжие усы доминировали над обвислыми щеками. Глаза его смотрели остро и проницательно из-под морщинистых век. В облике Флеминга будто чего-то не хватало: монокля в глазу или шлема на жестких каштановых волосах. В перерывах между вопросами – когда в зале все замирало, будто в кинопроекторе застревала пленка, – он внимательно изучал судью и барристеров, а потом поднимал взгляд на галерку со зрителями. Пока Флеминг говорил, его челюсть двигалась вперед и назад, как у гигантской жабы.
Допрос вел Хантли Лоутон:
– Объясните нам, при чем здесь штемпельная подушечка, мистер Флеминг.
– Вот как было дело, – ответил свидетель, втянув подбородок, будто пытаясь понюхать цветок в петлице своего крапчатого, цвета перца с солью, пиджака. – Когда мы заглянули в буфет и узнали, что графин и сифон наполнены доверху, я сказал обвиняемому… – Он замолчал, будто что-то прикидывая. – Я сказал: «Будьте мужчиной и признайтесь. Посмотрите на стрелу, – сказал я, – на ней отпечатки пальцев; наверняка они ваши, не так ли?»
– Что он вам ответил?
– Ничего. Аб-со-лют-но ничего! Тогда я решил снять у него отпечатки. Я всегда был человеком действия, вот и подумал об этом. Спросил у Дайера, найдется ли у него штемпельная подушечка… Знаете, такие небольшие штуковины, к ним обычно прижимают резиновые печати. Мы могли получить с ее помощью прекрасный набор. Он ответил, что доктор Хьюм недавно приобрел комплект резиновых печатей и штемпельную подушечку и они наверняка до сих пор лежат в кармане его костюма, что висит в шкафу на втором этаже. Дайер вспомнил об этом, потому что собирался их оттуда достать, пока они не испачкали карман. Он предложил сходить наверх и принести…
– Все понятно, мистер Флеминг. Вам удалось найти штемпельную подушечку и взять у подсудимого отпечатки?
Свидетель, который с чувством произносил свою речь, был весьма раздосадован тем, что его перебили.
– Нет, сэр, не удалось. То есть не удалось найти ту подушечку. Похоже, Дайер не сумел отыскать костюм. Тогда он достал старую штемпельную подушечку с фиолетовыми чернилами из ящика стола, и мы получили отпечатки пальцев подсудимого на листе бумаги.
– На этом листе бумаги? Пожалуйста, покажите его свидетелю.
– Да, на этом.
– Пытался ли обвиняемый сопротивляться?
– Да, немного.
– Что он сделал?
– Ничего особенного.
– Повторю свой вопрос, мистер Флеминг: что он сделал?
– Ничего особенного, – опять пробурчал свидетель. – Он сбил меня с ног, вроде как толкнул ладонью. Я ударился об стену и потерял равновесие.
– «Вроде как толкнул», понятно. Он сделал это со злостью?
– Да, он вдруг рассвирепел, будто дьявол. Нам пришлось вдвоем держать его руки, чтобы снять отпечатки пальцев.
– Он «вроде как толкнул» вас, и вы «потеряли равновесие». Другими словами, он стремительно и сильно вас ударил?
– Он сбил меня с ног.
– Просто отвечайте на вопрос, пожалуйста. Внезапно он стремительно и сильно вас ударил, не так ли?
– Да, иначе он не сбил бы меня с ног.
– Хорошо. Теперь скажите, мистер Флеминг, вы осмотрели место на стене, показанное на фотографии номер восемь, откуда была сорвана стрела?
– Да, я обследовал всю комнату.
– Те небольшие скобы, на которых лежала стрела, – похоже, их сорвали со стены?
– Да, они валялись на полу.
Прокурор замолчал, изучая свои записи. Приходя в себя после словесной перепалки, Флеминг расправил плечи, положил руку на бортик и окинул взглядом зал суда, будто бросал вызов всякому, кто сомневается в его словах. Лоб его был иссечен мелкими морщинками. В какой-то момент наши взгляды встретились, и я, как обычно в таких случаях, подумал: «Что у этого человека на уме?»
Впрочем, гораздо интересней было узнать, что происходило тогда в голове у обвиняемого. Вел он себя беспокойнее, чем утром. Малейшее движение арестанта в зале суда всегда бросается в глаза, будто он находится в центре пустой танцплощадки, на которую его закуток был чем-то похож. Ерзанье на стуле, нервное потирание рук – ничего не остается не замеченным. Часто он кидал беспокойный взгляд на стол солиситоров, кажется, в сторону мрачного, погруженного в свои мысли Реджинальда Ансвелла, на лице которого застыла циничная ухмылка. Широкие плечи обвиняемого поникли. Лоллипоп, секретарша Г. М., тоже теперь сидела за столом солиситоров, в белых бумажных нарукавниках, сосредоточенно изучая лист с отпечатанным текстом. Прокурор прочистил горло и вернулся к допросу:
– Вы сообщили, мистер Флеминг, что являетесь членом нескольких сообществ лучников и занимались этим спортом на протяжении многих лет?
– Так оно и есть.
– Можете ли вы назвать себя экспертом в данном вопросе?
– Да, пожалуй, могу. – Свидетель кивнул и надулся от гордости, снова став похожим на жабу.
– Я хочу, чтобы вы описали нам вот эту стрелу.
Флеминг взял предмет в руки с озадаченным видом:
– Я не понимаю, что вы хотите услышать. Это стандартный тип стрелы из красной сосны для мужского лука, длина – двадцать восемь дюймов, толщина – четверть дюйма, железный наконечник, роговой хвостовик. – Он покрутил стрелу в руках.
– Роговой хвостовик, конечно. Не могли бы вы объяснить, что это такое?
– Небольшая заостренная канавка из рога на другом конце стрелы. Вот она, прямо здесь. Стрела этим местом ложится на тетиву. Таким образом.
Он отвел руку со стрелой назад и, к своему удивлению и раздражению, ударился локтем о заднюю стенку, что поддерживала крышу над кабинкой.
– Этой стрелой могли выстрелить?
– Исключено. Тут и говорить нечего.
– Вы утверждаете, что это невозможно?
– Разумеется, невозможно. К тому же отпечатки пальцев того парня были единственными…
– Прошу вас не опережать события, мистер Флеминг. Почему этой стрелой невозможно было выстрелить?
– Посмотрите на хвостовик! Он так сильно погнут и закручен, что ни одна тетива в него не войдет.
– Когда вы увидели ее в теле покойного, хвостовик уже находился в таком состоянии?
– Да.
– Передайте, пожалуйста, стрелу присяжным заседателям. Спасибо. Итак, мы установили, что стрелой невозможно было выстрелить из лука. Теперь скажите, на густой пыли, которая ее покрывала, вы заметили другие следы, кроме отпечатков пальцев?
– Нет.
– У меня все.
Прокурор сел на место. Пока стрела ходила по рукам присяжных, громыхающий кашель предварял выступление Г. М. На свете бывают разные звуки – этот объявлял войну. Некоторые в зале это почуяли, и одной из них была Лоллипоп. Она издала тихий испуганный вздох и отложила в сторону листок, который до тех пор изучала. В воздухе осязаемо запахло неприятностями; впрочем, первые фразы Г. М. звучали вполне спокойно.
– Вы сказали, что в субботу вечером собирались зайти в гости к покойному на партию в шахматы?
– Да, собирался. – Агрессивный тон Флеминга как бы говорил: «И что с того?»
– Когда вы об этом договорились?
– Примерно в три часа дня.
– Ага. И на какое время?
– Он попросил заглянуть к нему где-то без четверти семь; мы собирались закусить холодным ужином, потому что в доме больше никого не будет.
– Вы также сказали, что, когда мисс Джордан прибежала к вашему дому, вы как раз направлялись на эту встречу?
– Да, я вышел немного раньше. Лучше так, чем опоздать.
– Ага. Теперь будьте добры взглянуть – хуррум – еще раз на эту стрелу. Посмотрите на три пера. Кажется, я не ошибусь, если скажу, что они крепятся острыми концами к древку примерно на дюйм от хвостовика и имеют длину около двух с половиной дюймов?
– Да. Размеры перьев бывают разными, но Хьюм предпочитал самые большие.