– Да.
– Вы решили, что в пальто вы будете выглядеть умнее, чем без него?
– Да. Нет. Я имел в виду…
– Что вы имели в виду?
– Просто мне так показалось, вот и все.
– А если я предположу, что вы не сняли пальто, потому что не хотели, чтобы кто-нибудь заметил пистолет в заднем кармане ваших брюк?
– Нет, об этом я не думал.
– Вы не думали о пистолете в вашем кармане?
– Да. То есть никакого пистолета там не было.
– Давайте вернемся к вашему заявлению, которое вы сделали в полицейском участке четвертого января. Вы понимаете, что ваши показания сегодня полностью ему противоречат?
Ансвелл немного отодвинулся назад и снова стал теребить свой галстук:
– Нет, я не обратил на это внимания.
– Позвольте зачитать вам кое-какие отрывки, – сказал сэр Уолтер все так же невозмутимо. – «Я приехал к нему в шесть десять. Он тепло встретил меня…» Теперь вы утверждаете, что отношение к вам мистера Хьюма было не такое уж теплое, не так ли?
– Пожалуй что да.
– Каким же словам мы должны доверять?
– И тем и другим. В тот вечер он принял меня за другого человека, поэтому не был дружелюбен. Однако лично ко мне он всегда относился с большим теплом.
Несколько секунд сэр Уолтер молча смотрел на свидетеля, затем наклонил голову, как бы пытаясь не потерять самообладания:
– Мы не будем разбирать ваш ответ. Боюсь, вы не поняли моего вопроса. Относился ли покойный к вам дружелюбно во время этой встречи, независимо от того, кто, по его мнению, перед ним находился?
– Нет.
– Это я и пытался выяснить. Выходит, заявление, которое вы тогда сделали, – ложное?
– Тогда мне казалось, что это правда.
– Однако с тех пор вы успели кардинально изменить свое мнение? Хорошо. Далее вы говорили: «Он провозгласил тост за мои успехи и объявил, что полностью одобряет нашу свадьбу». Поскольку вы теперь решили, что покойный вел себя недружелюбно, как вы объясните это одобрение?
– Я неправильно его понял.
– Другими словами, – проговорил генеральный прокурор, – вы просите присяжных принять ваши новые показания, которые противоречат важнейшим показаниям, сделанным ранее?
– В принципе, да.
В течение целого часа сэр Уолтер Шторм с мрачным видом разбирал показания свидетеля, слово за словом, на отдельные фрагменты. В конце концов, когда он сел на свое место, от показаний Ансвелла мало что осталось; я никогда не встречал ничего подобного. Все ждали, что Г. М. подвергнет свидетеля повторному допросу, однако он лишь сказал:
– Вызываю Мэри Хьюм.
Надзиратель проводил Ансвелла обратно на скамью подсудимых. Ему принесли и передали через решетку стакан воды; он жадно начал пить, но замер, когда заметил следующего свидетеля.
Я не знаю, где находилась Мэри Хьюм, пока допрашивали обвиняемого. Казалось, она внезапно появилась прямо в середине зала, как будто не должно было возникнуть ни малейшего промедления на пути свидетелей к правосудию. Реджинальд Ансвелл теперь выглядел иначе; поначалу перемена была почти незаметна – лишь выражение некоторой опаски, будто кто-то хлопнул его сзади по плечу, и он не спешил оборачиваться. Впрочем, довольно скоро на его привлекательном скуластом лице вновь появилось скучающее выражение, и он как ни в чем не бывало забарабанил пальцами по графину. Затем посмотрел на обвиняемого, который теперь улыбался.
Мэри Хьюм бросила очень быстрый взгляд на затылок капитана, когда проходила к свидетельской кабинке. Не считая инспектора Моттрема, она оказалась самым спокойным из всех свидетелей (по крайней мере, производила такое впечатление). У нее на плечах была накидка из соболиного меха – рассчитанная на эффект, как не преминула сообщить мне Эвелин, – возможно, Мэри таким образом пыталась продемонстрировать свою независимость. Шляпку она не надела. Золотистые волосы были разделены на пробор и гладко зачесаны назад, открывая нежное, необыкновенно чувственное лицо, на котором доминировали голубые, широко расставленные глаза. Оказавшись в кабинке свидетелей, она судорожно схватилась за бортик обеими руками, будто собиралась прокатиться на акваплане. В ее манерах не осталось и следа от той покорности, которую я наблюдал раньше.
– Клянетесь ли вы Всемогущим Богом в том, что будете говорить…
– Клянусь.
– Она до смерти напугана, – шепнула мне Эвелин.
Я ответил, что это совсем не заметно, но Эвелин лишь покачала головой.
Независимо от того, в чем состояла истина, появление в суде этой девушки предвещало грозу. Даже маленький рост мисс Хьюм, казалось, подчеркивал ее значение. На местах для прессы царило оживление. Г. М., который никак не мог прокашляться, пришлось дожидаться, пока волнение в зале поутихнет. Один лишь судья оставался совершенно безучастным.
– Хуррум! Ваше имя Мэри Элизабет Хьюм?
– Да.
– Вы были единственным ребенком покойного и проживали в доме двенадцать по Гросвенор-стрит?
– Да, – ответила она и кивнула, будто сомнамбула.
– Вы познакомились с обвиняемым во Фроненде, в Суссексе?
– Да.
– Вы его любите, мисс Хьюм?
– Очень сильно, – ответила девушка, смело блеснув глазами.
В зале воцарилась абсолютная тишина.
– Вам известно, что он обвиняется в убийстве вашего отца?
– Конечно.
– Мэм, то есть мисс, я попрошу вас внимательно взглянуть на это письмо. На нем стоит дата: «третье января, девять тридцать утра» – вечер за день до убийства. Вы можете подтвердить присяжным, что это ваше письмо?
– Да, его написала я.
Далее письмо было зачитано вслух.
Дорогой отец,
Джимми вдруг надумал отправиться завтра утром в Лондон, так что я решила тебе написать. Он поедет на поезде, на котором обычно еду я, ты прекрасно знаешь его расписание: отправление в девять, прибытие на вокзал «Виктория» в десять сорок пять. Я знаю, что он рассчитывает с тобой повидаться.
С любовью,
Мэри.
P. S. Надеюсь, ты позаботишься о том деле?
– Вы не знаете, получил ли ваш отец это письмо?
– Получил. Как только я услышала о его смерти, то, конечно, сразу примчалась в город. В тот же вечер я нашла письмо в одном из его карманов.
– Когда вы его написали?
– В пятницу вечером, когда Джим внезапно решил поехать в город за обручальным кольцом.
– Вы пытались отговорить его от поездки?
– Да, но не очень настойчиво, чтобы не вызвать подозрений.
– Почему вы пытались его отговорить?
Свидетельница облизала губы.
– Потому что его кузен, капитан Ансвелл, отправился в Лондон тем же вечером, чтобы поговорить с отцом на следующий день. И я боялась, что Джим встретит его в доме отца.
– У вас была причина не хотеть, чтобы они встретились в доме вашего отца?
– Да, да!
– Какая же?
– Понимаете, раньше на той неделе, – ответила Мэри Хьюм, – капитан Ансвелл потребовал от меня, вернее, от моего отца плату за свое молчание – пять тысяч фунтов.
Глава двенадцатая«Сначала найти, потом отследить…»
– Вы говорите об этом человеке? – спросил Г. М., непреклонно тыча пухлой рукой в сторону Реджинальда Ансвелла.
Казалось, капитан попал в центр безжалостного света прожектора. Его лицо обрело землистый оттенок; он вытянулся в струнку и глубоко и часто дышал. В этот момент мне все стало ясно. До сих пор капитан чувствовал себя в безопасности: ему казалось, Мэри Хьюм не посмеет его предать, так как их связывали особые отношения. Она дала ему слово, умело разыграв испуг, что станет молчать. Теперь мне была понятна ее покорность, до меня дошел смысл ее слов: «Спасибо за все». Я снова и снова вспоминал их короткий разговор. Сначала его многозначительные слова: «Справедливый обмен. Мы договорились, верно?» – и ее бесцветный ответ: «Ты меня знаешь, Редж». Уже тогда она все продумала.
Несколько голосов быстро заговорили, один за другим.
Первый принадлежал генеральному прокурору:
– Разве капитан Ансвелл сидит на скамье подсудимых?
Вторым был Г. М.:
– Пока что нет.
Третьим – судья:
– Продолжайте, сэр Генри.
Г. М. повернулся к свидетельнице, круглое симпатичное лицо которой было совершенно спокойно. Она не сводила взгляда с затылка Реджинальда.
– Значит, капитан Ансвелл шантажировал вас, вернее, вашего отца, требуя пять тысяч фунтов?
– Да. Разумеется, он знал, что таких денег у меня нет, но надеялся получить их от отца.
– Ага. Что же позволяло ему вас шантажировать?
– Я была его любовницей.
– Да… Возможно, имелась и другая причина, гораздо серьезнее?
– О да.
Во второй раз на этом процессе обвиняемый поднялся на ноги, собираясь что-то сказать. Он явно не ожидал услышать того, что услышал. Г. М. сделал свирепый жест в его сторону:
– Назовите нам другую причину, мисс Хьюм.
– Капитан Ансвелл меня фотографировал.
– Что это были за фотографии?
Ее голос дрогнул.
– Я позировала обнаженной и… в определенных позах.
– Я вас не расслышал, – сказал судья. – Говорите громче.
– Я сказала, – ответила Мэри Хьюм твердым голосом, – что позировала обнаженной и в определенных позах.
Ледяная непреклонность судьи внушила всем присутствующим чувство неловкости, когда он спросил:
– В каких позах?
Вмешался Г. М.:
– Ваша честь, только для того, чтобы стало понятно, почему обвиняемый категорически отказывался об этом говорить, а также объяснить его порой необычное поведение, я принес одну фотографию с собой. На оборотной стороне написано: «Одна из ее лучших вещиц для меня». Я хочу, чтобы свидетельница подтвердила, что почерк принадлежит капитану Ансвеллу. Затем я передам фотографию на рассмотрение присяжным заседателям и попрошу приобщить ее к делу в качестве улики.
Фотография была вручена судье. Пока тот ее рассматривал, в зале стояла оглушительная тишина. Оставалось лишь гадать, что чувствовала в этот момент свидетельница, – все глаза были устремлены на мисс Хьюм, рассматривая ее в другой одежде – или вовсе без нее. Сэр Уолтер Шторм пребывал в молчании.