Ларису Михайловну он раскусил сразу. Обычная «шестерка» с «понтами», нос дерет не по чину, не иначе душу отвести пытается. При Киме Петровиче, поди, лишний раз чихнуть боится, а перед новичком хвост распускает, ровно пава. Но и опаску терять не следовало – такая и шлепнуть может, просто из вредности. Не зря ствол под рукой держит, волчицей косится!
Спутница такое внимание к себе отметила. Внимательно поглядела, губы сжав, дернула породистыми ноздрями. Пистолет все же спрятала – и улыбнулась, словно пошутила удачно. Леонид отвернулся. «Шестерка», но козырная, иначе бы не стал Жора ее в заместителях держать. И товарищ Ким не из тех, кто в людях ошибается.
Приехали где-то через час. Охрана, встретив у ворот, заставила выйти из машины и принялась изучать документы. Ворота оказались монастырскими, из тех, что только из гаубицы раскурочишь. Над ними – башня серого камня, влево и вправо зубчатые стены, а дальше черные тени церковных маковок. Столицу товарищ Москвин знал лишь вприглядку, но о монастырях же здешних слыхал немало. С 1917-го в них анархисты водились, а после, как черно-красных пролетарским дустом извели, ВЧК и прочие серьезные организации приспособили гнезда мракобесия под свои нужды. Этот был освоен основательно – посты охраны, стоянка авто за воротами, черные змеи-провода, уходящие в глубь стены. Служивые носили знакомую форму Частей стратегического резерва – черные петлицы с желтыми буквами, штык-ножи при поясе, карабины образца 1910 года.
Лариса Михайловна по-прежнему молчала, даже дорогу указать не изволив. Повел их сопровождающий с нашивками на рукаве в компании с двумя плечистыми конвойными – сначала через какие-то темные палаты, затем гулким пустым коридором, пропахшим воском и ладаном. Наконец дверь на скрипучих петлях, а за нею лестница в дюжину ступенек.
– Пригнитесь, товарищ, низко здесь, – запоздало предупредил один из конвойных. Леонид уже успел зацепиться о каменный свод, хорошо, что фуражка голову защитила.
Подвал.
Лариса Михайловна, подойдя к одной из бочек, стоящих возле стены, взяла стоящий сверху небольшой черный фонарь, щелкнула выключателем. Электрический свет ударил в крышку железного люка.
– Приготовьтесь, Москвин, – бросила равнодушно. – Сейчас попутешествуем. Сапоги испачкаете, но не беда. Почистите, если вернетесь.
Леонид поглядел под ноги, однако грязи там не обнаружил. Пол каменный, ровный, даже подметенный. Что на стенах, не разглядишь, темно, по сторонам бочки натыканы, в углу неярко горит керосиновый фонарь.
– Сдайте оружие, – велел старшой с нашивками. – И патроны тоже.
Очевидно, в этом и заключалась подготовка. Товарищ Москвин оказался послушен, расстегнул шинель, вынув из кобуры, что под мышкой пряталась, «наган». Затем полез в карман галифе, достал маленький черный «маузер». Патроны…
Улыбнулся, руки поднял. Чисто, гражданин начальник!
Сопровождающий улыбаться не стал. Охлопал карманы, скользнул ладонями по бокам, поглядел недоверчиво.
– Что в сапогах?
Леонид поглядел удивленно.
– Топор-колун, ясное дело. Показать?
Начальничек поглядел исподлобья, но проверять не стал. Между тем служивые уже возились с люком. Заскрипело старое железо, пахнуло стылой сыростью. Женщина, подойдя к открывшемуся проходу, посветила фонарем, обернулась.
– Слушайте, Москвин, два раза повторять не стану. Внизу подземелье, если заблудитесь, искать вас не станут. Я иду первая, вы – сразу за мной. Хожу я быстро, так что постарайтесь успеть. Ясно?
Леонид молча кивнул, Лариса Михайловна снисходительно усмехнулась и первая ступила на узкую черную ступеньку.
* * *
Подземелий бывший старший уполномоченный не любил, будучи твердо уверен, что ничего хорошего вдали от солнечного света происходить не может. Когда сразу же за лестницей под сапог попала винтовочная гильза, в своей уверенности он только утвердился. О том, как столичная ВЧК использует древние выработки под городом, его сослуживцы рассказывали еще в 1918-м, причем не без зависти. В Питере исполнение приходилось проводить в море, на баржах и понтонах, что было не слишком удобно и не давало полной гарантии. Мертвые, даже связанные и с грузом на ногах, упорно выбирались наверх, к живому солнечному свету. Здесь же, в каменной толще, всем, правым и неправым, обеспечен поистине вечный покой. А еще вспомнился подвал с обшитыми фанерой стенами, резкий свет фонарей, Черная Тень у прохода. В ту ночь Господь, в которого бывший старший уполномоченный напрочь не верил, помог грешному рабу Своему.
«…На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя», – беззвучно шевельнул губами Леонид, глядя в густую тьму. Жив ли еще седой археолог? Может, и его сейчас таким же подземельем ведут. Не поможешь, даже не станешь рядом. «…Душу мою, обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла…»
Мысли были далеко, но глаза привычно примечали: узкий коридор, большой зал с несколькими проходами под каменными арками, возле нужной – два черных креста, слева и справа. Потом новый коридор, но уже пошире, ниши в стенах, камешки и галька под ногами. Луч фонаря скользил по влажному камню, утыкаясь в низкие, грубо рубленные своды. Где-то совсем близко капала вода. Кап-кап… Кап-кап… Кап-кап…
Первый перекур сделали примерно через час. Лариса Михайловна осветила фонарем большую неровную вырубку слева от прохода. Внутри – две глубокие ниши и несколько крупных, грубо отесанных камней.
– Туда!
Когда закурили, присев на соседние камни, спутница кивнула в сторону черного прохода.
– Ну как, Москвин, не страшно?
Леонид огрызаться не стал, ответил серьезно:
– Нет, не страшно. Лариса Михайловна, почему вы так волнуетесь? Или я вам настолько не по душе?
Женщина дернула губами, словно выругаться хотела.
– Вы… Какое вам, собственно, дело? Если интересно, скажу. В прошлый раз мне пришлось идти здесь с одним молодым человеком. Он мне очень нравился, очень… Но я уже знала, что ничего у нас с ним не будет. И у него тоже не будет – ничего… А вы, извините, обычный бандит, мы таких в 1918-м в Волге топили, чтобы патроны не тратить.
Товарищ Москвин кивнул, соглашаясь, прищурился:
– Бандит, согласен. Кстати, в нашей банде есть такой закон: «Умри ты сегодня, а я – завтра». Так что вы поосторожней будьте. Отсюда я твердо намерен выйти живым, а насчет вас – как получится. С товарищем Кимом мы уж как-нибудь это перетрем. Ясно?
– Не пугайте, – блеснули крепкие зубы. – У меня за спиной целый батальон таких, как вы. У каждого амбиций было – вагонами загружай. И ничего, сплю крепко.
Достала пистолет, в руке взвесила.
– Докурили? Тогда двигайте, впереди пойдете. Оступитесь, нос расквасите – невелика беда!
Теперь идти стало труднее. Камни так и норовили прыгнуть под ноги, а луч фонаря, бивший в спину, больше мешал, чем освещал дорогу. К счастью, коридор стал заметно шире. Ниши исчезли, зато появились надписи, некоторые на понятном русском, но большинство – славянскими буквами, словно в церковной книге. Имена: Алексий, Сергий, Петр, Николай… «Помоги, Господи!», «Укрепи душу мою», «Пропадаю безвестно». И снова имена: Никифор, Марья, раб Божий Стефан…
После одного из перекрестков Леонид невольно остановился. Из стены выпирало что-то черное, большое. Камень? Нет, не камень – металл. Он протянул руку…
– Это гроб, – пояснили сзади. – Желаете удостовериться?
Рука отдернулась. В ответ – негромкий смешок. Ларисе Михайловне было весело.
Вскоре товарищ Москвин заметил, что привычный стук капель умолк, песок под ногами зашуршал, задымился легкой пылью. Луч фонаря пробежался по стенам, уткнувшись в глухой камень…
– Поворот, – негромко бросила женщина. – Нам направо. Считайте, пришли.
За поворотом оказался еще один коридор, такой же широкий и сухой. Слева, шагах в тридцати, мелькнуло что-то похожее на ступени.
– Идите, идите, – подбодрила Лариса Михайлова. – Возле входа поговорим.
Это действительно оказался вход, аккуратно врезанный в неровный серый камень. Ступеньки, витые колонны по бокам, наверху – небольшая ниша для иконы, пустая. Церковь? Часовня?
Луч фонаря скользнул по тверди, утонув в черной глубине вырубки, затем уткнулся в серый камень ступеней.
– Действуем так, – велела женщина. – Вы входите, а я стою на пороге. Справа стоят две керосиновые лампы, зажжете обе. Потом войду я. Вопросы?
– Что это? – Леонид кивнул в сторону пустой ниши.
– Точно неизвестно. Краеведы называют это место часовней Скуратовых. Считается, что ее приказал вырубить сам Малюта, причем не для христианских служб, а чуть ли не для черной мессы. Малюта, он же Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, имел двор, расположенный не так далеко отсюда… Впрочем, что я вам рассказываю? Вам разве интересно?
Товарищ Москвин, усмехнувшись, развел руками.
– А вдруг пригодится? Опыт предшественников, так сказать.
Что возговорит Малюта, злодей Скурлатович:
«Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Не вывесть тебе изменушки до веку!
Сидит супротивник супротив тебя,
Ест с тобой с одного блюда,
Пьет с тобой с одного ковша,
Платье носит с одного плеча!»
– «Князя Серебряного» читали? – Луч фонаря вновь исчез в черной пустоте. – Странно, мне эта книга в детстве очень нравилась. Почему-то я думала, что между нами не может быть ничего… Впрочем, не важно.
Леонид, рассмеявшись, легко шагнул на ступеньки.
– Я его набирал – в типографии. До того, как в разбойники податься, еще и поработать довелось. Если интересно, с двенадцати лет. Вы-то когда в куклы играть перестали?
Заглянув в темноту, вдохнул сухую застоявшуюся пыль.
– Малюта, говорите? Весело выходит!
Надевайте на него платье черное,
Поведите его на болото жидкое,
На тое ли Лужу Поганую.