2
Ольга поднесла листок ближе к настольной лампе, прищурилась, разбирая собственные каракули. Красивый гимназический почерк остался в почти забытом прошлом, вместе с навыком укладывания тяжелой русой косы и полупоклоном с приседанием. И зрения начинало пошаливать. Зотова представила себя в очках, больших, черепаховых, как у классной наставницы, и чуть не застонала. Классическая старая дева, только с короткой стрижкой и привычками беглой сахалинской каторжанки. «Старуха» — как верно подметила зоркая комсомолия.
Почему-то подумалось, что ее новый знакомец, скуластый подполковник из Абердина, хоть и прошагал две войны, но лоска не утратил, хоть сейчас на скачки в ихний британский Эскот, к графьям и герцогиням. Ее, полковничью дочку, столбовую дворянку, туда и уборщицей не возьмут. А еще говорят, «белая кость»! А то, что Ростислав Александрович в университете над древними языками работает, и зеленую зависть вогнать может. Старинные надписи — не бессмысленные бумажки с Вечными двигателями.
Зато она теперь — начальник. Большой начальник, «ха-ха» три раза.
Бывший замокомэск, ужаснувшись собственным классово враждебным мыслям, подсунула листок к самому носу. Читай, убоище слепое!
Итак, дубль-дирекция… Термин появился относительно недавно, как не очень удачный дословный перевод английского «double direction» — двойное управление. В англоязычных работах встречается также сокращение «DD»…
В Национальную библиотеку Ольга заехала перед встречей с товарищем Кашеном. Добрые люди подсказали, что нужно ей не в знаменитое здание на улице Ришелье, а в новый филиал на Страсбургском бульваре, где среди прочего имелся медицинский фонд. Особо в удачу не верилось. Книг — сотни тысяч, статей и того больше. Поди вылови из этого моря что-нибудь полезное про загадочную дубль-дирекцию. И расспрашивать боязно. Вдруг здешние служители про каждого гостя из СССР отчет пишут? Но — повезло. В каталоге новых журнальных статей под буквой «D» почти сразу же обнаружилось искомое: три статьи, одна на малопонятном английском и две на знакомом французском. Вчитываться не было времени, но даже беглый просмотр кое-что дал. Все оказалось и просто, и сложно. Просто — потому что речь шла о контроле за работой человеческого сердца. А сложно…
Кавалерист-девица вновь уткнулась в записи. Автор одной из статей начал с мифического доктора Франкенштейна, сотворившего из человеческих останков своего Монстра. В романе, тем более фантастическом, такое вполне возможно. Но не в жизни. Оказывается, сердце человека с рождения «заточено» под конкретный, свой собственный, организм. Отсюда и трудности с пересадкой органов. Что-то похожее сердце еще станет снабжать кровью, но если человеку пересадить, допустим, хвост от крокодила — или искусственно созданные по методике Франкенштейна двухметровые ноги, сердце работать не сможет.
Девушка понимающе кивнула, вспомнив рассказы Наташки. Добрый доктор Владимир Берг хотел превратить своих пациентов в кузнечиков с металлическим протезом вместо коленной чашечки. К счастью не успел. И не вышло бы у товарища Франкенштейна, погубил бы, сволочь, детишек без всякой пользы для мировой революции.
Зотова не без удовольствия представила Берга в одиночной камере Внутренней тюрьмы на Лубянке. Бьют? Не дают воды? Мало ему, выдумщику, еще бы шомпол, желательно пулеметный, накалить до белого свечения и засунуть докторишке кой-куда по самые гланды!
Но если Наташа не ошиблась, Берг что-то знает о «DD». А ведь «double direction» — это попытка управлять сердцем со стороны, навязать ему чужой устав, дабы гнало кровь, куда прикажут. Значит, Монстра Франкенштейна все-таки можно оживить, пусть пока только в теории.
Зотова, пододвинув ближе тяжелую бронзовую пепельницу, достала зажигалку, чтобы превратить записи в пепел, но в последний момент передумала. Надо еще перечитывать и запомнить накрепко. В гимназии биологию почти не учили, потому как воспитанным девицам такое без надобности. То ли дело древнегреческий!
Бумага исчезла, вместо нее на столе воздвиглась бутылка Grappa Storica Nera, силуэтом отдаленно напоминающая творение инженера Эйфеля. Рюмки тяжелого хрусталя в свою очередь вполне могли сойти за средневековые крепостные башни. Ольга достала купленную в уличном киоске пачку «Caporal ordinaire»[24], и, поудобнее устроившись в кресле, закурила. Папиросы с милитаристским названием оказались сущим фронтовым горлодером, что мгновенно улучшило настроение.
Ну, где вы, беляки?
* * *
— Здравствуйте, глубокоуважаемая Ольга Вячеславовна!
Генерал Кутепов в этот вечер выглядел чинно и даже респектабельно. Костюм-тройка, слегка узкий в плечах, галстук-бабочка, трость с костяным набалдашником, легкий дух дорогого одеколона.
— Дозволите войти?
Зотова дозволила. Из холла уже позвонили, предупредив что «мсье» пожаловал один. Такое соотношение сил кавалерист-девицу вполне устраивало. Не свяжет и в мешок не сунет, разве что кусаться попытается.
— Куда прикажете пройти?
Ольга, соизволив вежливо улыбнуться, указала в сторону стола. «Купец первой гильдии» пристроил пальто на вешалке у входа, там же оставив трость, и грузно прошествовал в комнату. Было заметно, что его превосходительство несколько не в себе. Бывший замкомэск его прекрасно понимала. «Здравствуйте» и «дозволите» — политес, генералам несвойственный. И перед кем? Перед краснопузой комиссаршей?
Жалеть гостя, однако, не стала. Сам напросился, врангелевец.
Устроившись за столом, Кутепов оглянулся несколько растерянно и внезапно зашелся в кашле.
— Vous ne serez pas attraper froid? — заботливо поинтересовалась кавалерист-девица, закуривая очередного «капрала». — Le temps terrible ce Janvier, n'est-ce pas?[25]
Генерал, не без труда отдышавшись, промокнул рот платком.
— Если можно, по-русски, по-здешнему так и не выучился. У нас в Архангельской гимназии «француз» из запоев, извиняюсь, не вылезал. А потом, в Санкт-Петербургском пехотном все больше на командный налегали… Накурено тут у вас!
— Комиссарская привычка, — не без сожаления вздохнула бывший замкомэск. — У нас некурящих на учете в ОГПУ держат, как особо подозрительный элемент.
«Купец первой гильдии» взглянул невесело.
— Шутите? А мне, знаете ли, грустно. Вы — дворянка, дочь полковника конных егерей. До чего докатиться изволили?
— Как поется в известной песне, «вышли мы все из народа», — согласилась кавалерист-девица. — А вас, гражданин генерал, из народа, можно сказать, вытурили. Аж до Франции катиться пришлось.
«Гражданина генерала» передернуло.
— «Вытурили»! Какой ужасный жаргон! Понимаю: фронт, одичание, постоянное общение с уголовным элементом… Но нельзя же до такой степени опускаться!..
— И не говорите! — Зотова, ловко открутив пробку с «Эйфелевой башни», точным движением плеснула граппу в рюмки. — По-французски я насчет здешней погоды выразилась. Ветер, сырость, простуда. Поэтому мы сейчас с вами, Александр Павлович, самогончику приговорим. Не пьянства проклятого ради, а лечения для. Прошу!..
Гость неуверенно протянул огромную ладонь, вновь закашлялся.
— Я, знаете, не сильно пьющий.
Ольга еле заметно улыбнулась. В бумаге, которую дал ей прочесть товарищ Куйбышев, про генеральскую личность было изложено со всеми подробностями. Французского не знает, не пьет, не курит, даже дыма не выносит… Нужная вещь — разведка!
— Я тоже — не сильно, — кавалерист-девица подняла рюмку. — Но по такой погоде — самое оно. Меньше кашлять будете. Помню, у нас в эскадроне тост был: «По коням! Пики к бою! Шашки вон!»
Генерал внезапно усмехнулся в черную бороду:
— Пьется, стоя на вытяжку, выпятив грудь, вытаращив глаза и растопырив усы, за неимением оных — можно топорщить уши. Ладно, убедили. Здравия для!
Проглотил залпом, выдохнул резко, крякнул, залился густой краской до самой шеи.
— А и вправду. Полегчало, вроде.
На этот раз бывший замкомэск усмешку прятать не стала. Не полегчало, ваше превосходительство, а повело. Еще пара рюмок — цыганочку плясать станете.
* * *
— …У Степаныча, у полковника Тимановского, фляга была знаменитая, — густым басом вещал Кутепов. — Как передышка, так господа офицеры в очередь выстраиваются, а Степаныч, добрая душа, из фляги всех и причащает. Спрашиваю его: «Чего, полковник, потребляешь?» Он отвечает: «Наливку клубничную». Против наливки, я возражать не стал, дело полезное и безопасное…
Ольга, сняв со стола пустую бутылку, принялась сворачивать пробку следующей. В голове шумело, генеральский голос гулким молотом бил в уши, но пьянеть было пока не с чего. После первой рюмки, как она и рассчитывала, его превосходительство не слишком внимательно следил за тем, чтобы пили поровну. Пару тостов удалось пропустить.
— Во время Второго Кубанского похода мы как-то грузились на железную дорогу. Маленькая платформа, ветер, холодище. А Степаныч — ничего, бодр, только от ветра попрыгивает. И веселый, шутит не переставая. Я к нему подхожу, а он, этак с прищуром: «Что, Александр Павлович, холодно? Хотите наливки?» Я-то непьющий, но в такую погоду, как говориться, сам бог велел.
Теперь генерал пил, не крякая. Лицо из красного сделались бурыми, ноздри грозно раздувались, издавая паровозное сопение, глаза смотрели прямиком в мировой эфир.
Зато не кашлял. Помогло!
— Снимает он с пояса флягу, мне вручает. Пробую я эту наливку — и чуть с ног не падаю. Представляете, Ольга. Вячеславовна, спирт! И не просто, а красным перцем. Тимановский эту смесь «фельдмаршальской» окрестить изволил.
Бывший закомэск взглянула не без сомнения. Еще налить, или будет с генерала?
— Когда Степаныч тифом заболел, то в госпиталь идти отказался. Пил свою «фельдмаршальскую» и снегом заедал. Сердце не выдержало, так и помер, бедняга, с фляжкой в руке.
«Вот кому дубль-дирекция не помешала бы», — констатировала Зотова, но, естественно, не вслух. Плеснула себе на донце, выпила, закусила зубам папиросный мундштук.