Израиль был одним из многих народов в центре густонаселенной местности, в которой весьма часто происходили междоусобицы. Соответственно, достаточно большие части Ветхого Завета говорят о политических отношениях как во внутренней жизни Израиля, так и во внешних отношениях с соседями. Однако для того, чтобы адекватно рассмотреть политическую значимость Ветхого Завета для христианского богословия и этики, нам необходимо выйти за рамки восприятия политики просто как случайной и временной необходимости. Бог пожелал осуществить первую фазу своей искупительной цели посредством государства — национального образования. Иногда политика рассматривается всего лишь как прискорбный побочный продукт того, что ветхозаветный Израиль был государством. Реальность же намного глубже, и в действительности показывает то, что означает политика для библейски верного народа. В Израиле политика не была чем–то чуждым ни для богословия, ни для духовной сферы. Более того, «вся лексика, используемая в отношениях Яхве с Израилем, исходит из сферы политики».[177] Центром отношений Израиля с Богом был завет. В иврите для него использовалось слово befit, которое обычно означало «договор». Договоры заключались между отдельными людьми и государствами и всегда включали обязательства и условия. Это была социально–политическая реальность, посредством которой воспринимались и формировались отношения с Господом и Царем, Яхве.
Но в то же время многие другие важные концепции веры Израиля прояснялись и обретали содержание языком политических отношений. Это справедливо в отношении таких концепций, как спасение, преданность, освобождение, мир, справедливость и праведность, доверие и верность, послушание, правление Господа и так далее. Понимание Израилем всех этих концепций коренилось в его политической истории. И эти понятия затем были переданы через пророческое служение Иисуса и обеспечили терминологию, с помощью которой Новый Завет объясняет спасительный подвиг Христа. «Знание Израиля о Божьем благословении было, от начала до конца, политическим знанием; и, исходя из этого знания, апостолы и евангелисты говорили об Иисусе».[178] Поэтому не следует полагать, что политические измерения Ветхого Завета, без сомнения, важные для некоторых аспектов нашей политической этики, останутся в стороне, если мы вдохнем более разреженный духовный воздух Нового Завета. Ведь Новый Завет рассматривает Иисуса как завершение повествования Израиля и видит как само повествование, так и его исполнение в политических понятиях с вселенскими политическими последствиями для человечества.
Герменевтический принцип, определяющий христианское обращение к политическим категориям в Еврейских Писаниях — это просто сам Израиль. Посредством этого уникального политического образования Бог сделал свои цели известными миру. В связи с кризисом, встающим перед этим уникальным образованием, церковь провозглашала исполнение этих целей. Или же, говоря иначе — руководящим принципом является царственное правление Бога, выразившееся в существовании Израиля и окончательно осуществленное в жизни, смерти и воскресении Иисуса.[179]
Однако мы забегаем вперед. В этой главе о политической этике Ветхого Завета я буду следовать модели, похожей на ту, которой мы следовали при рассмотрении его экологического и экономического влияния. То есть сначала я рассмотрю вопрос в свете сотворения и грехопадения. Затем я сделаю обзор широкого спектра способов, при помощи которых Израиль как искупленное сообщество либо был государством, либо был вынужден иметь отношения с окружающими государствами. Наконец, я рассмотрю эсхатологическое представление Израиля о будущем народов в планах Бога.
Вопрос в свете сотворения и грехопадения
Этническое и культурное многообразие творения
Богатое многообразие экономических богатств земли находит отражение в широком этническом многообразии человечества и его постоянно изменяющемся калейдоскопе национальных, культурных и политических изменений. Библия дает нам повод считать и то, и другое частью творческой цели Бога. Будучи евреем и обращаясь к язычникам в контексте благовестия, Павел воспринимает как данность многообразие народов в рамках единства человечества и приписывает это Творцу: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Деян. 17, 26). И хотя далее он цитирует греческих авторов, слова Павла в этом стихе взяты из Ветхого Завета, из древней песни Моисея в Книге Второзакония:
Когда Всевышний давал уделы народам
и расселял сынов человеческих,
тогда поставил пределы народов…
Таким образом, упорядочивание отношений различных групп человечества является частью ответственности одного человека перед другим, как повествует история Каина и Авеля. То же самое можно сказать о структурировании социальных отношений в любой подобной группе, будь то небольшая община или вся нация. Этот общественный характер человечества, имея следствием вытекающую из него общественно–политическую организацию, является частью творческой цели Бога для созданных им людей. И это связано с сотворением людей по образу Божьему. Ведь Бог социален. Решение сотворить человека вводится как неожиданное, контрастирующее обращение к множественному числу: «сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1, 26). И первая особенность этого образа Божьего состоит в наличии полов, эту дополняющую двойственность единства, из которой происходит весь наш социальный характер: брак, отцовство и материнство, семья, родство и далее. Таким образом, люди сотворены в отношениях и для отношений.4
Конечно же, автор Быт. 1, 26 имел в виду не то, что мы понимаем в свете более широкого библейского откровения, говоря о доктрине Троицы. Тем не менее, в свете этого широкого учения мы можем по праву видеть в формах множественного числа большее значение, чем то, которое вкладывал автор. В Быт. 1, 2 уже упоминалось о Духе Божьем, участвовавшем в сотворении (хотя мы не можем утверждать, что автор понимал это в смысле отдельной личности божества, но скорее как динамическое, действенное дыхание Бога), а Новый Завет превозносит Иисуса Христа как участвующего в сотворении и как его цель (Ин. 1, 1–3; Кол. 1, 15–17; Евр. 1, 1–3).
Следовательно, Бог в тайне Троицы живет в гармоничных отношениях равных личностей, каждая из которых обладает своей характерной функцией, авторитетом и связанностью с другими. Поэтому люди, сотворенные по образу Божьему, созданы, чтобы жить в гармонии личного равенства, но с социальной организацией, которая требовала функциональных структур и моделей отношений. Таким образом, упорядочение социальных отношений и структур на локальном, национальном и мировом уровне представляет непосредственный интерес для нашего Бога Творца. Однако такое упорядочение — это суть политики. Поэтому Библия не проводит насильственного разделения политики и религии, хотя и не отождествляет их. Обе являются важными измерениями того, что означает быть человеком. Поклоняться истинному Богу — значит быть преданным Божьим способам социальных отношений. Политическая задача сохранения справедливого порядка — это человеческий долг перед Богом.
Более того, мы видим в эсхатологическом видении искупленного человечества в новом творении, что этническое и культурное многообразие являются частью творческого намерения Бога в отношении людей. Обитатели нового творения изображаются не как однородная масса или единая мировая культура. Скорее, присутствует продолжение славного многообразия человеческой расы на протяжении истории: люди из каждого племени, языка, народа и национальности принесут свое богатство и хвалу в град Божий (Отк. 7, 9; 21, 24–26). Новое творение сохранит богатое разнообразие первоначального творения, но очистится от последствий грехопадения.
Грехопадение. Нарушение порядка человеческого общества
Грехопадение извратило политическую сферу, как и все остальные сферы человеческой жизнедеятельности. Повествование в Книге Бытия изображает быстрый распад всех социальных отношений, вокруг которых структурирована жизнь человека. Брачные отношения искажены: вместо того чтобы раскрыть себя в соответствии с целью творения, помогая партнеру реализовать его собственную цель (Быт. 2, 18–24), отношения мужа и жены переросли в грубое доминирование и похоть (Быт. 3, 16). Последующие отношения, соответственно, были отравлены завистью, гневом, насилием и местью (Быт. 4), пока нечестие и зло не стало характерным для всего человечества (Быт. 6, 5).
Каин и Авель. Жестокость и месть
Продолжение истории семьи в потомках Каина иллюстрирует усиливающийся беспорядок в человеческом обществе, начиная с того самого места, где больше всего должны были проявляться любовь и поддержка — между братьями. Как отмечает Пол Маршалл (Paul Marshall), рассказ о Каине и Авеле описывает не только последствия зависти, гнева и насилия, но также дает нам прообраз судебной структуры. Бог порицает Каина как обвинитель, в то время как кровь убитого брата вопиет как истец, жертва несправедливости. Тем не менее, даже после того, как Каин объявлен виновным и приговорен, он находится под божественной защитой, чтобы ему самому не стать жертвой эскалации насилия. Знамение на Каине не в наказание, а для защиты:
В повествовании о Каине мы видим появление правопорядка. За убийство, совершенное Каином, устанавливается наказание, однако Каин, в свою очередь, не отдан во власть анархии. Установлен правопорядок в наказаниях, и этот правопорядок включает Каина и всякого, кто стремится лично отомстить ему. «Знамение Каина» не предназначено для одного только Каина, — это знак, который Бог предназначил, чтобы поддерживать справедливость… Повествование о Каине демонстрирует, что правопорядок появился на самых ранних этапах вместе с обработкой земли, строительством городов, созданием музыки. И этот правопорядок мы сегодня могли бы назвать некоторым видом политического строя, отличающегося от анархии. Людям была дана ответственность беречь справедливые отношения, установленные Богом.[180]
Вавилон. Гордыня и разделение
Влияние грехопадения на сферу международных отношений изображено в простом, казалось бы, рассказе о Вавилонской башне (Быт. 11, 1–9). Из него видно, что существует двойная причина разделений, барьеров и непониманий между народами (символически представленная в смешении языков), а также отстранения и чувства взаимного отчуждения (символизированного рассеянием по земле). С одной стороны, эти вещи являются результатом человеческой заносчивости и самонадеянных амбиций. Однако, с другой стороны, они также изображены как божественный отклик на угрозу объединенного греховного восстания.
Следует подчеркнуть последний пункт. Решение Бога касается не наказания, а превентивной меры: «вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать» (Быт. 11, 6). Ужасный и неограниченный потенциал зла объединенной падшей человеческой расы побуждает Бога разделить человечество. Грех разделенной человеческой расы будет, по крайней мере, ограничен полным бессилием, лишая возможности получить что–либо совместно, даже в нечестии.
Здесь присутствует некий парадокс зла и Божьего всевластия. Все тот же грех самодовольства, который мешает человечеству жить в единстве на благо, не дает всей человеческой расе объединяться во зле. Таким образом, за грехом, превратившим сотворенное Богом многообразие в отягченное раздором разделение, можно увидеть милость и благодать Бога, которые используют то же последствие греха в качестве плотины, не дающей человечеству быть затопленным и уничтожить самих себя. Действительно, такая комбинация суда и скрытой благодати в Божьем ответе Вавилону дает будущее человеческой истории, чтобы во взлетах и падениях ее общественно–политического течения Бог мог осуществлять свою искупительную цель. И когда эта цель будет достигнута, плотина будет устранена, как показывает Книга Откровения, и человечеству будет позволено создать ужасающее всемирное единство обмана и мятежа, апокалиптический Вавилон, который станет предтечей последнего суда.
На более локальном, или национальном, уровне влияние греха на политическую жизнь видно в жажде власти. Подобно богатству, власть становится тем, чем овладевают, что защищают, используют эгоистично и предоставляют абсолютный статус, принадлежащий одному Богу.[181] Причина первой войны на Ближнем Востоке, которую Библия представляет нашему вниманию, была вызвана политическим подчинением и его неизбежной жестокой обратной стороной (Быт. 14, 1–4).
Политическая география
Таким образом, эти начальные главы Бытия описывают ревностную заботу Бога о политической жизни народов, и иногда непосредственное участие в ней — от международных отношений до местной политики мелких царств в долине реки Иордан. Поэтому неудивительно, что когда начинается история искупления в Быт. 12, то она происходит на арене человеческой политической истории и географии, а не в некой сверхъестественной, мифологической сфере. К тому же нам следует обращать внимание на порядок библейского повествования и его богословское значение. Как история о Вавилонской башне, так и ее последствия для падшего, отчужденного, рассеянного человечества на проклятой земле (в Быт. 11), так и призвание Авраама с обетованием избавления и благословения для всех народов, начинающегося с новой земли (в Быт. 12) размещено на фоне родословия и расселения народов в Быт. 10. Какова же цель этого пласта древней этнической географии?
Какой бы ни была цель, из–за которой она была изначально записана, ее размещение в этом важном месте между потопом и началом искупительной истории не оставляет сомнений о характере последующего библейского повествования. Это не мифический, доисторический мир богов и чудовищ, а разумный классифицируемый мир народов, территорий, городов, царств и языков — вполне узнаваемый, политический человеческий мир. Как губительные последствия грехопадения, так и искупительная деятельность Бога происходят в реальном мире людей и народов. И история искупления осуществляется не только в этом мире, но также через него. То есть Бог поступает как искупитель через те действия, события, отношения и структуры, которые мы считаем политическими. Заимствуя образ у Иисуса, плевелы и пшеница находятся на одном поле, а поле — это весь мир.
Духовные власти
Мы не должны пренебрегать библейским учением о духовной брани, стоящей за историческим делом искупления, конфликтом между властью Бога и узурпированным правлением сатаны, «князя мира сего», и всех демонических сил, которые находятся под его командованием. Конечно же, в Ветхом Завете нет развитой демонологии. Однако в Ветхом Завете присутствуют намеки на существование мира духовных, невидимых сил, стоящих за институтами и персонифицируемыми государствами, за ошеломляющей силой политической власти и специфическим характером различных социальных систем. Это не вопрос многобожия или дуализма, ведь эти силы, хотя и называются богами,[182] все же не боги, а, если уж на то пошло, просто сотворенные существа. Отсюда язвительное разоблачение Исайей астральных богов Месопотамии: «Кто сотворил их?» (Ис. 40, 26; курсив автора). Чем бы они ни были, их, как и людей (включая тех людей, которые под их влиянием использовали неограниченную власть), ожидает Божий суд:
И будет в тот день: посетит Господь
воинство выспреннее на высоте
и царей земных на земле.
Государство и народ Божий в свете истории Израиля
Теперь мы переходим к самой важной части нашего исследования в этой главе. Если, как мы видели в главах с третьей по шестую, Израиль обладал экономической системой, из которой мы можем многое взять для христианской этики, то какая политическая система была у Израиля, и чему мы можем из нее научиться? Однако именно на этом этапе нам необходимо быть готовыми столкнуться с историческим характером ветхозаветного канона и, конечно, исторического характера содержащегося в нем откровения Бога. Ведь если мы задаем вопрос, каково представление Израиля о государстве, нам также необходимо спросить — какого Израиля, и когда? Заимствуем ли мы политическое богословие государства у молодой революционной федерации племен в первые годы после расселения в Ханаане? Или у организованного имперского государства Соломона и его преемников? А может, у преследуемого остатка, сберегающего религиозные отличия во враждебном окружении гигантских империй? Если сосредоточиться узко на одном из перечисленных выше периодов, это приведет к искажениям того, что еврейская Библия как целое может привнести в христианскую политическую этику. Нам необходимо охватить все основные периоды истории Израиля. Несомненно, это приведет к некоторым кажущимся противоречивым взглядам на политическую природу народа Божьего и его отношений с государством. Являются ли они сами государством или должны иметь отношения с другими государствами? Но, с другой стороны, рассматривая все эти перспективы вместе в рамках авторитетного канона, нам следует избегать превознесения исключительно одного из взглядов. Это, в свою очередь, поможет нам распознать, где определенные политические применения Ветхого Завета являются несбалансированными или крайними. Оливер О'Донован (Oliver О'Donovan) предупреждает именно об этом:
Если богословы должны рассматривать политическую традицию Израиля в качестве нормативной, они обязаны рассматривать ее в качестве истории. Они не могут смотреть на Ветхий Завет, как если бы он был просто материалом для использования, в любом порядке и в любых пропорциях, в процессе создания собственного богословского артефакта. Они имеют дело с постепенным с раскрытием, которое обрело форму в последовательности политических событий, и каждое из них должно быть взвешено и истолковано в свете того, что ему предшествовало и что следовало за ним… Мы не можем апеллировать к исходу ради идеи освобождения нищих и затем избегать упоминания захвата Ханаана… Мы не можем обращаться к племенному периоду в поисках децентрализованного республиканского духа амфиктионии и затем избегать упоминания монархии и так далее[183].
Мы рассмотрим Израиль как народ Божий на пяти различных этапах их ветхозаветной истории. В каждом контексте мы обсудим характер народа Божьего в то время, природу государства, как оно отображено в том контексте, и роль концепции Бога, господствующей в сознании народа Божьего. Там, где уместно, мы также рассмотрим, какое влияние эта определенная эра истории Израиля имела на политическое мышление христиан на протяжении истории церкви.[184]
Патриархальный период. Семья странников
Хотя Израиль как нация образовался во время исхода и расселения в Ханаане, справедливо начать наш обзор с патриархов,[185] поскольку чувство национального единства Израиля всегда связано с ними. Хотя Ветхий Завет признает разнообразные факторы, сыгравшие роль в формировании Израиля, существовало сильное чувство генетического единства, проистекающее из верования, что все они были семенем Авраама. Соответственно, сущность Израиля, по крайней мере, потенциально, можно видеть уже в странствующих семьях патриархов.
Народ Божий
В патриархальном контексте народ Божий главным образом является сообществом, вызванным из общественно–политического окружения и получившим новую идентичность и будущее благодаря обетованию Бога. Они являются народом только благодаря акту Божьего избрания. Это не означает, что Бог вознес уже существующий народ на уровень статуса избранного, но что Бог вызвал Израиль к существованию как свой народ, как группу, отличающуюся от окружающих национальных государств с самого начала. Это сопровождалось образом жизни, который включал максимальную зависимость от общественно–политических и экономических структур своего времени. Они не владели землей и считали себя (и их считали) странниками, пришельцами в земле своего странствования. Это не означает, что они были социально изолированными. Книга Бытия содержит множество случаев социального и экономического взаимодействия между патриархами и их современниками. Но они оставались странствующим народом, вызванным и призванным двигаться вперед.
Данному статусу соответствовало требование веры в обетование Божье и послушание Божьему повелению. И снова мы видим особенность, отличающую их от окружающих народов. Наиболее ярким тестом патриархальной традиции, освещающим нравственный характер Израиля, является Быт. 18, 19: «Ибо Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя, ходить путем Господним, творя правду и суд; и исполнит Господь над Авраамом все, что сказал о нем». Эти слова произнесены в контексте неотвратимого суда Божьего над Содомом и Гоморрой, нечестие которых вызвало такой вопль, что Бог должен был вмешаться. В отличие от того общества, в котором жил Авраам, Бог требовал, чтобы сообщество, зарождающееся ныне от самого Авраама, характеризовалось совершенно иными ценностями. Они должны были стать народом, подражающим характеру самого Господа («путь Господень»), быть верными «праведности и справедливости». Несомненно, эти социально–нравственные ценности имеют экономические и политические последствия. Поэтому совершенно очевидно, что хотя Бог хотел, чтобы его народ был вызван из своего окружения, это не означало отказа от общественно–политического процесса. Скорее, в этой сфере, как впрочем, и во всей их общественной жизни, они должны были руководствоваться справедливостью, потому что это и есть Божий путь.
Таким образом, о Божьем народе в этом контексте можно сказать следующее:
• он появился на свет благодаря Божьему избранию;
• он живет в свете Божьего обетования;
• он не должен попадать под влияние окружающих его общественно–политических структур власти, хотя и не должен при этом отстраняться от окружающих его народов;
• он должен жить в послушании, подражая справедливости самого Бога.
Государство
Изображение государства в патриархальном контексте, представленного различными политическими центрами власти и городами древнего ближневосточного мира, варьируется от нейтрального до негативного. Оно не изображается крайне тираническим, как Египет Моисея или Вавилон периода пленения. Тем не менее, когда Авраам впервые появляется в Быт. 12, это происходит в рамках общества, о котором мы уже кое–что знаем из рассказа о Вавилонской башне в одиннадцатой главе. Именно из земли вавилонской вызван Авраам. И, как отмечено в повествовании, это было весьма гордое и самоуверенное сообщество. Несомненно, именно поэтому Бог требовал выйти оттуда. Спасение людей обретается, по сути, не в государстве. Высшая искупительная цель Бога облечена в хрупкий человеческий сосуд стареющего мужа и бездетной жены. Призвание Авраама из его страны и народа (Быт. 12, 1) было «первым исходом, посредством которого имперские цивилизации Ближнего Востока в целом были заклеймены как менее значимая среда».[186]
С другой стороны, город–государство можно рассматривать как место нравственного восстания против Бога, являющегося источником угрозы для странствующего народа Божьего. Примерами этого являются Содом и Гоморра. Бог знал о «вопле» против них (Быт. 18, 20–21). Слово se'aqa — специальный термин в Ветхом Завете для воплей тех, кто страдает от угнетения, жестокости и несправедливости. Это слово используется в отношении крови Авеля, вопиющей против своего убийцы, а также в повествовании о вопле Израиля в египетском рабстве. Люди вопияли в Содоме и Гоморре от боли, жестокости и тирании. Быт. 19 упоминает существующее там насилие и разврат. Отрывок Ис. 1, 9–10, рассматриваемый в свете остальной части главы, связывает оба города с пролитием невинной крови. Иез. 16, 49 перечисляет грехи городов: гордость, пресыщение, праздность и отсутствие помощи нищим и нуждающимся (список звучит очень по–современному, что объясняет, почему Содом и Гоморра являются прототипами вселенского человеческого нечестия). По этой причине данные города–государства ожидал страшный суд Божий. Откликом народа Божьего, представляемого Авраамом, было ходатайство.
Бог
В этих повествованиях Бог изображается, как тот, кто суверенно контролирует все в Месопотамии, Ханаане и Египте. Вместе с этим Господь — это Бог искупительной цели, чьим главным устремлением является благословение всех народов. Инициируя особенные отношения с народом, сотворенным им и принадлежащим ему, Бог на самом деле предполагал лучшее для тех народов, из которых они были вызваны, но среди которых продолжали жить. Обещание благословения семени Авраама — это обещание благословения народов.
Хотя мы видим из остального Писания, что весь мир подлежит Божьему суду, и знаем из книг, подобных книгам Даниила и Откровения, что этот суд, главным образом, направлен на человеческие государства в их мятежном состоянии, тем не менее, само существование народа Божьего среди этих государств является знаком масштабной и окончательной цели Бога. Эта цель не что иное, как искупление человечества и преобразование царств земли в царство Божье. Интересно то, что Господь, в упоминавшейся выше истории из Быт. 18—19, собираясь излить пламя на конкретное человеческое сообщество, Содом и Гоморру, напомнил себе о высшей цели искупления для всех народов. И он сделал это во время трапезы с парой, в которой он видел воплощение этой цели — с Авраамом и Саррой. Бог, судья всей земли, желает благословить все народы — это парадокс, который, похоже, способствовал настойчивости Авраама в молитве.
Историческое значение периода
Влияние истории патриархов на христианские взгляды в отношении церкви и государства было сильным, особенно это видно в упоминании в Евр. 11, где делается ударение на независимость патриархов от земли, которую они покинули, и той, по которой странствовали. С одной стороны, эти тексты можно использовать в негативном смысле (подобно Аврааму, мы должны искать города нерукотворного), что приведет к отказу от какого–либо участия в делах этого мира. С другой стороны, странствующий характер жизни патриархов должен напоминать нам следующее: несмотря на то, что миссия народа Божьего должна осуществляться в человеческом сообществе, мы не должны думать, что чаяние спасения обретается непосредственно в государстве. Мир является нашим домом, однако в его нынешнем мятежном состоянии он не может быть нашим последним домом.
От исхода до судей. Освобожденный народ
Обозначенный период может показаться большим, но в течение этого периода Израиль был теократией на практике, а не просто в теории. Некоторые ученые считают это временем, когда Израиль был наиболее свободным народом, отличавшимся от окружающего мира.[187]
Народ Божий
Народ Божий, потомки Израиля, пренебрежительно называемые «евреями», в начале этого периода представляют собой угнетенное этническое меньшинство в очень могущественном имперском государстве. Требование Яхве противостоит фараону: «Отпусти народ Мой, чтобы он мог поклониться (служить)[188] мне». Государство, отказывающее в свободе тем, кто желает поклоняться Яхве, быстро становится врагом Яхве. Бог, который в патриархальных повествованиях показал себя трансцендентным в том смысле, что его не ограничивает и не впечатляет величайшая из человеческих имперских цивилизаций, поддерживает право своего народа на свободу поклонения среди государств с иными богами, включая самого фараона.
Требование Яхве к государству фараона идет дальше, чем просто духовное право свободы поклонения. В Египте присутствовала гражданская дискриминация в отношении Израиля как этнического меньшинства на основании политической целесообразности. Фараон цинично использовал общественные страхи, маскируя их общественными интересами. Его правительство занималось экономической эксплуатацией пленных рабочих. И народ фараона был виновен в жесточайшем попрании нормальной семейной жизни посредством политики поддерживаемого государством геноцида. На всех этих фронтах — политическом, экономическом и социальном, а также религиозном — Яхве требует и затем осуществляет освобождение своего народа. В ходе ряда событий государство, заявившее, что не знает, кто такой Яхве (Исх. 5, 2), узнает о его личности и силе. В самом деле, движение от мнимого неведения о Яхве до потрясающего признания его силы является, вне всяких сомнений, основной побочной сюжетной линией повествования. (Обратите внимание на ход мысли в следующих текстах: Исх. 5, 2; 7, 5.17; 8, 10.22; 9, 15.29; 14, 18.25). Притязания фараона и других богов государства должны склониться перед тем фактом, что Яхве настолько же Бог Египта, как и Израиля. По сути, выдвигается утверждение, что Яхве — Бог всей земли. Кульминацией песни Моисея, после того как море скрепило печатью реальность освобождения Израиля, является то, что Яхве, а не фараон, царствует вовеки (Исх. 15, 18).
От исхода народа Божьего из имперского государства Египта мы переходим к их вхождению в средоточие культуры городов–государств Ханаана. На данном этапе можно сказать, что народ Божий стал не просто освобожденным народом, но также освобождающим, хотя в свете недавней истории можно посчитать несправедливым описание захватчиков в качестве освободителей. Тем не менее, прибытие или появление Израиля в Ханаане произвело там наиболее значимое социальное, политическое, экономическое и религиозное преобразование.[189] Израиль, народ Яхве, не только считал себя иным, он был иным (см. вторую главу).
Главной особенностью народа Божьего на данном этапе является теократическое правление. То есть это означает, что у них не было царя, но все формы власти, в конечном счете, принадлежали Яхве. А правление Яхве было связано с преданностью определенным целям, которые воплощены в Синайском завете и Законе, целям, характеризующимся обязательствами равенства, справедливости и родства. Более того, эти цели были включены во всю жизнь Израиля, включая религиозные обряды. Быть народом Божьим на данном этапе — вот задача, которую следовало осуществить. Это было альтернативное представление, требующее «подробного послушания в этической, социальной и культовой сферах [которое] … утверждает представление о народе Божьем как о нравственном принципе. В своем поведении народ Божий связан между собой. Поскольку Яхве был их сюзереном, они не имели человеческих господ. Теократия и общественно–политическое равенство (радикальное богословие и радикальная социология) идут рука об руку».[190]
Этот тезис подчеркивает важность Синая, упустить которую мы рискуем при непосредственном переходе от Египта к Ханаану. Путь Израиля был не таким прямым. Синай находится как раз на половине пути между освобождением из Египта и расселением в Ханаане. Освобождение не было самоцелью. Вновь освобожденный народ постоянно становился жертвой дезинтегрирующих процессов вольности, мятежа, отступления и недостатка смелости. У Синая Бог дал важные и формирующие установления и законы, благодаря которым израильтяне могли превратиться из толпы освобожденных рабов в упорядоченное и функционирующее общество. Там, в Торе, мы встречаем большую часть особенностей общественного строя Израиля, благодаря которым он стал таковым: родственное основание землевладения, установление субботы и юбилея, запрет на ростовщичество, равенство туземцев и пришельцев перед законом, гражданские права рабов, рассеивание политического руководства и власти среди старейшин, ограничение экономической власти религиозных руководителей. Хотя в этот период Израиль не был государством в строгом смысле слова, у него было достаточно институтов с последовательными целями и связным обоснованием. Это также демонстрирует нам реализм Бога. Задумав создать в качестве модели и инструмента искупления народ, который все еще находится в среде падшего человечества и является его частью, Бог дал этому народу каркас социальных, экономических и политических институтов, предназначенных сберечь свободу и нравственные цели, присущие их искуплению. Цель искупления — свобода. В случае с Израилем не только свобода от общественно–политического угнетения в Египте, но свобода быть народом Божьим, царством священников и светом для народов.
Государство
Государство в этот период представлено Египтом, с одной стороны, и Ханааном, с другой. Египет был огромной империей, осуществляющей свою власть в вопиющем притеснении народа Божьего ради собственных интересов. Ханаан был мозаикой небольших городов–государств с пирамидальной формой политической и экономической власти, обрекающей на угнетение и эксплуатацию крестьянское население. Оба представлены в тексте идолопоклонническими по природе, врагами Господа и угрозой его народу. В обоих случаях отношением народа Божьего к государству, когда оно демонстрирует идолопоклонническую враждебность, является конфронтация, вызов и конфликт.
Следовательно, исход и переход народа Божьего из Египта в Ханаан влечет за собой суд на оба противящихся человеческих государства. С Египтом боролись главным образом из–за его угнетения; с Ханааном главным образом из–за его идолопоклонничества и мерзких ритуалов, перечисленных в книгах Левит и Второзакония. Таким образом, в данном конкретном контексте по сравнению с народом Божьим государство выступает тем, чему следует противиться, нанести поражение, развенчать, и окончательно заместить совершенно другим человеческим сообществом, которое непосредственно управляется Богом. Повествования о поражении фараона и захвате Ханаана в некотором смысле являются знаком, указывающим на окончательный суд Божий над всеми, кто продолжает оставаться его врагами.
Бог
Бог, о котором говорится все это время, — не просто Бог. Его имя — Яхве. Впервые мы слышим его имя, когда читаем о событиях, предваряющих исход, а после этого оно становится символом, хоругвью израильского народа. Яхве — это Бог, выступивший против несправедливости и угнетения, специально инициировав исход, чтобы навести порядок. Поступив так, Бог Яхве вторгается в историю, в особенности в политическую историю, таким способом, который не был явным в повествованиях о патриархах. Трансцендентность Яхве вторгается в империю фараона и распахивает ее двери настежь. Брюггеманн (Brueggemann) убедительно высказывается о двойной значимости «моисеевой» альтернативы: что она известила о Боге и о человеческих политических возможностях.
Радикальный разрыв Моисея и Израиля с имперской реальностью можно назвать двухмерным разрывом с религией статичного триумфализма и политикой угнетения и эксплуатации. Моисей развенчал религию статичного триумфализма, разоблачив богов и показав, что на самом деле они не имеют силы и богами не являются. Таким образом, мифическая легитимность социального мира фараона разрушается, потому что показано, что на самом деле подобный режим хочет опираться на несуществующую поддержку. Мифические притязания империи остановлены раскрытием альтернативной религии свободы Божьей. Вместо богов Египта, созданий имперского сознания, Моисей раскрывает Яхве суверенного, который действует в Своей величественной свободе, выступает не из социальной реальности и не является пленником социального восприятия, но действует, исходя из Своей личности и для осуществления Своих целей.
В то же самое время Моисей разоблачает политику угнетения и эксплуатации, противопоставляя ей политику справедливости и сострадания… его труд как раз касался соединения религии Божьей свободы с политикой человеческой справедливости…. Яхве требует альтернативного богословия и альтернативной социологии. Пророчество начинается с различения того, насколько подлинной альтернативой он является.[191]
Яхве, Господь, освобождающий Бог справедливости затем воспринимается как царь. Центр теократии находится именно здесь, в том, что изначально Израиль не признавал другого царя, кроме Господа. То, что Израиль считал Господа царем с начала расселения (а не только со времени собственной монархии) ясно из нескольких древних текстов (напр. Исх. 15, 18; 19, 6; Чис. 23, 21; Втор. 33, 5). Вера в царствование божества не является уникальной для Ближнего Востока и существовала в древнем ближневосточном мире задолго до того, как появился Израиль.[192] Но если теократия в народе, который считает свое божество царем, не была уникальной, ее конкретное израильское проявление и опыт, несомненно, были уникальными. Ведь в Израиле теократия на протяжении нескольких столетий исключала человеческого царя.[193]
Причина, по которой царствование Господа в это время было несовместимо с человеческим институтом царей, состоит в том, что Господь полностью взял на себя две главные функции и обязанности царей древнего мира, а именно ведение войны и осуществление закона и справедливости. Конечно, осуществляя эти две функции, человеческие цари древнего Ближнего Востока играли наиболее сакральную роль; то есть они действовали от имени бога, которого представляли (или воплощали). Однако в Израиле сам Господь выполнял эти роли. Господь был главным военачальником и высшим судьей. Это означало, что соответствующее человеческое политическое руководство в данных сферах было решительно понижено в звании и нивелировано. Напротив, Израиль был народом завета с Господом, который отвечает за их защиту и справедливое упорядочение каждого аспекта их общественной жизни. И когда было необходимо, Господь воздвигал судей, которые выполняли одну или обе эти задачи: военное руководство и судебную власть. Судьи могли приходить и уходить (они не были царями), а владычество Господа продолжалось.
Итак, в этот период в истории Израиля на сцене появился подлинно радикальный и альтернативный политический выбор. И этот радикальный общественный выбор был приведен в действие во имя Яхве так, что религия Яхве не отделялась от социальных задач Израиля. Ведь Израиль не был только народом Божьим (многие народы претендовали на это в той или иной форме), но именно народом Яхве, а это само по себе означало преданность по завету определенному виду общества, отражавшему характер, ценности, приоритеты и цели Яхве.
Это эквивалентно тому, что теократия не является идеальной целью народа Божьего в его политических мечтах. Все зависит от того, кто и что есть theos, который будет править. Только образ Яхве (как Бога, подлинно раскрывшего себя) инициировал и поддержал конкретную форму теократии Израиля. Но, к сожалению, государство, подобно всем людям, склонно создавать своих богов по образу своему. Когда Израиль сам перешел от радикальной, альтернативной, поразительной теократии Яхве к организованной форме монархии, он сделал то же самое, несмотря на напоминание пророков о подлинной идентичности и призвании.
Историческое значение периода
Невозможно переоценить влияние рассказов об исходе и захвате земли на социальную и политическую историю. Для Израиля исход стал моделью и образцом, к которому обращались во все времена страдальцы и угнетенные в библейской истории. И конечно, для еврейского народа на протяжении их послебиблейской истории празднование Пасхи помогало сохранить рассказ живым и значимым, особенно в частые времена преследований. В ходе христианской истории исход воспламенял надежды и воображение, иногда плодотворно, иногда крайне неудачно. Конфронтационное отношение народа Божьего к государству, воспринимаемому как греховное, сатанинское, безбожное и так далее, подпитывало множество вариантов христианского утопизма, милленаризма и радикального нонконформизма. Подобные движения часто заканчивались «нереальными ожиданиями, фанатичной набожностью, иррациональным поведением, диктаторскими режимами и беспощадными репрессиями или уничтожением врага».[194] Их также обычно подпитывали апокалиптические верования, утверждавшиеся в некоей надисторической манере. В отличие от них исход и все последующие события оставались в рамках исторической реальности и, какими удивительными они б не были, ограничивались возможностями истории. После исхода для Израиля ход вещей не был совершенным, будь то в пустыне или в земле обетованной. Однако в рамках истории беспрецедентный акт справедливости и освобождения действительно произошел, и был рожден радикально иной вид общества.[195]
Такое использование истории исхода стало отчасти основой богословия освобождения, а также негритянского и феминистского богословия. Кроме того, эта история стала утешением и ободрением для многих верующих, страдающих в терпении, чаянии и надежде.
Период монархии. Организованное государство
Ко времени Самуила, когда внешнее давление на Израиль усилилось, теократия уже не казалась народу удачной формой. Ощущая обеспокоенность и незащищенность перед лицом филистимской агрессии, они более не хотели полагаться на кажущийся спонтанным характер защиты Господа посредством произвольно поставляемых судей. Парадоксально, что из–за страха перед окружающими народами они решили подражать им — создать централизованную и милитаризованную систему управления. Они выбрали монархию. Совершив этот фатальный поворот, им пришлось выживать при Сауле, служить Давиду, страдать при Соломоне, и, в конечном итоге, разделиться на два враждебных царства, каждое из которых в свое время претерпело плен и погрузилось в забвение. Такой, в общих чертах, была не очень славная история монархии в Израиле.
Народ Божий и национальное государство
На протяжении данного периода (от Саула, или хотя бы от Давида, до пленения) народ Господень был организованным государством с центральным управлением, границами, организованной военной обороной, правительственными департаментами и тому подобным. Тем не менее, отождествление народа Божьего с политическим государством никогда не было абсолютно уместным. В самом Ветхом Завете встречаются намеки на сознательное различение двух реальностей, несмотря на то, что существует формальная и кажущаяся тождественность.[196] Поэтому внутри самого Израиля существовала проблема отношений народа Божьего и государства. Более того, повествования об учреждении монархии рисуют нам амбивалентную картину, в которой событие представлено одновременно с негативного и позитивного ракурса. Поскольку повествование о монархии, с вплетенными в него хронологически пророческими текстами, наиболее явная политическая часть Ветхого Завета, мы уделим больше внимания изучению его тонких и сложных ракурсов.
1. Человеческие истоки. Одно становится ясным — возникновение монархии в Израиле связано с человеческими, двойственными, даже низкими факторами. Не было божественного повеления, инициирующего появление монархии. Закон в Книге Второзакония упоминает о «царе, которого Господь, Бог твой изберет», но только как вторичное ограничивающее условие в ситуации, возникшей по желанию народа: «поставлю я над собою царя» (Втор. 17,14–15). Именно так историк–девтерономист описывает историю в 1 Цар. 8 — 12. Требование царя возникло в результате смешения мотивов, некоторые из них явно хороши (желание справедливости и неразвращенного руководства, в контексте неспособности сыновей Самуила дать это), другие, без сомнения, регрессивные (желание быть похожими на другие народы). Повествование разворачивается двусмысленно относительно избрания Саула – избранного, но и отвергнутого Богом, пришедшего к власти на волне популярности, но склонного к зависти и потере самоконтроля из–за непостоянства этой популярности. Он начал многообещающе, но закончил трагедией.
Рассказ о человеческих слабостях Саула очень важен именно из–за славы его правопреемника Давида. Давид положил начало новому богословию Израиля, новому способу выражения связи между царствованием Бога и царем Израиля, новой эсхатологии грядущего мессианского царя, происшедшего от Давида. Саул же никогда не даст израильтянам забыть ни о политической сущности монархии, ни о человеческой сущности монарха. Монархия в Израиле не была по сути священной или божественной. Цари в Израиле не могли проследить свое родословие до богов или героев далекого прошлого. Историческое, человеческое происхождение этого института и весьма человеческие ошибки его первого обладателя (и даже его блестящих последователей) имели огромное значение. Ведь они хранили Израиль свободными от той царственной мифологии, которая в соседних культурах обеспечивала непререкаемую священность социального неравенства и пирамиды политики с позиции силы.
Еще одно последствие этого человеческого происхождения состоит в том, что монархия как политический институт была условной и, рассматриваемая с точки зрения всего хода истории Израиля в ветхозаветный период, переходной. Израиль прожил в земле несколько столетий, прежде чем выбрал царя, и смог выжить без него, начиная с пленения и далее. Более того, если благотворные последствия монархии рассматривать на фоне ее пагубных результатов, почти не вызывает сомнений, что чаша весов склонится в сторону убытков. Именно цари разделили народ, цари покусились на традиционную систему землевладения, цари усиливали экономическое угнетение и неравенство. Гордыня царей дорого стоила народу в игре политических союзов и войн. Цари почти не препятствовали народному отступлению и идолопоклонству. Безусловно, были яркие исключения. Но в общем можно сказать, что история монархии в Израиле больше отражала страхи и предостережения Самуила (1 Цар. 8, 10–18), чем надежды народа. Падшая человеческая природа даже искупленного народа была более всего видна на данных высших уровнях их политической жизни.
2. Божественное участие. Однако поразительный факт состоит в том, что большая часть ветхозаветных исторических повествований изображает Бога действующим на данной сцене, заполненной отвратительными декорациями и порочной израильской царственной политикой. Великий парадокс монархии в том, что хотя она и человеческого происхождения, и заражена с самого начала склонностью к отступничеству и коррупции, Бог, тем не менее, вплел ее в центр своих искупительных целей. Царь Израиля стал фокусом нового измерения Божьего самораскрытия. Царь представлял Божье правление над Израилем в настоящем и стал символом надежды Божьего совершенного будущего, мессианского правления над всеми народами. Таково чудо взаимодействия человеческой свободы и божественного суверенитета.
Здесь существует интересное сочетание теократического идеала, атрибутов и функций, приписываемых человеческому царствованию. Как мы отмечали выше, практическим результатом сохранения всех царственных преимуществ за Господом должно быть сокращение всех человеческих отличий в израильском обществе — социальных, политических и экономических. Однако желание иметь царя действительно было выражением неудовлетворения теократией, как известил сам Господь: «не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар. 8, 7). Однако Господь был Богом, стоявшим за всей социальной и экономической структурой их общества, в отличие от ханаанского неравенства и угнетения. Господь был Богом освобождения из рабства и справедливости на земле. Отвергни Господа как царя — и ты так же предашь все блага его правления. Поэтому Самуил утверждал вполне обоснованно, что если они хотели царя «подобно другим народам», они также должны быть готовы к такому обществу, как у прочих народов. Картину, нарисованную Самуилом в 1 Цар. 8, 10–18, было нетрудно предсказать, учитывая то, с каким видом царствования Израиль был знаком в окружающих его культурах. Принятие монархии привело бы к конфискации земель, воинской повинности и налогообложению, а также к социальному и экономическому расслоению в израильском обществе, которое было бы несправедливо, обременительно и необратимо. Именно таким было позднее правление царя Соломона. Все было настолько плохо, что Брюггеман (Brueggemann) говорит о духе, характере и результатах деятельности Соломона как об аннулировании Моисеевой альтернативы, возвращении к ценностям и образу управления империи, прямо противоположному контркультуре Синая.[197] Таким образом, само существование царя было в некотором смысле отвержением теократии. Самая ранняя попытка учредить царский дом претерпела неудачу на этом основании. Гедеон отказался от венца, говоря: «ни я не буду владеть вами, ни мой сын не будет владеть вами; Господь да владеет вами» (Суд. 8, 23).
Как это ни парадоксально, но в каком–то смысле царь стал центром теократии. Израильский царь, конечно же, не считался божественным сам по себе, но был призван, чтобы демонстрировать божественные свойства как образец того подражания Богу, которое, как мы видели в первой главе, было основным измерением ветхозаветной этики. Царь не должен был быть «сверхизраильтянином», наслаждаясь престижем положения (Втор. 17, 20). Скорее, он должен быть образцовым израильтянином, устанавливающим высочайший стандарт преданности закону (Втор. 17, 19). Для этой задачи он получил особенные дары Божьей благодати. Он был помазан, что символизировало особенную миссию от Бога и силу Божьего Духа. Он был усыновлен как сын Божий (2 Цар. 7, 14; Пс. 2, 7), тем самым объединяя в своей личности высокий статус сына и ответственность послушания, к которым он обязывал, статус и ответственность, принадлежавшие всему народу.
Эти высокие ожидания, возложенные на израильского царя, объединялись в одном слове «пастух» — понятие, которое также применялось к Богу, насколько нам известно (Пс. 22, 1 и дал.). На человеческом уровне у пастухов была очень ответственная и трудная работа, но относительно низкий социальный статус. По отношению к царям сравнение с пастухом было сильным напоминанием об обязанностях, а не о славе царствования. Царь должен следить, чтобы среди его народа вершилась справедливость, Божья идея справедливости (см. Пс. 71, 1) в интересах нищих и притесняемых. Несостоятельность нескольких поколений царей в этой сфере навела на израильского царя–пастыря гнев пророков: «горе пастырям Израилевым, которые пасли себя самих! не стадо ли должны пасти пастыри?… Слабых не укрепляли, и больной овцы не врачевали, и пораненной не перевязывали… а правили ими с насилием и жестокостью» (Иез. 34, 2–4; ср. Иер. 22, 1–5; 23, 1–4). Любопытно, что Иезекииль видит главную проблему в нечестивых и бессердечных правителях, а ее решение в новом утверждении теократии. Господь заявляет: «вот, Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их… буду пасти их по правде» (Иез. 34, 11–16).
Тем не менее, даже в этом эсхатологическом видении правление Господа остается посреднической теократией; богословие Сиона–Давида не отвергнуто: «И поставлю над ними одного пастыря, который будет пасти их, раба Моего Давида; он будет пасти их и он будет у них пастырем» (Иез. 34, 23). Только пришествие мессианского царя, который будет одновременно сыном Давида и самим Господом Богом, помогло объединить оба аспекта видения. Это не означает, что все израильские цари не выполняли свой долг — отображать характер Бога. Некоторые из них, по крайней мере, заслужили хорошую репутацию тем, что были милостивее, чем это предусматривали нравственные обычаи их времени (3 Цар. 20, 31 и дал.). А Иосия доказал, что на самом деле знал Господа, исполняя его требования: праведность и справедливость ради нищих и нуждающихся (Иер. 22, 15–16; ср. 9, 23–24; 4 Цар. 23, 25).
Если царю следовало истинно добиваться справедливости среди своего народа, защищая страждущих, спасая детей, нуждающихся, сокрушая угнетателя (см. Пс. 71,4), тогда он должен быть доступным, так же как пастух для своих овец. И это в самом деле заслуживающая внимания особенность израильской монархии, по крайней мере, в раннем ее периоде. К царю могли прийти и умолять о справедливости простые люди или, от их имени, пророки. Среди примеров притча Нафана ради Урии (2 Цар. 12, 1–10), Иоав и притча мудрой женщины из Фекои ради Авессалома (2 Цар. 14, 1–24), обращение блудницы к Соломону (3 Цар. 3, 16–28), и обращение женщины сонамитянки к Иораму (4 Цар. 8. 1–6).
Эта особенность израильских царей имеет свою теократическую параллель. Народ, дороживший привилегией приближаться к Богу в поклонении и молитве (см. Втор. 4, 7), вряд ли смог бы принять недоступного царя. Если Бог, обитавший в вечности, снизошел до того, чтобы жить с незнатными и выслушивать просьбы таких, как Анна, то не стоило человеческому политическому руководству становиться недосягаемым и возноситься над критикой. Даже когда позже цари Израиля и Иудеи стали исключительно самодержавными, живой голос пророчества нельзя было заставить умолкнуть. Говоря политическим языком, пророки выполняли роль, сравнимую с «оппозицией ее величеству», заставляя политическую власть прислушиваться к критике, напоминая о ее неизбежной подотчетности Богу и народу.
Нафан и Иоав использовали интересный и иносказательный подход в противостоянии политической власти. Первый был вызван откровенной несправедливостью, второй — непопулярной политикой, но оба произвели одинаковый эффект. Они задели за живое и подтолкнули царя к тому, что ему следовало делать: в нравственном и политическом смысле они задействовали его, заставляя высказать суждение по конкретному делу. Это были практичные, особые вмешательства, связанные с непосредственными событиями, а не с абстрактной политической теорией. Оба были результативны, производя перемену в сердце и сознании царя. Оба призывали к покаянию: во–первых, нравственному, во–вторых, политическому.
Эти образные способы обращения к власти служат хорошим примером для христианского участия в политике. Христиане, будучи «солью и светом» для этого мира, должны постоянно приводить нравственные аргументы политическим властям, убеждая их действовать. Особенно это нужно делать ради слабых, беззащитных, тех, с кем поступили несправедливо или грубо пренебрегли, как в рассказах Нафана и Иоава. Важно, чтобы это убеждение было действенным для решения конкретных проблем и задач.
Пророческое изображение отношения Бога к монархии
Восприятие Богом этого периода следует искать главным образом в голосах пророков. От них мы узнаем об условном и неполном принятии Богом монархии в качестве политической формы для своего народа. Можно подытожить представление пророков о монархическом государстве Израиля (как северного, так и южного царствах), сказав, что они принимали его богоданность, но отвергали подмену в нем Бога. Например, важно, что в момент отделения северных племен от Иуды один и тот же пророк, Ахия, одновременно ободрял Иеровоама, утверждая, что это отделение было задумано Богом как суд над домом Соломона (т. е. Бог давал ему царство), и позднее сурово критиковал его за идолопоклонство, в которое он ввел северные колена (его царство узурпировало место Бога) (3 Цар. 11, 29–39; 14, 1–16).
1. Двойной грех. Любопытно сравнить грех двух главных персонажей повествования о разделении царства — Ровоама и Иеровоама.
Грехом Ровоама было тираническое злоупотребление властью для личного обогащения и престижа. Конечно, от своего отца Соломона он унаследовал непростую империю, зависящую от жестокого бремени налогообложения и принудительного труда. Но Ровоам намеренно выбрал путь угнетения и правления при помощи силы в качестве заявленной политики государства (3 Цар. 12, 1–14), даже когда была предложена альтернатива. Поступив так, он отверг совет старейшин, напоминавший ему о подлинной израильской концепции политического руководства — взаимном служении: «если ты на сей день будешь слугою народу сему и услужишь ему… то они будут твоими рабами на все дни» (3 Цар. 12, 7). Отвержение этого совета стоило Ровоаму более половины его царства, но не отвратило его или его преемников, на севере или юге, от искушений властью. Пастыри уничтожали собственное стадо. Но Ровоам отверг не просто человеческий совет. Он также отверг ясные требования завета Господня о том, что справедливость и сострадание должны характеризовать все отношения в Израиле, и особенно быть признаком тех, кто находится у власти.
Грехом Иеровоама было подчинение религиозных обычаев политическим целям — выживанию и независимости собственного новорожденного государства. Идолопоклонство северного царства было сконцентрировано на золотых тельцах в Вефиле и Дане. Однако нам следует разобраться, что они означали. Из 3 Цар. 12, 26 и далее мы видим, что Иеровоам явно не собирался поклоняться ложным богам как таковым. По всей вероятности, тельцы должны были символизировать присутствие Господа, выведшего Израиль из Египта. Это было в большей мере нарушением второй заповеди, чем первой. Но главный акцент идолопоклонства Иеровоама состоит в мотивах его поступка и инициированных им дополнительных религиозных ритуалах и должностях. Он явно стремился защитить свое зарождающееся царство от каких–либо народных устремлений к величию Иерусалима (3 Цар. 12, 26–27). Чтобы быть абсолютно спокойным, он предложил для северного царства альтернативную систему культа, которую он полностью разработал, утвердил и руководил ею самостоятельно, и вся она служила интересам его государства (3 Цар. 12, 31–33). В результате Господь стал номинальным главой его государства. Само государство стало идолопоклонническим. Поклонение Господу использовалось ради другой цели — сохранения государства, или, если точнее, ради выживания нового царя (3 Цар. 12, 27).
То, что это действительно так, ясно видно из ироничных слов Амасии, первосвященника в Вефиле при Иеровоаме II (почти двести лет спустя) против Амоса: «Провидец! пойди и удались в землю Иудину… а в Вефиле больше не пророчествуй, ибо он святыня царя и дом царский» (Ам. 7, 12–13, курсив автора).[198] Амос, тем не менее, подобно Ахии на ранних этапах истории северного царства и как его анонимный собрат из Иудеи, пришедший возвещать от имени Бога в Вефиле (3 Цар. 13, 1–6), отказался повиноваться запрету подмененного божественного авторитета нового политического режима. Возможно, Бог позволил этому царству появиться, но это не обязывает Бога служить эгоистичным интересам царства. Пророки не позволили, чтобы авторитет Бога или Божьего пророческого слова был похищен, чтобы узаконить человеческие политические амбиции. Иногда такая оппозиция стоила очень дорого.
Илия — один из тех пророков, который точно не стал бы служить интересам государства. Его служение совершалось в северном царстве в IX веке до P. X. во время правления Ахава и Иезавели, когда практически все государство стало отступническим. Тем не менее, оставалось семь тысяч верных, не капитулировавших перед навязанным двором поклонением Ваалу (3 Цар. 19, 14.18). Происхождение идеи об остатке верных, по всей видимости, восходит к этому времени. Истинный народ Божий представлял собой не государство Израиль, а меньшинство истинных верующих в нем.
2. Сомнительная легитимность. С точки зрения ветхозаветных историков северному царству, конечно же, с самого начала недоставало легитимности. Однако в южном царстве Иуды, несмотря на всю богословскую легитимацию государства и его монархии, пророческий глас Господа продолжал конфликтовать с ним и бросал вызов нравственной порочности любого, кто занимал престол Давида. Легитимность престола Давида коренилась в Божьем обетовании завета (2 Цар. 7). Однако специфическое правление любого наследника престола Давида могло быть подвергнуто тщательному анализу, и, при необходимости, объявлено нелегитимным. Критерием же оценки был закон завета. Пророки единогласно подчиняли Сион Синаю.
Закон в Книге Второзакония, позволявший (а не предписывавший, как мы отметили) монархию, заложил для нее строгие условия, включая требование, согласно которому царь должен знать, читать и исполнять закон. Он должен быть не сверхизраильтянином, а образцом среди своих братьев (Втор. 17, 14–20). Поскольку ему доверили закон, царь должен был отвечать за сохранение справедливости в духе сострадания (см. Пс. 71). Даже в поздней монархии Иеремия провозглашал необходимость соблюдения требований закона и завета от иерусалимской династии царей у самых ворот их дворца в Иерусалиме. Его слова — это на самом деле заявление об условиях легитимности и выживания давидовой монархии. Сион должен подчиниться Синаю, либо грядет опустошение:
Выслушай слово Господне, царь Иудейский, сидящий на престоле Давидовом, ты, и слуги твои, и народ твой, входящие сими воротами. Так говорит Господь: производите суд и правду и спасайте обижаемого от руки притеснителя, не обижайте и не тесните пришельца, сироты и вдовы, и невинной крови не проливайте на месте сем. Ибо если вы будете исполнять слово сие, то будут входить воротами дома сего цари, сидящие вместо Давида на престоле его, ездящие на колеснице и на конях, сами и слуги их и народ их. А если не послушаете слов сих, то Мною клянусь, говорит Господь, что дом сей сделается пустым.
На этом основании Иеремия продолжает, с одной стороны, выражать одобрение правлению Иосии, жившему по требованиям закона (Иер. 22, 15–16) и, с другой стороны, порицать Иоакима, действия и политика которого включали бесплатную принудительную работу, личное обогащение за счет других, нечестность, насилие и угнетение. Легитимность или нелегитимность двух царей оценивается на основании их отношения к нищим и нуждающимся, работникам и невинным, то есть царя в Сионе судили исключительно в соответствии с основными требованиями Синайского закона.
Таким образом, даже когда общественно–политические настроения народа Божьего радикально сменили раннюю теократию на организованное монархическое государство, контролирующей моделью политической системы все еще был закон и завет. Это означало, что, по сути, монархическая форма израильской теократии не могла по справедливости считаться божественным правом царей. Быть помазанником Божьим не означало обладать абсолютной неприкосновенностью. Над царем стоял закон завета, который контролировал его. В конечном счете, сама монархия могла навлечь на себя суды завета (его проклятия), как и вся нация.
Нравственная оценка окружающих государств
Такой же нравственный критерий применяется у пророков к власти внешних правителей, не входящих в завет. Какой бы ни была их национальность, власть им дарована Господом. Израильские пророки еще в IX веке до P. X. претендовали на право помазания царей окружающих народов во имя Яхве (3 Цар. 19, 15). В VIII веке до P. X. Исаия считал Ассирию и ее тиранических правителей всего лишь жезлом в руке Яхве (Ис. 10, 5 и дал.). Но яснее всех Иеремия смог в VII веке до P. X. объявить во время международной дипломатической встречи, организованной Седекией в Иерусалиме, что Яхве передал Навуходоносору высшую, всемирную власть и могущество на обозримое будущее. Навуходоносор, говорит Господь, — «раб Мой» (Иер. 27, 1 — 11; обратите внимание на стихи 5–7).
И если израильские цари оценивались нравственными стандартами закона Божьего, это же касалось и языческих царей. И вновь самым ярким примером этого служит Навуходоносор. Даниил хорошо усвоил суть заявлений Иеремии о Навуходоносоре, ведь он повторяет их, практически дословно, в его присутствии (Дан. 2, 37–38). Тем не менее, в другой ситуации Даниил, гражданский служащий, облекается в подлинную пророческую мантию, выходя за рамки ожидаемого истолкования сна, чтобы дать совет Навуходоносору. И этот совет на самом деле является предупреждением: если тот не увидит беззакония своего града и не проявит милость к бедным, быть ему судимым. Твердость пророческого слова Даниила в Дан. 4, 28–29 не должна ускользнуть от нас, хоть последующая за этими стихами довольно странная история здесь и может сбить читателя с толку. Царь, которого Господь одарил властью и могуществом больше, чем любого израильского правителя, был взвешен на весах справедливости и не выдержал испытания.
Все это помогает лучше понять представления Павла о государственной власти в Рим. 13. Ветхий Завет полностью поддерживает мнение, что все человеческие власти существуют в рамках воли Божьей. Он полностью отвергает воззрение, что это положение дает им легитимность вне зависимости от их соответствия Божьей справедливости, которая явлена в законе завета.
Таким образом, исторический опыт народа Божьего как государства демонстрирует серьезные трудности. Монархия никогда не была само собой разумеющимся установлением, даже в Иудее при Давиде. Это становится видно благодаря таким группировкам, как рехавиты в период позднего царства (Иер. 35). Всегда казалось, что предназначение Израиля крылось в другом. Тем не менее, из пророческой критики царей и институтов этого периода (как в повествовании, так и в пророческих книгах) мы узнаем больше всего о радикальных требованиях Бога от политических властей.
Историческое значение периода
Влияние Израиля как модели организованного монархического государства, по всей видимости, полнее всего можно увидеть в идее христианского мира в столетия, когда христиане, казалось, поддались коллективной иллюзии о том, что лучший способ спасти мир — это править им. Преобразования Константина в христианстве часто сравнивают с началом монархии в Израиле.[199] Несомненно, мы видели, что превращение Божьего народа в государство оценивалось неоднозначно как в истории, так и в богословии и каноническом праве. Тем не менее, историю изменить нельзя, и размышления о том, что могло бы быть, если бы они послушались Самуила, также бесплодны в этом случае, как и в любом другом. Голдингей пишет об «исторической неизбежности перехода от (номинальной) теократии к монархии», у которого не было альтернативы.[200]
Голдингей идет дальше и считает принятие Богом монархии, несмотря на ее сомнительное происхождение, прецедентом того, что Бог снисходит до человеческой неспособности жить по его идеальным стандартам, даже в своем собственном искупленном и освобожденном народе: «Существование организованного государства означает, что Бог начинает идти рядом со своим народом там, где они находятся; если они не могут справиться с его высшим путем, он создает путь попроще. Когда они не отвечают Духу Яхве, или всякие иные духи приводят их к анархии, он дает им организованную безопасность земных правителей».[201] Из этого можно сделать вывод, что организованное государство, подобно некоторым иным человеческим условиям, допускаемым законом, является уступкой человеческому ожесточению сердца — допущенной, но преходящей.
Период плена. Страждущий остаток
В 587 г. до P. X. организованное монархическое государство Иудеи исчезло под обломками Иерусалима, разрушенного армиями Навуходоносора. Северное царство Израиля исчезло задолго до этого, рассеянное ассирийцами в 721 г. до P. X.
Народ Божий
Заброшенный в изгнание, народ Божий не только больше не был государством — его едва ли можно было назвать нацией. Жалкий остаток, они вновь учились жить, подобно своим отцам, как странники в чужой земле, в той самой земле, откуда их отцы вышли, повинуясь призыву Бога. Теперь же они возвратились туда в результате Божьего суда.
Однако Вавилон был не просто чужим. Он был огромным, враждебным и угрожающим окружением, в котором израильтяне были изгнанниками. Следовательно, на этом этапе своей истории народ Божий был преследуемым остатком, в то время как государство было внешней, враждебной силой, в которой они должны были выживать и как–то продолжать жить, как народ Божий. В подобное время опасность была двоякой: (1) они могли утратить свою идентичность в результате компромисса и ассимиляции в новом окружении и, таким образом, перестать быть особенными; либо (2) они могли упрямо стараться отличаться, чем навлекли бы на себя огонь преследования, который окончательно поглотил бы их. С подобной дилеммой — когда народ Божий был страдающим меньшинством во враждебном окружении — они сталкивались множество раз за свою историю. И в потому в еврейской Библии есть разные ответы на подобный вызов. Мы рассмотрим четыре из них — два положительных и два отрицательных.
Отношение к окружающим народам
1. Молитва. Во–первых, был совет молиться за Вавилон. Это изумительная весть, отправленная Иеремией в письме первой группе переселенцев, записана в Иер. 29. Вопреки тем, кто предсказывал кратковременное изгнание или предлагал немедленное восстание с целью положить конец плену, Иеремия предрекает долгое пребывание там двух поколений и поэтому советует смириться с этим. Изгнанники должны понять, что Вавилон сделал это по допущению Господа, поэтому молитва о Вавилоне будет в согласии с волей Божьей. Покой народа Божьего был связан с покоем языческого народа, среди которого они теперь находились.
Это, несомненно, не просто прагматическая политика, призванная гарантировать выживание. Этот совет Иеремии вторит подлинной миссии Израиля — быть источником благословения для народов. Более того, поскольку молитва была одной из обязанностей священников, это пример священнической функции Израиля среди народов. А поскольку рассматриваемый народ в то время был врагом и угнетателем Израиля, не будет преувеличением отметить здесь ветхозаветное предвосхищение великой заповеди Иисуса «любите врагов своих и молитесь за обижающих и гонящих вас» (Мф. 5, 44).
Хотя следующая история и относится к раннему периоду, любопытно сравнить совет Иеремии с повествованием о ходатайстве Авраама о Содоме (Быт. 18, 20–33) и миссии Ионы в Ниневию. Сострадательное священническое ходатайство Авраама, хотя его результат и не был тем, о котором он просил,[202] резко контрастирует с пророческой миссией Ионы. В случае Ионы результат оказался именно таким, которого он не хотел, но проницательно предполагал его вероятность. Интересно, что Ниневия была столь же известна своим нечестием и угнетением, сколь Содом и Гоморра. Однако на этом сходство заканчивается. Авраам взялся ходатайствовать, хотя его не просили; Иону же просили, однако он отправился в другую сторону. Авраам не смог добиться отсрочки для городов в долине; Иона против воли привел Ниневию к покаянию и тем отсрочил суд. Авраам ходатайствовал, потому что знал: Бог праведен; Иона пытался избежать своей миссии, потому что знал: Бог милосерден, и это проблема (Иона 4, 1–3)!
Вместе эти три истории — Авраама, Ионы и письмо Иеремии — представляют нам священническое служение народа Божьего в греховном мире. Нам следует ходатайствовать даже о тех, над кем нависла угроза Божьего суда. Нам также необходимо возвещать об этом суде, но с надеждой покаяния и отсрочки. Кроме того, нам следует делать это в духе Авраама, а не Ионы.
Мы также можем добавить здесь, что Иеремия предвосхищает новозаветную заповедь молиться о светских властях, повинуясь Богу, который владычествует над ними. Основания те же самые — искупительное желание и цель Бога: «Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2, 1–4).
Молитва ставит все, включая человеческие власти, на свое место. Молитва ищет блага для государства, в то же самое время отказываясь его абсолютизировать, поскольку сам акт молитвы обращен к более высокому авторитету, чем государство (именно поэтому молитва является также политическим актом). Молиться о Вавилоне — значит поставить его на положенное ему место. Даниил, будучи человеком молитвы, напоминал Навуходоносору, вавилонской «золотой голове», — «есть на небесах Бог» и «власть небесная» (Дан. 2, 28; 4, 26).
2. Служение. Во–вторых, Даниил не просто молился о Вавилоне, он был готов служить молодому имперскому государству Навуходоносора. Книга Даниила — это поразительный анализ чрезвычайных опасностей, а также уникальных возможностей подобного решения. Существуют параллели с историей Иосифа. Оба смогли свидетельствовать о живом Боге в среде языческого идолопоклоннического государства; оба могли влиять на государственную политику; оба смогли принести пользу народу Божьему благодаря своей светской профессиональной карьере. Повествования в Дан. 1 — 6 предлагают примеры величайших возможностей для верующего, находящегося на высочайшем уровне языческой политической власти, и сохранения верности и бескомпромиссности.[203]
С другой стороны, можно отметить другие примеры в Ветхом Завете. Были времена, когда государство Израиль так далеко уходило от Господа, что буквально уподоблялось внешней враждебной силе для верных Яхве. Несомненно, при царях вроде Ахава проблема отношений между верными последователями Господа и государственными чиновниками, которые далеко не были верными ему, стала насущной и важной. Нам известна реакция Илии. Илия представляет непримиримую оппозицию, заявляя, что ставит верность Господу выше верности государственной власти. Важной была его ремарка в присутствии самого Ахава «жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою\»; то есть «я служу Ему, а не тебе, Ахав» (3 Цар. 17,1; курсив автора). Другая реакция в тех же условиях представлена Авдием. Говорится, что Авдий был «человек весьма богобоязненный» (3 Цар. 18, 3). Тем не менее, он решил остаться на высокой политической должности, служа при дворе Ахава и Иезавели. Он не только служил государству, но также мог воспользоваться своим положением, чтобы сберечь жизнь сотен других верных пророков посреди жестокого преследования (3 Цар. 18, 4). Реакции Илии и Авдия на враждебное государство требовали мужества. Однако можно утверждать, что Авдию было сложнее в долгосрочной перспективе. Несомненно, сотня пророков была обязана своей жизнью смелости Авдия внутри, а не выступлению Илии вне политического львиного рва. Позднее Иеремия был обязан своей жизнью другому чиновнику — Авдемелеху (Иер. 38, 6–13).
3. Суд. Также из–под пера Иеремии вышло объявление суда Вавилону. Это представляет удивительный парадокс, учитывая совет Иеремии изгнанникам молиться о Вавилоне. Буквально в следующем мешке дипломатической почты — после письма в двадцать девятой главе — Иеремия отправил увесистое послание против Вавилона, записанное в Иер. 50 — 51. Свиток следовало прочесть публично, а затем вместе с камнем бросить в реку Евфрат, где он потонул бы, что ожидает и могущественный Вавилон. Это показывает, что письмо в двадцать девятой главе не было розовыми очками квиетизма, основанного на наивной вере в благожелательность Вавилона. Иеремия сказал, чтобы изгнанники молились о мире (shalom) Вавилона, ясно осознавая реалии Вавилона и его будущую судьбу, в которой он определен на уничтожение Божьим судом.
В этот контекст нам необходимо включить часто игнорируемые отрывки книг пророков — пророчества против народов. Мы склонны пропускать их как устаревшие предречения о падении империй, давно отправленных в корзину истории, или как призрачные, но красивые музейные экспонаты. Однако весть этих пророческих сообщений о народах весьма сильна. Они говорят о всевластии Бога, осуществляемом на протяжении сменяющихся сцен истории. Они говорят о подотчетности всех человеческих империй всего мира живому Богу. И они отрезвляюще говорят о непостоянстве даже самых сильных народов на земле в любой период времени. Эти утверждения необходимы народу Божьему в любой эпохе, и еще больше в наше время, когда не только народы и государства обладают такой гигантской властью, но торговые марки и корпорации, а также феноменально (до неприличия) богатые отдельные люди.[204]
4. Насмешка. Наконец, присутствовала также реакция намеренной насмешки и разоблачения вавилонского имперского пантеона и утонченной «научной» цивилизации. Важность Ис. 46 и 47 можно упустить, если не проследить связь этих глав между собой и их контекстом. Здесь пророк стремится воодушевить свой разочарованный народ поверить в то, что Господь вновь может сделать нечто великое; что их нынешнее положение временно; что они на самом деле смогут встать и выйти из Вавилона. Народ Божий вновь должен заявить о своей идентичности в мире, идентичности служения, которая, однако, приобрела вселенское измерение, имеющее спасительное значение для всех народов. Однако парализующее величие Вавилона мешает Израилю совершить такой отклик. Поэтому еще прежде, чем армии Кира развенчали вавилонскую империю в военном смысле, поэзия Исайи уже развенчивала ее психологически и духовно в восприятии изгнанников. Поэтому в данных главах присутствует явная политическая насмешка над идолопоклонничеством и уязвление культурной заносчивости Вавилона. Брюггеман (Brueggemann) отмечает этот тезис со свойственной ему содержательностью:
От имени угнетенного народа поэт ввязывается в некую партизанскую борьбу, которая всегда необходима. Во–первых, того, кого ненавидят, необходимо высмеять и сделать уязвимым, затем его можно ослушаться и считать его никем — не претендующим на верность и не хранящим обещаний. Большой дом не дает реальной жизни, его не стоит бояться, ему не следует доверять и почитать.
Когда вавилонские боги были высмеяны, а над вавилонской культурой поглумились, тогда ход истории изменился. Похороны становятся торжеством, печаль — славословием, отчаяние превращается в восхищение. Вероятно, это не более чем культовое событие, но не следует его недооценивать, потому что культ тесно связан с историческим опытом, который может воодушевить народ. Например, обратите внимание на негритянские церкви и их движение за гражданские права, или освободительное сопротивление в Латинской Америке. Культ может быть инсценировкой, которую цари считают невозможной… Нам не следует недооценивать силу поэта. Изменения могут начаться в перемене языка, определенного заново поля восприятия или измененного сознания.[205]
Тем не менее, несмотря на сказанное выше, будущее народа Божьего все еще зависело от Кира, который был таким же языческим царем языческой империи, как Навуходоносор и вавилоняне. Государство, высмеянное Исайей, ранее называлось слугой Божьим, осуществляющим его суд над Израилем (Иер. 25, 9; 27, 6). Исайя избегает использования понятия «слуга» в отношении Кира, поскольку это определение имело особенное значение в его пророчестве, относящемся к Израилю и к тому, кто исполнит его миссию. Тем не менее, он говорит о Кире как о Господнем «пастыре» и его «помазаннике» (Ис. 44, 28; 45, 1). Обычно эти определения применялись к царям Израиля. Поэтому, хотя пророк заявляет, что избавление Израиля из плена будет победоносным делом Господа, он ожидает, что новое зарождающееся внешнее государство осуществит это. Моисеем нового исхода станет язычник!
И вновь мы видим, насколько полно Ветхий Завет помещает всю человеческую политическую и военную власть под суверенную волю Господа. Внешнее имперское государство может быть тираническим и порабощающим, как орудие божественного суда; либо же оно может быть более просвещенным и освобождающим, в качестве инструмента божьего искупления. В любом случае, это действие руки Господа.
Период второго храма. Особенное общество
Народ Божий
После возвращения из Вавилона в Иудею народ Божий уже не был организованным государством. Однако они и не были крошечной перемещенной группой пленных изгнанников. Ввиду отсутствия национальной независимости их вряд ли можно было назвать нацией. Тем не менее, они были сообществом с ощущением особенной этнической и религиозной идентичности. Как провинция в огромной Персидской империи, они оставались политически незначительными. В то же самое время они чувствовали собственную значимость как народа Божьего в окружающем мире, в неизменной роли его слуг, с надеждой, что Божья цель для них и через них будет, в конечном итоге, осуществлена. Итак, они были восстановленным сообществом, сообществом веры и обетования, сообществом воспоминания и надежды.
Голдингей отмечает четыре главных особенности израильского сообщества после плена. (1) Они были поклоняющимся сообществом, которое возвращалось к изначальной концепции израильского ceda, собрания, объединившегося для поклонения. Ездра заложил основания этого, а летописец обеспечил его обоснование в повествовании своей истории. (2) Они были ожидающим сообществом, ожидающим нового будущего от Бога в разнообразии апокалиптических предвосхищений. (3) Они были повинующимся сообществом, с особой преданностью закону, понимая, что именно пренебрежение законом привело к изгнанию. Таким образом, закон даже в большей мере, чем завет, частью которого он был изначально, становится центром новой общины веры, которая впоследствии стала известна как «иудаизм». И, наконец, (4) они были вопрошающим сообществом. Неопределенность и неоднородность веры, вызванные историей Израиля, послужили причиной сомнений и неуверенности, о которых часто пишется в литературе мудрости.
Государство
Во время данного периода влияние государства на жизнь народа Божьего было разным. Во времена Персии они пользовались достаточно благосклонной политикой религиозной свободы и в значительной мере местной автономией, конечно, без независимости. Однако беспринципные враги могли использовать это против них, как это демонстрирует Книга Есфири. Повествования Неемии и Ездры показывают и другую картину, где израильтяне воспользовались государственной поддержкой, защитой и властью для восстановления инфраструктуры сообщества и сопротивления врагам. В поздние годы контроля греков над Палестиной при правлении династии Антиохов сообщество подверглось жесточайшему давлению. Отчасти это давление угрожало расколоть сообщество на тех, кто мог принять греческую культуру и образ жизни и адаптироваться к ним, и тех, кто любой ценой сохранял веру и ее особенности. Книга Даниила была написана и сохранена для народа, сталкивающегося с подобной дилеммой, и реакцией израильтян было терпение, подкрепленное апокалиптическими надеждами и уверенностью, что все до сих пор находится под Божьим контролем. Не ожидалось ни исхода, ни Кира. Требовалось только терпение до тех пор, пока не вмешается сам Бог.
Практическое значение истории
Итак, мы увидели, что в Ветхом Завете нет единой доктрины государства, но присутствует ряд реакций на все более усиливающийся человеческий фактор. Внешнюю политическую власть следовало уважать и служить ей, но Иосиф и Даниил показывают: существуют границы, за которыми компромисс становится недопустимым. Ведь царство не является абсолютом, а царь — божественным. Однако у них есть склонность считать себя таковыми, и те представители народа Божьего, которые поступили на политическую службу человеческим властям, должны хорошо понимать вероятность преследования и страдания. Теперь мы имеем достаточно материала для размышления об отношениях народа Божьего и государства. Что же нам следует с ним делать?[206]
Признание многообразия
Во–первых, мы должны найти взаимосвязь между особенностями каждой ситуации, в которой оказывается сообщество Божьего народа в конкретный период истории Израиля, и современным светским государством. Это не так просто сделать, как кажется: нужно избегать общих утверждений, которые скорее наивны, чем реальны. Например, не все угнетаемые христиане могут сравниваться с израильтянами в Египте. Вавилон, к примеру, может быть более подходящей аналогией. Некоторые христиане могут находиться в ситуации формирования нации после великих перемен в стране в соответствии с ценностями, взятыми из Синайской и теократической модели. Другие могут существовать как незначительное меньшинство в достаточно благожелательном государстве, при этом не имея возможности влиять на него. Поэтому нам необходимо изучить многообразие опыта Израиля, чтобы увидеть, когда и где он соответствует нашему опыту, и каким урокам должен научить.
Политика исхода, например, не требует, чтобы каждая ситуация несправедливости отождествлялась с Египтом… Употребление понятий «угнетатели» и «угнетенные» в библейском повествовании взвешенно и оправданно, но они не могут переноситься на другие исторические события и общественные конфликты бездумно. Наоборот, только с помощью непредвзятого исследования можно решить, справедливо ли вообще мыслить в рамках «угнетатели» и «угнетенные» в каждом отдельном случае или же будет правильнее найти другое социологическое объяснение?[207]
Во–вторых, нам необходимо избегать произвольного выбора, который может исказить наше представление об отношении народа Божьего к государству. Если мы необдуманно проводим параллели, приспосабливая пример Израиля к сегодняшнему периоду, то вполне можем впасть в такое же искушение, как и Израиль в то время. Даже если мы обнаружим, что определенный период максимально похож на нашу ситуацию, нам необходимы корректировка и взвешенное отношение в осмыслении аналогий и разницы периодов. Важно понимать, что Израиль находил Бога в каждом из них, а также извлекал уроки и справлялся с проблемами:
Подлинное ободрение обнаруживать в самом Писании, как народ Божий разными способами справляется с проявлениями трудностей, которые переживаем и мы. Бог сказал «да» каждому из них. Монархия была частью воли Божьей, хотя имела земное происхождение — посредством человеческого восстания. Общество должно было найти способ жить с опытом неисполнения Божьих обетовании. Однако… опасность состоит в том, что наш выбор одной из многих перспектив, предложенных Ветхим Заветом, может быть произвольным. Предопределение понимания того, что означает быть народом Божьим, может быть подкреплено экзегетически обращением к библейским свидетельствам, поддерживающим позицию, избранную до изучения Библии.[208]
Поиск нормы
Если спросить, имеет ли какой–либо период в ветхозаветной истории Израиля первостепенную значимость и может ли служить основополагающей моделью для других, то ответ надо искать в Синайском завете и законе, в попытках ранней теократии создать сообщество, воплощающее поставленные социальные задачи. Мы уже видели, что пророки критиковали все злоупотребления монархии на основании конституции Синайского завета.
Другим нормативным примером соблюдения закона даже в языческом окружении вновь выступает Даниил. Живя в изгнании, когда его народ был угнетаемым меньшинством в языческом государстве, Даниил имел видения об империи, «животной» по своей сути. Подобно Иеремии, Даниил полностью осознавал, что, в конечном итоге, государство — враг Бога; более того — своего рода подмена Бога с целью раз и навсегда с ним покончить. И все же он не только решил служить государству на гражданско–политическом уровне, но также воспользовался этой возможностью, чтобы бросить вызов этому государству во имя Бога небес, чтобы привести его в соответствие с образцом справедливости, полученным у Синая (Дан. 4, 27).
Тонкость и взвешенный баланс позиции Даниила поразительны. С одной стороны, зная, что сам Бог даровал Навуходоносору всю власть и могущество, он, тем не менее, не чувствует себя обязанным повиноваться Навуходоносору в каждой отдельной ситуаций. Скорее, он устанавливает пределы своего подчинения государству, потому что не существует пределов его подчинения Богу. Доктрина Даниила о божественном назначении человеческой власти не делает его пассивной пешкой, некритично повинующейся конкретному властителю, при котором он живет. Однако, с другой стороны, зная, что Вавилон был одним из «зверей» его видений, орудием зла и разрушений духовного характера, он все же продолжал свою ежедневную политическую деятельность на своем посту, сохраняя честность и свидетельствуя о высоком уровне национального менталитета. Доктрина Даниила о сатанинском влиянии на человеческие власти не заставила его отказаться от политической деятельности. Христианам необходимо подобное сбалансированное понимание политической и общественной ответственности в государствах, которые могут не признавать Бога, но все же остаются частью Божьего мира.
Определение власти
Характер и источник власти явно является ключевой проблемой в любой дискуссии о политике. Здесь, основываясь на обзоре политического богословия Израиля, я выдвину три тезиса.
Во–первых, вся власть принадлежит Господу. Ветхий Завет подчеркивает это столь же очевидно, сколь Новый Завет настаивает, что вся власть принадлежит Христу. И власть Бога относится ко всему существованию человека на земле. Поэтому вся власть человеческая вторична и производна. Наша склонность абсолютизировать человеческие власти должна постоянно разоблачаться и решительно отвергаться. Это, несомненно, относится как к человеческой власти, осуществляемой в народе Божьем, так и к сфере политической власти в государстве. Вся человеческая власть относительна и подотчетна Богу. Поэтому важен пророческий дар и служение.
Во–вторых, политическая власть исходит от Бога, а не только от людей. Это утверждается в различные периоды. Народ желает царя, но именно Бог дает его. И все же роль народа в этом немаловажна, так же как и немаловажна законность власти в глазах людей. Интересно, что народ часто играл ключевую роль в возведении или свержении царей, даже в истории назначенных Богом царей из династии Давида (напр., 4 Цар. 11, 17 и дал.; 14, 19–21). Но поскольку власть в действительности исходит от Бога, это устанавливает пределы назначенной или избранной власти, а также на выбор и поведение народа. В Ветхом Завете большинство имеет не больше божественных прав, чем монарх. Именно поэтому распределение и рассеяние могущества — благо, поскольку это оберегает отдельного человека или группу людей от захвата полной политической власти, которая, строго говоря, принадлежит только Богу.[209]
В–третьих, моделью политической власти является служение. «Моисей верен во всем доме Его, как служитель» — это не ветхозаветный текст (Евр. 3, 5), но израильтяне согласились бы с ним (см. Исх. 14, 31). Хоть Моисей и был величайшим вождем среди самых великих вождей в истории человечества, его можно было описать как «кротчайшего человека на земле» (Чис. 12, 3, курсив автора). Поэтому неудивительно, что закон о царе в Книге Второзакония строго запрещает царю возноситься над своими братьями; скорее, он должен подавать пример, воплощая требования и ценности закона (Втор. 17, 14–20). По сути, этот текст говорит, в большей или меньшей степени, что каким бы ни был царь в Израиле, он не должен уподобляться обычному земному царю, который владеет оружием (военный престиж), богатством (серебро и золото) или женами (гарем). В контексте того времени можно было задаться вопросом: а стоило ли вообще становиться царем на таких условиях? Модель Израиля на самом деле была совершенно иной. К сожалению, даже Давид едва ли соответствовал этой модели, а Соломон вовсе забыл о ней.
Образец политического руководства в Израиле наиболее лаконично представлен в совете, данном Ровоаму его старшими советниками, уже упоминавшемся выше в 3 Цар. 12, 7: «если ты на сей день будешь слугою народу сему и услужишь ему… то они будут твоими рабами на все дни». Царская власть предполагала взаимное служение. Та же мысль присуща общей метафоре о пастухе в применении к политическому руководству. Как мы уже отмечали, у пастуха ответственный труд, но низкий статус. Он существовал ради овец, которые не принадлежали ему, но за которых он отвечал перед их владельцем. Поэтому когда Иисус взял на себя роль благого пастыря, показал, что служение, а не положение ведет к подлинному величию, он восстанавливал истинно ветхозаветный взгляд на руководство и власть.
Бог и народы
Начав главу с описания разнообразия народов как части сотворенного Богом порядка, мы возвращаемся к народам в эсхатологическом контексте. Каким представлял будущее народов Израиль? Как воспринимал он нынешнее отношение народов к Израилю как к народу Господа? Предмет обширный, и поэтому здесь можно лишь кратко очертить некоторые главные тезисы.[210]
Свидетельство народов
В некоторых текстах Израиль писал о народах как о свидетелях отношений Бога с Израилем, будь то в позитивном или негативном смысле. Жизнь Израиля протекала на открытой сцене, и народы были свидетелями всего происходящего с ним. Таким образом, наслаждался ли Израиль деяниями Божьего освобождения, или же испытывал суровость суда Божьего, народы наблюдали и делали собственные выводы, верные или неверные (Исх. 15, 15; 32, 12; Чис. 14, 13–16; Втор. 9, 28; Иез. 36, 16–23). Наблюдение народов также было серьезным стимулом для нравственного отклика Израиля Богу. Это также могло быть позитивным (Втор. 4, 6–8) или негативным (Втор. 29, 24–28).
Благословение народов
И вдруг совершенно неожиданно другие народы изображаются хранителями израильских благословений; другие народы получают приглашение прославить Яхве, Бога Израиля. То, что Бог совершил для Израиля, даже включая поражение народов, бывших их врагами, в итоге будет предметом благодарности и восхваления среди народов, ведь искупление, в конечном счете, должно произойти и для их блага (3 Цар. 8, 41–43; Пс. 46; 66).
Вливание народов в Израиль
Но наиболее поразительно то, что Израиль принял эсхатологическое видение, согласно которому будут существовать народы, не только присоединившиеся к Израилю, но которые будут отождествляться с Израилем, с одинаковыми именами, привилегиями и ответственностью перед Богом (Пс. 46, 9; Ис. 19, 19–25; 56, 2–8; 66, 19–21; Ам. 9, 11–12; Зах. 2, 10–11; Деян. 15, 16–18; Еф. 2, 11–3,6).
Эти тексты завораживают своим вселенским масштабом. Это пророческое наследие Израиля, которое наиболее ярко повлияло на богословское объяснение и мотивацию миссии к язычникам в Новом Завете. Оно, несомненно, подчеркивает истолкование жизни, смерти и воскресения Христа у Иакова и успех миссии к язычникам, описанный в Деян. 15 (цитата из Ам. 9,12). Оно также вдохновило усилия Павла как практического богослова миссии (напр., Рим. 15, 7–16); и придало богословскую форму Евангелиям, каждое из которых заканчивается различными вариантами Великого поручения — отправкой учеников Иисуса в мир народов.
Многообразие и единство народов
Таким образом, окончательное видение Ветхого Завета включает все народы в искупительную цель Бога, в обетование, впервые данное Аврааму. То, что было скрытой отменой рассеяния и смешения Вавилона в призвании Авраама, становится явным в пророческом видении Софонии о народах: они вновь объединятся. Потому что после уничтожающего суда Божьего гнева над греховностью народов,
Опять Я дам народам уста чистые,
чтобы все призывали имя Господа
и служили Ему единодушно.
Однако это эсхатологическое единство в поклонении Богу не будет означать отказа от национальной идентичности. Напротив, славой будущего правления Бога будет огромное разнообразие всех нapoдoв. Это волнующая радость Ис. 60, и более взвешенное предостережение Зах. 14, 16 и далее. Более того, не только народы, но все их достижения, богатство и слава будут принесены и очищены в Новом Иерусалиме Божьего царствия.[211] Ветхозаветные видения встречаются в Ис. 60, 5–11; Агг. 2, 6–8; и в изумительном заключении пророчества против Тира (Ис. 23, 18), где предвидится, что вся прибыль исконно торговой империи будет посвящена Господу ради блага его народа.
Это не вульгарный шовинизм или алчность. Скорее, это осознание, что окончательная цель Бога — создание народа для себя, нового человечества на новой земле. Все, что человечество делает и достигает, может, по Божьему провидению, только способствовать в итоге славе этого нового порядка. Подобное видение обсуждается в Книге Откровения, когда «царство мира сделалось [царством] Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков» и «цари земные принесут в него славу и честь свою» (Отк. 11, 15; 21, 24).
Дополнительная литература
Bauckham, Richard, The Bible in Politics: How to Read the Bible Politically (London: SPCK; Louisville, KY: Westminster John Knox, 1989).
Baum, Gregory,'Exodus Polities', in van Iersel and Weiler, Exodus, pp. 109–117.
Brueggemann, Walter, The Prophetic Imagination (Philadelphia: Fortress, 1978).
_, A Social Reading of the Old Testament Prophetic Approaches to Israel's Communal Life, ed. Patrick D. Miller Jr, (Minneapolis: Fortress, 1994).
_, Theology of the Old Testament Testimony, Dispute, Advocacy (Minneapolis: Fortress, 1997)
Gimsurd, Ted, and Johns, Loren L. (eds.) Peace and Justice Shall Embrace: Power and Theopolitics in the Bible: Essays in Honour of Millard hind (Telford, PA: Pandora, 1999).
Goldingay, John, Theological Diversity and the Authority of the Old Testament (Grand Rapids: Eerdmans, 1987).
Houston, Walter, 'The King's Preferential Option for the Poor: Rhetoric, Ideology and Ethics in Psalm 72', Biblical Interpretation 1 (1999), pp. 347–368.
Knight, Douglas Б., 'Political Rights and Powers in Monarchic Israel', Semeia 66 (1994), pp. 93–117.
Liechty, Daniel, 'What Kind of Political Power? The Upside–Down Kingdom in Millard Lind's Reading of the Hebrew Bible', in Gimsrud and Johns, Peace and Justice Shall Embrace, pp. 17—33.
Lind, Millard C, 'The Concept of Political Power in Ancient Israel', Annual of the Swedish Theological Institute 1 (1968–9), pp. 4–24.
Marshall, Paul, Thine Is the Kingdom: A Biblical Perspective on the Nature of Government and Politics Today (Basingstoke: Marshall, Morgan & Scott, 1984).
Mason, Rex, Propaganda and Subversion in the Old Testament (London: SPCK, 1997).
Mettinger, Tryggve N. D, King and Messiah: The Civil and Sacral Legitimation of the Israelite Kings (Lund: Gleerup, 1976).
Mott, Stephen Charles, A Christian Perspective on Political Thought (Oxford: Oxford University Press, 1993).
Mouw, Richard J., When the Kings Come Marching In: Isaiah and the New Jerusalem (Grand Rapids: Eerdmans, 1983).
O'Donovan, Oliver М. T, The Desire of the Nations: Rediscovering the Roots of Political Theology (Cambridge: Cambridge University Press, 1996).
Plant, Raymond, Politics, Theology and History (Cambridge: Cambridge University Press, 2001).
Reventlow, Henning Graf, Hoffman, Yair, and Uffenheimer, Benjamin (eds.). Politics and Theopolitics in the Bible and Postbiblical Literature, JSOT Supplement Series, vol. 171 (Sheffield: JSOT Press, 1994).
Schnabel, Eckhard J., 'Israel, the People of God, and the Nations' Journal of the Evangelical Theological Society 45 (2002), pp. 35–57.
Scobie, C. З. H., 'Israel and the Nations: An Essay in Biblical Theology', Tyndale Bulletin 43.2 (1992), pp. 283–305.
Voegelin, E., Israel and Revelation (Baton Rouge: Louisiana State University, 1956).
Walsh SJ, J. P. M., The Mighty from Their Thrones: Power in the Biblical Tradition, Overtures to Biblical Theology vol. 21 (Philadelphia: Fortress, 1987).
Walzer, Michael, Exodus and Revolution (New York: Basic Books, 1985).
Wogaman, J. Philip, Christian Perspective on Politics, 2nd ed. (Louisville, KY: Westminster John Knox, 2000).
Wright, Christopher J. H., Tested by Fire: Daniel 1–6 in Today's World (London: Scripture Union, 1993).
_, The Message of Ezekiel, The Bible Speaks Today (Leicester: IVP; Downers Grove: InterVarsity Press, 2001).