Когда она пришла, я снова рассказал, как было дело. Сьюгред сказала:
- Негодяй!
- Я, что ли? - удивился я.
- Да, ты! - сказала Сьюгред. - Негодяй. Ты смел меня подслушивать! А этот... Раб! Купить хотел - и самого его купили. А ярл не покупал!
- Да, это так, - сказал Торстайн. - Когда ярл уходил, мы молота не слышали. И, получается... - а после засмеялся и сказал: - А что! Быть может, ярл и впрямь уже дошел до Шапки Мира! Сейчас сидит там, пирует с Хальдером! А если... Нет! - он спохватился. - Нет! А вот Лузая жаль! Он был хорошим воином.
- И взял мой плащ, - напомнил я. - А плащ был длинный, теплый.
Сьюгред молча сняла с себя плащ и швырнула его в меня.
- Рад, - сказал я насмешливо. - Премного, - сказал я...
И замолчал, ибо Торстайн вскочил, меч выхватил и пригрозил:
- Будешь молчать - и будет хорошо! А нет...
Я опустил глаза, чтобы он не видел, как они сверкают. И он, ничего не заметив, велел, чтобы я скорей проваливал. И я ушел. Я не люблю Торстайна. Он человек недобрый, мстительный. И его дочь ему подстать. Я двадцать лет служил этой семье, кровь проливал, и что я за все это получил? Богатство? Славу? Женский плащ! Короткий, весь расшитый бисером! Как будто я... Тьфу, гадко объяснять! И я пошел и бросил его псам. Псы были голодны, порвали плащ, сожрали. На следующий день Торстайн спросил:
- А где твой новый плащ?
- Не знаю, - сказал я. - Да и зачем мне плащ? Я же в поход не иду.
- Да, не идешь. Куда тебе такому!
А я подумал: х-ха, да если бы я даже и мог, то все равно бы с тобой не пошел! Ведь ты...
Однако я не буду забегать вперед. Итак, все по порядку. А он был такой: вот настал день Старшего из Виннов, и, по обычаю, Торстайн и все его дружинники ушли в поход, бить морфов. То есть тех самых дикарей, которые живут за сопками, в топких болотах. Весной, как только сходит снег, морфы выходят из своих берлог, приходят к нам и грабят нас, и жгут наши дома, и убивают всех подряд. И мы тогда их тоже убиваем, сколько сможем. Но их такое множество, что всех не перебить. А летом по болотам не пройти, бегущих не догнать, и потому мы ждем зимы, и вот тогда уже приходим к ним и разрываем снег, и ищем их берлоги. А морфы в это время крепко спят! Они как засыпают с осени, так после спят до самого весеннего тепла. И потому зимой, на Старшего из Виннов, когда у морфов самый крепкий сон, мы и приходим к ним и убиваем их!
Так было и тогда: Торстайн собрал дружину и ушел бить морфов. А женщины и дети, рабы и старики... и я - все мы остались во Фьорде. Я сторожил корабль вместе с двумя мальчишками. А появляться в поселке мне было строго-настрого запрещено. Так повелела мстительная Сьюгред. Поэтому вернулся я к себе только тогда, когда из похода вернулся Торстайн.
И вот Торстайн и все, кто с ним ушел, вернулись, и мы сошлись, и на пиру нам было сказано: они ходили к Шапке Мира! Ну да, конечно же, Торстайн не удержался. И он затеял это еще здесь, еще до похода на морфов, я это тогда еще чуял! Так что теперь, на пиру, Торстайн бесстыже лгал, когда сказал, что это у них получилось совершенно случайно. Он так рассказывал:
- Нет, я не ожидал того! Да и никто не ожидал! Мы тогда уже третий день как потеряли тропу и шли наугад. Вдруг Дарки закричал: "Смотрите!" И это было удивительное зрелище! Вокруг, куда ни глянь, было черным-черно, а там, куда он нам показал, горела яркая полоска света. Мы сразу догадались, что это такое, поэтому поспешно сошли с саней, опустились на колени, и стали жарко прославлять наших великих Братьев-Прародителей. Ведь мы тогда очень надеялись на то, что если они сейчас смилостивятся над нами, то еще совсем немного - и мы войдем в Чертог!
- А дальше было что? - спросил я.
А дальше, как рассказывал Торстайн, и это дружно подтвердили все его спутники, первым делом они пересчитали все имевшиеся у них запасы съестного и пришли к единодушному выводу, что этого у них вполне достаточно для дальнейшего продолжения похода. Ведь, как давно уже известно, даже в самую тихую и безветренную погоду Шапку Мира можно рассмотреть только тогда, когда ты находишься от нее не далее, чем в восьми переходах, а у моих сородичей припасов было на все десять. Риск, сами понимаете, был весьма небольшой. Передохнув и накормив собак, они зажгли костер, сожгли на нем великие дары, пропели гимн - и двинулись дальше.
Погода была ясная, морозная. Торстайн и его люди пребывали в таком прекрасном расположении духа, что им казалось, будто едва ли не с каждым их шагом заветная вершина становится все лучше и лучше видней, иными словами все ближе и ближе. И вообще, первый, второй и третий переход они прошли безо всяких трудностей и неприятностей. А на привалах они каждый раз возжигали на своих кострах богатые дары.
Четвертый переход был посложней, потому что тогда поднялся сильный встречный ветер, запуржило. А когда мои сородичи наконец остановились на привал, развели костры и только приготовили еду...
Как из темноты вдруг показался странный человек. Он шел мимо костров и всех приветствовал по именам... хотя никто его не знал! А был он из себя ничем не примечательный - плащ, под плащом кольчуга, меч, а на лицо он был не стар, но и не молод, был как все мы белобров и как все бородат. Других примет у него не было.
И вот этот странный и никому не известный человек подошел к костру Торстайна и сел там, не спросясь и не представившись. Он только сказал:
- Торстайн, я очень голоден.
Торстайн велел подать ему еды, и незнакомец ел. Торстайн был очень недоволен, но молчал. У нас ведь так заведено: кто бы к тебе зимой ни пришел, пусть это будет даже твой самый злейший враг, ты все равно должен кормить его до тех пор, пока он окончательно не насытится.
А незнакомец ел и ел и ел! И мы уже почуяли неладное...
Но гость, это на то и гость, тем более гость незваный. Если к тебе пришел незваный гость, значит, тебя испытывает Винн. А может, это и сам Винн к тебе пришел! И потому, когда незнакомец съел все, что было в наших котлах, Торстайн велел развязывать мешки с припасами, и незнакомец снова ел - уже холодное, сырое. А ветер завывал и завывал. А снег сыпал все гуще и гуще. Мороз крепчал...
И незнакомец съел все до последней крошки! Встал и утер ладонью рот, сказал:
- Прощай, Торстайн!
- Прощай.
Незнакомец надел рукавицы, поправил капюшон плаща, неспешно развернулся...
И тут же исчез! Исчезли и последние сомнения: конечно, это к ним являлся Винн. Но для чего? Торстайн сказал:
- Он нас испытывал. Но пусть и не надеется! Да, у нас не осталось припасов. Но зато настойчивости нам не занимать! Мы пойдем и без припасов, налегке. Подумаешь - четыре дня поголодать! Случалось и похуже.
Да, несомненно, это так. Но, говорили многие, Винн нас пока что только предупредил, Винн показал, что он не хочет пускать нас на Шапку Мира. Но если мы будем упорствовать, он снова придет к нам, и этот второй его приход принесет нам немало беды!
- Нет! - возражал Торстайн. - Он больше не придет. Он же сказал: "Прощай!"
- Да, - соглашались, - этот - да. Но Винн-то не один, их трое!
Только Торстайна разве переспоришь? Он дал им отдохнуть, а после сам развел костер и приказал бросать в него дары. Бросали. А после запрягли собак и двинулись прямо в пургу. Пурга не унималась. Но свет от Шапки Мира был уже так ярок, что заблудиться было уже просто невозможно.
А на привале развели костры и только полегли...
Как снова появился незнакомый человек, прошел мимо лежащих, всех поприветствовал, потом подсел к Торстайну и сказал:
- Я очень голоден.
Торстайн сказал:
- Вчера я уже угощал тебя...
- Нет, - усмехнулся незнакомый человек, - то был не я.
- А кто?
- Мой младший брат. А то, что у тебя сегодня нет никакой приличной для гостя еды, так ты не волнуйся, я не привередливый. Я съем твоих собак.
- Всех?
- Да.
Торстайн не спорил. И Средний Винн съел всех собак, утерся, встал - и исчез. Дружинники, опомнившись, кричали:
- Назад! Домой!
- Пешком? - со смехом спрашивал у них Торстайн. - Недалеко же вы уйдете!
- А что, - кричали все, - ждать, когда Старший явится?
- Да, получается, что так. И я с ним буду разговаривать. Я, а не вы.
- Ты уже дважды разговаривал! Мы видели, чем эти разговоры кончились.
- Еще не кончились!
- Да уж!
- Уж да!
И так они кричали, спорили...
Вдруг ветер стих, небо очистилось, и им открылась Шапка Мира. И эта чудесная гора была уже так близко от них, что теперь мои сородичи видели не только ее сияющую вершину, но и ее покрытые вечным льдом склоны. Но, говорят, это не лед, а волшебный хрусталь, в бесчисленных гранях которого отражается такое же бесчисленное множество судеб людей уже умерших, а также ныне живущих и даже тех, кто еще только когда-нибудь может родиться. Разве можно при виде такого кричать? Все притихли. Даже Торстайн, и тот тогда не вымолвил ни слова - смотрел, смотрел...
А после подошел к своим саням, перевернул их и поджег. Таков был его дар богам - последний. Он, значит, собирался идти дальше...
Но тут из темноты вдруг снова показался незнакомый человек. Теперь уже все совершенно точно знали, что это Старший Винн, и потому поспешно расступились перед ним. Старший Винн прошел через толпу дружинников, присел перед горящими санями и сказал:
- Я очень голоден.
- Ты опоздал, - сказал Торстайн. - Один твой брат съел все мои припасы, второй - моих собак.
- Да, - согласился Старший Винн, - все это так. Но я так сильно голоден, что не побрезгую съесть самого тебя.
- Ну, это вряд ли.
- Почему?
- А вот...
И тут Торстайн вскочил, и ловко вырвал меч из ножен, и - р-раз! пронзил Винна насквозь! И - гр-рохот! Гр-ром!..
...А после - тишина и тишина и тишина, скрипят полозья, тявкают собаки, дружина едет на санях, летит поземка, холодно, вокруг - ни зги. То есть совсем, точь-в-точь как это было восемь дней назад. И так же, как тогда, все их мешки полны разных припасов. А Шапка Мира где? Где Винн? Или все это - сон? Торстайн сошел с саней, остановил свою упряжку, велел и всем другим остановиться. Они долго стояли, мерзли на ветру и озирались...