[10] двадцать лет назад и был ранен. От ранения так и не оправился и с тех пор регулярно впадал в ипохондрический ступор. А уж теперь ему точно не выкарабкаться.
Андреа почти забыла, почему вышла замуж за Артура. Первый ее муж, Дуглас, исчез после того, как зверски ее избил. Она тогда искала поддержки у Артура. Он показался ей вполне приятным. И более-менее зарабатывал. А теперь вот у нее на шее.
Дотти скинула туфли, примостилась на табурете рядом с братом и легонько подталкивала его локтем, пока он не освободил ей место.
– Эй, будет драться! – автоматически сказала Андреа, как все последние шестнадцать лет. Она прислонилась к плите, в которой разогревала большую пиццу на ужин. В лучшие времена Андреа работала продавщицей в лавке семян и садоводческого инвентаря при Оксфордском ботаническом саду, но потом пришлось уйти с работы, чтобы ухаживать за Артуром. – Ну, что творится сегодня на белом свете, а, Дотти? Давай, выкладывай.
Дотти работала в крупном универмаге «Дебнэмс» Сегодня, рассказала она матери, пришел один покупатель, странный такой, заявился в самый перерыв, ну и забыл у них перчатки, приятные такие. А продавщицы взяли да сделали из них кукол. Ей так нравилось работать в этом магазине. Новый филиал универмага, в самом центре Оксфорда, вообще очень приятное место. А на ее этаже им вообще повезло: у них такая приятная старшая по этажу. Очень приятные манеры, и приятно относится ко всем сотрудникам.
– Спасибо, – сказала Дотти, принимая кусок пирожного, который мать протянула ей на кончике ножа. С этого места рассказ продолжался с набитым ртом.
Самое приятное время дня – рано утром, когда магазин только открывается. Дают полный свет, там внутри так приятно – совсем как в кино каком-нибудь, правда. Шикарно все выглядит. По утрам вообще приятно, спокойно. Она могла и поболтать с продавщицами, они вечно хихикали. Мейв вот пришла сегодня с новой прической, так она ей ну вообще не идет. По утрам забегают, конечно, случайные покупатели, но обычно проблем с ними нет. И вообще, они часто такие приятные.
Мужчины, вообще-то, куда приятнее женщин, а с другой стороны, покупательниц всегда вон насколько больше, чем покупателей… Она захихикала. Кроме того, не так много мужчин заходят в отдел фарфора. Кажется, мужчины вообще почти не покупают посуду.
– Как я их понимаю, – заметил Дуэйн.
Дотти доела пирожное и тут же вынула из открытой жестянки шоколадное печенье.
– Голодная, как волк! – пожаловалась она, кусая печенье острыми белыми зубками. – Пойду, что ли, с отцом поздороваюсь. – Дотти вздохнула.
– Сходи, вот умничка. Спроси, не нужно ли чего.
– А что вообще у старого хрена болит? – спросил Дуэйн. – Ну, я имею в виду: помимо того, что он помирает от рака?
– А ну не смей у меня так выражаться про собственного отчима, слышишь?! Тебе сколько раз говорить? Прояви наконец хоть немного уважения. В больнице Рэдклиф сказали: у него прогрессивный нуклеарный парез.
– Ma, ты все не так поняла, – заметила Дотти. – Врач, который его консультировал, сказал: у него прогрессирующий супрануклеарный паралич. Ну, от чего Дадли Мур[11] умер, помнишь? А уже потом тот чувак из Рэдклифа сказал, что вовсе не это.
Дотти очень была довольна, что смогла внести ясность.
– М-да, только Артур никогда не откалывал таких шуточек, как Дадли Мур.
Женщины пропустили мимо ушей это замечание Дуэйна.
– Впустить, что ли, этого чертова кота? – сказала Андреа.
Бинго мигом ворвался в открытую дверь, жалобно мяукая. Дуэйн примерился, как бы наподдать ему ногой.
– Мам, я пойду погуляю, если по телику ничего не показывают.
– «Арсенал» играет с «Чарлтоном». Ты разве не будешь смотреть?
– Да чего там смотреть? Все и так ясно… Потом, матч этот и в пабе показывают. Почему у нас нет цифрового телика, как у соседей? Про голубых только по цифровому крутят…
– Слышь, Дуэйн, не лезь больше в драку. Пора бы и за ум взяться, господи ты боже мой…
Дотти поднялась по узкой лестнице в первую спальню где лежал отчим. Окно приоткрыто, но в комнате душно и стоит неприятный запах. Стены выкрашены в зеленый – казалось, это от них отсвет в лице умирающего. Единственное украшение в комнате – фотография Монмартра в рамке, память о путешествии в Париж, которое Артур и Андреа совершили в куда более счастливые деньки.
– Чего у тебя такой мрак, пап? – спросила Дотти. – Давай лампочку включу.
Старик отвечал слабым голосом, соглашаясь: пожалуй, можно и включить, если ей так уж хочется.
– Я радио слушаю, – сказал он. – Сейчас как раз новости. И везде на свете одно и то же: война, война… Куда мир катится, ума не приложу…
– Ну что ты, пап, это же не в Англии все, и даже не в Европе. Нам волноваться не о чем. У нас-то страна цивилизованная.
Она подошла к окну, задернула занавеску.
Старик отер бледные губы старым носовым платком, который сжимал в кулаке.
– Вон у них теперь это евро кругом. И в Ирландии евро, а все равно там без конца стычки, и никак не прекратятся, так ведь?
Дотти не ответила. После паузы она сказала:
– А внизу соседский кот. Ну этот, рыжий, Бинго, из Особняка. Хочешь на него взглянуть? – Почему-то она решила, что тяжелобольные хорошо реагируют на домашних животных.
– Нет-нет, Дотти, никаких котов. Начнет еще по мне лазать.
Голос слабый, точно издалека. Она стояла у кровати, сочувствуя, но не прикасаясь к отчиму.
– Бинго ласковый кот – может, помнишь его?
– Да пусть какой угодно. Я терпеть не могу, когда они по мне ползают.
– Скоро ужин, пап.
– Ты же знаешь, я почти не могу есть.
– Я тебе помогу.
– Ты уж не мучь меня, ладно? Мне недолго осталось в этом мире, доченька.
– Вот глупости. Еще поправишься. Хочешь, принесу кофе?
– Лучше бы чайку, а? Спасибо тебе.
– Годится. Чайку сейчас, мигом. От Азиза, самый лучший!
– Не надо мне всего этого, привозного.
Она рассмеялась:
– Да чай у них из Кидлингтона, это же совсем рядом. Там его полным-полно, гектар за гектаром – рядом с нашими рисовыми полями…
Она пошла вниз по лестнице, хихикая, что так остроумно пошутила. С каждым шагом все сильнее пахло почти испеченной пиццей.
Брат уже ушел. Андреа сидела на табурете в кухне, читала какую-то брошюрку. Внимательно взглянула на Дотти, помедлила, потом сказала:
– Знаешь, ты только не говори Дуэйну, но я, пожалуй, запишусь на какой-нибудь курс в заочном университете.
– И диплом получишь, мам?
– Посмотрим, не знаю. Выключи-ка телевизор. А то у меня от него уже голова трещит.
– А потом мы разбогатеем, а, мам?
Мать облокотилась на стойку, подперла голову.
– Не знаю, просто хочется, чтоб на душе было полегче, вот я все, – сказала она.
Солнце уже зависло над горизонтом, закутываясь в длинные плоские облака, когда Пенелопа Хопкинс второй раз за день вернулась в Хэмпден-Феррерс. Она задержалась на работе: приехали первые зарубежные студенты, их всех надо было срочно оформить и устроить.
Среди вновь прибывших были две молодые женщины из Гонконга – Хетти Энн Чжоу и Джуди Чун. Обе никак не могли прийти в себя: в аэропорту Хитроу их притормозили таможенники при досмотре багажа – нашли клубеньки гибридной лилии. Из-за новых правил безопасности клубни сочли подозрительными.
Обеих девушек (одной восемнадцать, другой девятнадцать, они собирались стать специалистками по ремонту компьютеров) тут же увели в дальнюю комнату в здании аэропорта и целый час допрашивали, прежде чем отпустить. А лилии конфисковали.
Девушки приехали в Брукс-колледж в слезах. Пенелопа утешила их, взяла под свое крылышко.
Вскоре они уже объясняли ей:
– Это же клубни лилии, она священная, называется «Желтый дракон». Мы их выращиваем у себя в саду на острове Виктория. У них прекрасный аромат, как у духов.
К этому объяснению Хетти ее подруга добавила:
– Мы думали, они помогут нам не скучать по дому. А теперь их отобра-али.
– А вы разве не знали, что в Англию по закону запрещается ввозить сельскохозяйственные продукты и растения?
– Но откуда же мы знали, что нас кто-нибудь заподозрит…
И опять в слезы.
– Таможенники обязаны были их конфисковать, – сказала Пенелопа. – На юге Англии уже появились жучки-лилейники, их распространение надо предотвратить. Может, и у вас на клубнях были яйца этих лилейников.
Рыдания только усилились. Хетти Чжоу, которая из них двоих лучше говорила на английском, все повторяла:
– Мы даже не слышали ни про каких лилейников. У нас в Гонконге нет ничего подобного. Зачем мы только поехали в эту Англию!
Тогда Пенелопа надела очки и торжественно заявила: власти подозревают, что этот самый лилейник прибыл из Китая и Гонконга. А они все равно приехали совершенствовать английский и изучать транзисторную технику, а не цветы сажать. И предложила им целую коробку с «клинексами» для великанов.
Теперь обе китаянки сидели сзади в машине Пенелопы, пока та сворачивала на Климент-лейн и к себе, на короткую подъездную дорожку. В поездке девушки несколько приободрились и иногда восклицали что-то вроде: «Ой, смотри, вон там, видишь, красный почтовый ящик! Совсем как в учебнике. Вот здорово!»
Пенелопа провела их в гостиную и усадила перед электрокамином. Ей пришлось напоминать себе, что они не дети: откуда знать, что принесет завтрашний день.
– О-о, вы так добры! – сказали девушки хором. И напоследок хлюпнули носами.
Пенелопа вынула из холодильника бутылку вина «Папская охота». Когда Пенелопа уже откупорила вино, Хетти сказала:
– Миссис Хопкинс, мы вообще не пьем. Извините нас за это.
Но Пенелопа была женщина решительная.
– Это только на пользу, особенно после сегодняшних неприятностей.
Она налила три бокала белого вина и два держала в руках, пока Хетти их не забрала, сказав «спасибо». Пенелопа закурила и отпила из своего бокала.