— Она явилась пригласить тебя на свадьбу: две мышки собираются пожениться нынче ночью. Живут они под полом в кладовой твоей матери. Чудесное помещение, как говорят!
— А как же я пролезу сквозь дырочку в полу? — спросил Яльмар.
— Положись на меня! — ответил Оле-Лукойе. — Ты у меня сделаешься совсем маленьким.
И не успел он дотронуться до Яльмара своей волшебной спринцовкой, как тот вдруг стал уменьшаться, уменьшаться, и наконец, сделался совсем крошечным — ни дать ни взять мальчик с пальчик.
— Мундир можно будет занять у оловянного солдатика, — сказал Оле-Лукойе. — Я думаю, он тебе будет впору. Как приятно быть в гостях в мундире!
— Ладно! — согласился Яльмар и, когда переоделся, стал похожим на образцового оловянного солдатика.
— Не угодно ли вам сесть в напёрсток вашей матушки? — сказала Яльмару мышка. — Я буду иметь честь отвезти вас.
— Надеюсь, это не затруднит вас, фрекен? — отозвался Яльмар.
И вот они поехали на мышиную свадьбу.
Проскользнув в дырочку, прогрызенную мышами в полу, они сначала попали в длинный коридор, такой узкий, что здесь только в напёрстке и можно было проехать.
Коридор был ярко освещён светящимися гнилушками.
— Как хорошо здесь пахнет, правда? — сказала мышка-возница. — Весь коридор вымазан салом! Что может быть лучше!
Наконец добрались и до того места, где праздновали свадьбу. Направо, перешёптываясь и пересмеиваясь, стояли мышки-дамы, налево, покручивая лапками усы, — мышки-кавалеры; а посредине, на корке выеденного сыра, восседали жених с невестой и ненасытно целовались на глазах у всех. Ну что ж, ведь они уже обручились и сейчас должны были обвенчаться.
А гости всё прибывали и прибывали; и в давке счастливую парочку оттеснили к самому входу, так что никто уже больше не мог ни войти, ни выйти.
Зал, как и коридор, тоже был весь вымазан салом; никакого другого угощения не было, а на десерт гостей обносили горошиной, на которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена, — то есть, конечно, только первую букву каждого имени. Диво, да и только!
Все мыши признали, что свадьба удалась на славу и время прошло очень приятно.
Яльмар поехал домой. Довелось и ему побывать в блестящем обществе; правда, пришлось совсем съёжиться, чтобы влезть в мундир оловянного солдатика.
Пятница
РОСТО НЕ ВЕРИТСЯ, КАКОЕ МНОЖЕСТВО пожилых людей жаждет залучить меня к себе! — сказал Оле-Лукойе. — И особенно жаждут те, которые сделали что-нибудь дурное. «Добренький, миленький Оле, — говорят они мне, — мы просто глаз не можем сомкнуть, лежим без сна всю ночь напролёт, и нас окружают наши дурные дела: рассядутся, словно гадкие гномы, но краям кровати и брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришёл и прогнал их, Оле, чтобы мы могли покрепче уснуть; а уж мы бы тебя вознаградили! — добавляют они с глубоким вздохом. — Ну, спокойной ночи, Оле! Деньги на окне!» Но я ни к кому не прихожу за деньги, — заключил Оле-Лукойе.
— Что будем делать сегодня ночью? — спросил Яльмар.
— Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на такой, как вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета мальчиком — её зовут Герман, — хочет повенчаться с куклой Бертой. Кроме того, сегодня день рождения куклы, и ей готовят много подарков.
— Знаю! Знаю! — сказал Яльмар. — Как только куклам понадобится новое платье, сестра сейчас же празднует их день рождения или свадьбу. Так она уже раз сто проделывала.
— Да, а сегодня ночью это будет в сто первый и, значит, в последний раз. Оттого и готовится нечто необыкновенное. Взгляни-ка!
Яльмар посмотрел на стол. На нём стоял картонный домик с освещёнными окнами, и все оловянные солдатики держали ружья на караул. Жених с невестой в задумчивости сидели на полу, прислонившись к ножке стола; да им и было о чём задуматься! Оле-Лукойе, облачившись в бабушкину чёрную юбку, перевенчал их, и вот вся мебель в комнате запела на мотив марша забавную песенку, которую сочинил карандаш:
Пускай к невесте с женихом
Примчится наша песня в дом.
Горды собой, сидят вдвоём —
Их сделали, взяв пакли ком
И лайкой обтянув кругом!
«Ура! Ура!» — мы им поём.
Затем молодые получили подарки, но от еды отказались — они были сыты своей любовью.
— Ну, поехать нам теперь на дачу или отправиться за границу? — спросил молодой муж.
На совет пригласили опытную путешественницу ласточку и старую курицу, которая уже пять раз высиживала цыплят. Ласточка рассказала о тёплых краях, где зреют тяжёлые виноградные гроздья, где воздух так лёгок, а горы отливают такими красками, о каких здесь и понятия не имеют.
— Но там не растёт наша кудрявая капуста! — сказала курица. — Одно лето я со своими цыплятами жила в деревне; там была большая куча песку, и мы могли в ней рыться и копаться сколько угодно. Кроме того, нам разрешили ходить в огород, где росла капуста. Ах, какая она была зелёная! Нет ничего красивее её!
— Да ведь один кочан капусты похож на другой как две капли воды! — сказала ласточка. — К тому же здесь часто бывает ненастье.
— Ну, к этому можно привыкнуть, — проговорила курица.
— Но здесь так холодно, того и гляди замёрзнешь!
— Для капусты это как раз хорошо. — заметила курица. — Да, наконец, и у нас бывает тепло! Вот, например, четыре года назад лето у нас тянулось целых пять недель. А жара-то какая стояла — дышать нечем было! Кстати сказать, у нас нет тех ядовитых тварей, какие водятся в тёплых краях. Нет и разбойников. Только отщепенец не считает нашу страну лучшей в мире. Такой недостоин жить в ней! — Тут курица заплакала. — Я ведь тоже путешествовала, целых двенадцать миль проехала в бочонке, — и ничего приятного в путешествии не нашла.
— Да, курица наша — умница, — сказала кукла Берта. — Мне тоже ничуть не нравится шляться по горам, — только и знаешь: то вверх, то вниз, то вверх, то вниз! Нет, лучше мы переедем в деревню, где много песка, и будем гулять по огороду, где растёт капуста.
На том и порешили.
Суббота
СЕГОДНЯ БУДЕШЬ РАССКАЗЫВАТЬ? — спросил Яльмар, как только Оле-Лукойе уложил его в постель.
— Сегодня некогда, — ответил Оле и раскрыл над мальчиком свой красивый зонтик. — Погляди-ка вот на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и кивали головой.
— Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! — продолжал Оле. — Завтра праздник, воскресенье. Мне надо влезть на колокольню, чтобы проверить работу церковных домовых, которые должны вычистить колокола, а не то они завтра будут плохо звонить; потом выйду в поле посмотреть, смахнул ли ветер пыль с травы и листьев. А уж потом наступит время и для самой трудной работы: придётся снять с неба и почистить все звёздочки. Я их собираю в свой передник и при этом нумерую каждую звёздочку и дырочку, в которой она сидела, чтобы потом разместить их все по местам, не то они будут плохо держаться и покатятся с неба одна за другой!
— Послушайте-ка вы, господин Оле-Лукойе! — проговорил вдруг висевший на стене старый портрет. — Я прадедушка Яльмара и очень признателен вам за то, что вы рассказываете мальчику сказки, но вы не должны извращать его представления. Снимать с неба звёзды и чистить их невозможно: звёзды такие же светила, как наша земля, тем-то они и хороши.
— Спасибо тебе, прадедушка! — отозвался Оле-Лукойе. — Спасибо! Ты глава семьи, наш родоначальник, но я всё-таки постарше тебя! Я старший язычник; древние римляне и греки считали меня богом сновидений. Я бывал в знатнейших домах и теперь туда вхож, и знаю, как обходиться и с большими и с малыми. Можешь теперь рассказывать сам.
И Оле-Лукойе ушёл, сунув зонтик под мышку.
— Ну, уж нельзя и мнения своего высказать! — проворчал старый портрет.
Тут Яльмар проснулся.
Воскресение
ОБРЫЙ ВЕЧЕР! — СКАЗАЛ ОЛЕ-ЛУКОЙЕ.
Яльмар кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин портрет лицом к стене, чтобы он опять не вмешался в разговор по-вчерашнему.
— А теперь ты расскажи мне вот какие сказки: про пять зелёных горошин, что родились в одном стручке, про петушиную ногу, которая ухаживала за куриной ногой, и про штопальную иглу, которая возомнила себя швейной иголкой, — сказал Яльмар.
— Ну, хорошенького понемножку! — отозвался Оле-Лу-койе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше, чем один раз в жизни. А уж если явится, то берёт человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. А знает он их только две: одна из них так прекрасна, что и описать нельзя, но зато другая… нет слов выразить, какая она страшная!
Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднёс его к окну и сказал:
— Сейчас ты увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким выглядит на картинках, где его рисуют в виде скелета. Кафтан на нём вышит серебром, как гусарский мундир; за плечами развевается чёрный бархатный плащ… Гляди, как он скачет!
И Яльмар увидел, как мчится во весь опор другой Оле-Лу-койе, сажая к себе на коня и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади, но сначала всегда спрашивал:
— Какие у тебя отметки?
— Хорошие! — отвечали все.
— Покажи-ка! — говорил он.
Приходилось показывать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им весёлую сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие — сажал позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись в ужасе, плакали и старались спрыгнуть с коня, да не могли, потому что сразу же крепко прирастали к седлу.
— Но ведь Смерть — чудеснейший Оле-Лукойе! — сказал Яльмар. — И я ничуть не боюсь его!