Почем там средство Макропулоса?..
– От пуль такие большие дырки? – спросила она заинтересованно. – Да?
– А по-моему, – пробормотал Белоключевский, – наоборот, маленькие.
Лиза сделала попытку натянуть варежку, но та была мокрой, ледяной и не налезала. Лиза брезгливо потрясла рукой, как кошка, ступившая в лужу, и распорядилась:
– Пошли.
Почему-то они пошли не направо, к крылечку ее дома, которое светилось приветливым желтым светом сквозь голые ветви деревьев, а налево, к дырке в заборе, на которую все некому и недосуг было привесить калитку. Белоключевский подталкивал ее в спину. Оказавшись на чужой территории, она оглянулась и снизу вверх качнула головой.
Он уже знал это ее движение.
– Прямо по дорожке, – подсказал он, – иди. Сворачивать некуда. Леша ни фига ничего не чистит. А я только здесь и успел…
– Вот и чистил бы у себя. Зачем ты ко мне на участок полез?
– Затем, чтобы расчистить дорожки.
– Чистил бы у себя.
– Я понял, понял, – сказал Белоключевский торопливо. Господи, как она ему нравилась. – Я больше не буду.
– Что не будешь?..
Они шли уже довольно давно, углублялись в лес. Дома все еще не было видно.
– Слушай, какой же у тебя участок?
– В каком смысле какой?
– В смысле размеров, Дима!
Лес вокруг стоял уже сплошной стеной. Свет единственного фонаря у ворот сюда не доставал. Бузина и сирень, по пояс присыпанные снегом, голыми ветками цепляли Лизины волосы, и она пугалась их, как будто старческих пальцев. Дома по-прежнему не было видно.
– Сколько здесь соток?
– По-моему, семьдесят две, – ответил он, подумав.
– Сколько?!
– Это дедов участок. Старый.
– Здесь все участки старые. Но не такие огромные. Почему этот такой огромный?!
– Потому что дед был академик. Академикам нужно много гулять. Они работают головой, а голову нужно иногда проветривать.
– Это что? – спросила Лиза подозрительно. – Шутка?
– Это чистая правда, – сказал он совершенно серьезно. – Все, пришли. Не так уж и далеко.
Дом поразил Лизино воображение, которое, казалось, сегодня уже невозможно поразить решительно ничем.
– Ого.
Он обошел ее и поднялся на высокое крылечко, скрипнувшее под его весом.
– Подожди, сейчас я свет зажгу, ничего не видно. Дом, высокий и узкий, с резным кокошником, устремленным в небо и оттяпавшим ручку от ковша Большой Медведицы, напоминал то ли замок волшебника из скандинавской сказки, то ли дом в ирландских холмах, построенный сумасшедшим фермером для своей ветреной возлюбленной. У него было множество разных крыш – в самых неожиданных местах, с разными наклонами, уступами, выпуклостями и впадинами, в которых лежал снег. Сбоку торчала труба, из которой к черному небу струился белый дымок, как в кино. Справа находилось одно окно, а слева два, отчего казалось, что дом усмехается лукаво. Рамы с левой стороны выкрашены белой краской, а справа – темной. На крылечке лежал домотканый половичок, который Белоключевский наполовину сбил, когда поднимался. Луна облизывала один бок, нереальный свет капал на окна террасы, стекал с крыши, струился по стеклам, и Лиза вдруг поняла, что это не просто стекла, а витражи.
Под козырьком вдруг вспыхнула лампочка, и дом как будто пригнулся испуганно, стал не таким уж высоким и узким – призрак в крылатке и шляпе, вступив в отсвет парадного, оказался обыкновенным стариком. Сейчас на старческих ногах он доберется до темноты и опять превратится в призрак – легкий, неуловимый, стремительный.
Вечный.
– Лиза?
– Это старый дом, да? – Закинув голову, она все смотрела, просто оторваться не могла.
– Да. Заходи.
– Ты что, не перестраивал его?
Там, внутри, он перестал шуршать и ронять какие-то вещи – удивился:
– Нет, а зачем?
– А сколько ему лет?
– Дому? – переспросил он. – Больше шестидесяти, наверное. Строили еще до войны, это точно. Заходи.
Она поднялась по крашеным ступеням, чуть не упала, схватилась за шаткие перильца.
– Осторожней, здесь скользко!
– Вот спасибо тебе, – пробормотала она, – вовремя предупредил!
Внутри было тепло и тесно, пахло березовым дымом, старыми стенами и еще чем-то – Лиза не смогла сразу разобрать.
– Можешь не разуваться. Но Лиза уже скинула унты.
Дверь отворялась в узкий коридор, по одной стене сплошь уставленный книжными полками. Две открытые двери, сумрачные лица каких-то картин, вытертый коврик. Луна, проникая сквозь двери комнат, скакала по пыльному стеклу полок, свивалась в мутные кольца.
– Нам налево.
Налево оказалась кухня – опять книги, господи, на кухне! – раковина, заваленная грязной посудой, угловой диван, два окна с разномастными шторками, допотопная плита и стол, на котором плотно стояли пепельницы и кружки. Пепельниц было пять, а кружек одиннадцать. Лиза посчитала.
– Садись, – неловко сказал Белоключевский. Должно быть, его быт выглядит исключительно убого. Должно быть, тонким натурам вынести подобное сложно. Нужно было хоть посуду помыть, что ли!
Но он не планировал никаких дамских визитов, а ему самому и так все подходило. Два часа назад… нет, полчаса назад никто не знал, что в них будут стрелять на тихой улице в двух шагах от собственного дома! Полчаса назад он даже предположить не мог, что приведет соседку к себе.
– Ты живешь… не один?
Он удивился. Вот какого угодно вопроса ждал, но только не такого. И голос напряженный, словно он застал ее врасплох и заставил выдать какую-то тайну.
– А… что такое?
– Да нет, ничего.
– Я живу один, – признался Белоключевский, чиркнул спичкой, и синее пламя заплясало по кругу. Он воздвиг на пламя кастрюлю.
– Что ты смотришь?
– Мы будем суп есть?
– Нет, какой суп? У меня нет никакого… Ну да. Кастрюля! Там вода. Я думал… кофе сварить. Зря ты сняла ботинки. Холодно и… грязно.
Лиза посмотрела на свои ноги в беленьких шерстяных носочках.
Носочки ей подарила Дунька на прошлое Рождество. Они были украшены кисточками и вышиты медвежьими мордами и красными рождественскими бантами. Лиза подумала, что надо бы немедленно позвонить Дуньке, и тут же об этом позабыла.
– У тебя камин?
Ему теперь казалось, что она все время на что-то намекает. Например, на то, что его дом плох. Его обожаемый, драгоценный, единственный дом. У него теперь только этот. И никакого другого.
– Нет здесь камина. Лиза потянула носом.
– А чем пахнет так хорошо?.. Белоключевский воодушевился.
– Печкой. У меня есть печка, а камина нет.
Он стал собирать со стола грязные кружки и пихать их в раковину. Пихать было решительно некуда, и, подумав, он составил их на подоконник – очень удобно.
– Зачем тебе так много?..
– Чего?
– Чашек.
– Мне лень их мыть.
– Логично, – согласилась Лиза.
– Если ты сядешь, мне будет гораздо удобней. Места мало.
Лиза приткнулась за неудобный низкий стол. Скатерка задралась, колени Лизы упирались в столешницу. Она подвигала ногами, чтобы стало удобней.
– А почему кофе в кастрюльке?
– У меня нет кофейника.
– Логично, – повторила Лиза. – Выходит, ты все-таки бомж?
– Выходит, так, – легко согласился он. Насчет бомжа она была совершенно права и даже не догадывалась об этом. – Ты… выпьешь чего-нибудь?
– Чего?
– У меня только виски, – сказал он и водрузил на стол шикарную бутылку, никак не вязавшуюся с… обстановкой, как платье от Диора, висящее за верстаком в магазине подержанных автомобилей. – Выбора нет, на самом деле. Или ты пьешь исключительно вино из долины Луары?
– Вино я вообще не пью, – ответила она с досадой. Ей было холодно, так холодно, что зуб не попадал на зуб. – Давай. Наливай скорее.
Он посмотрел на нее с веселым изумлением, и напряжение как будто отпустило.
Все в порядке. Они живы. А остальное уладится.
Не было дня за последний год, чтобы он не повторял себе это слово – уладится! Все уладится. Все будет хорошо.
Он взял с проволочной мойки глубокую тарелку с незабудками, живописно раскиданными по краям, и куда-то ушел.
Лиза посмотрела ему вслед, пожала плечами, отвинтила крышку с бутылки и стала искать, во что бы налить. Стаканов в буфете оказалось как раз два – один зеленого стекла, а другой странной формы.
– Это подсвечник, – объяснил вернувшийся Белоключевский. – Бывший. Из него могу пить я.
– Очень благородно. А это что?
В руке у него была все та же тарелка с незабудками, а в тарелке толстая сосулька, сломанная пополам.
– Это лед, – буркнул Белоключевский. – Другого нет.
– Сойдет, – решила Лиза. – Никогда не пила виски с сосулькой.
Он отломил от тонкой части два неровных куска и бросил в стакан и в бывший подсвечник. И налил виски, много, почти по самый край.
Она не стала ничего говорить – куда столько, разве можно, зачем? – взяла свой стакан и быстро глотнула. Потом еще раз. Потом еще.
Белоключевский смотрел.
Она допила, перевела дух и только теперь удивилась:
– А ты?
Он выпил залпом, подошел к плите и зачем-то уставился на свою кастрюлю. Даже крышку поднял.
Кастрюля, а в ней вода, ничего особенного.
После чего сел на другой конец диванчика, пошарил под столом и выудил блок неизвестных сигарет. Достал пачку и закурил.
Лиза тоже закурила.
Надо позвонить Дуньке, Громову и Игорю, подумала она вяло. В животе стало тепло, словно там зажегся рефлектор и разгорается все сильнее. Спине и бокам тоже стало тепло, и хотелось, чтобы оно скорее добралось до ледяных пальцев на руках и ногах.
– У меня дом открыт.
– Ничего. – Он налил еще виски, опять довольно много. – Сегодня никто уже не нагрянет. Это точно.
– Дима, они хотят меня убить. Он кивнул:
– Это я уже понял, как ни странно.
– Но почему?! За что?! Что я сделала?..
– Видимо, что-то сделала.
– Что, господи боже мой?!
– Кому ты рассказала про труп?
Лиза поперхнулась крепким дымом, сунула сигарету в пепельницу и схватила себя за горло.