Олоннэ сориентировался в ситуации быстрее:
— Рад вас видеть, дружище. Сам оловянных дел мастер передо мной. Я польщен.
Острота не бог весть какая, но, учитывая состояние ирландца, она произвела тот же эффект, что взорвавшаяся бочка пороха.
— А-а, — закричал он, вытаскивая шпагу, — это вы, господин обманщик! Защищайтесь!
— Вы уверены, что это лучший способ выяснения отношений?
— Не увиливайте, а то я решу, что вы не только обманщик, но и трус. Да защищайтесь же! Одно дело — выдать кусок переплавленного серебряного песка за испанский галион, груженный серебряными слитками, другое дело — скрестить клинки с человеком, который не привык отступать.
Шарп сделал такой яростный выпад, что Олоннэ пришлось отскочить в сторону. На лице его застыла гримаса, по которой было видно, что этот урок фехтования сейчас явно некстати.
— Послушайте…
— Еще одно слово — и я заколю вас.
С огромной неохотой Олоннэ вытащил шпагу. Зазвенела сталь. Шарп наседал или думал, что наседает. Ботфорты сражающихся подняли облако пыли. Из привратницкой выглядывали испуганные слуги.
Аккуратно отбивая удары ирландца, Олоннэ медленно отступал в глубь лавровишневой аллеи. Не под натиском противника, а лишь для того, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.
Шарп не был полным идиотом в фехтовальном деле, очень скоро, даже несмотря на свое бешеное возбуждение, он понял, что противник не желает по-настоящему сражаться. Ирландец вдруг остановился и, размазывая пот и пыль по красному лицу, спросил:
— Что с вами? Я не вижу в вас желания убить меня. Объясните, в чем дело!
Олоннэ облегченно опустил клинок.
— Если я вас убью, как я смогу с вами поговорить?
— О чем же вы желаете разговаривать?
— О делах, в высшей степени вас касающихся.
Капитан Шарп на мгновение задумался:
— Что ж, убить вас я всегда успею. Сделаю вам честь — выслушаю сначала.
— Я всегда считал, что вы умный человек, рад, что не ошибся.
— Хватит знаков вежливости, говорите!
— Не здесь же. Сейчас сюда прибегут стражники, слуги наверняка уже известили его высокопревосходительство. Хорошо ли мы будем выглядеть?
Ирландец огляделся и вставил шпагу в ножны.
— Пожалуй, вы правы. Уйдемте из этого цветника, поищем другое ристалище.
— Я знаю одно замечательное место.
И они оказались на втором этаже «Красной бочки», в отдельном кабинете, специально предназначенном для укромных переговоров. На столе мгновенно оказалась бутылка рому, свиные котлеты, блюдо с зеленью.
Капитан Шарп ни к чему и не подумал прикоснуться.
— К делу, — сказал он.
Олоннэ потянулся за бутылкой.
— Нет, нет, сначала объясните, что у вас была за причина к прекращению поединка. Надеюсь, она будет достаточно уважительной, иначе я сочту себя вдвойне оскорбленным.
Француз поднял руки, как бы желая сказать, что причина важнее некуда.
— Так не тяните.
— Я начну несколько издалека.
— С грехопадения нашего прародителя?
— Нет, точка отсчета ближе. Помните нашу первую встречу, во время обеда у губернатора?
Шарп усмехнулся:
— Она была не только первая, но и единственная. А сегодняшняя может стать последней.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы так случилось.
Олоннэ все-таки налил себе и собеседнику рома.
— Сейчас я вам объясню, почему затеял с вами ссору тогда. Я вам позавидовал. Да, да, не удивляйтесь. Я увидел, какими глазами смотрела на вас мадемуазель Женевьева. Вы были герой, вы были великолепны. И в сердце моем зашевелилось темное чувство. Я должен был любым способом нарушить ваше триумфальное вторжение в ее сердце, никакого другого пути для этого, кроме того, что я избрал, у меня не было. Сейчас, хотя, наверное, слишком поздно, я прошу у вас прощения.
Беседа свернула в столь неожиданную сторону, что ирландец растерялся. Он еще не перестал ненавидеть этого синеглазого дьявола, но ему уже захотелось, чтобы он был прав.
— Выпьем, — предложил Олоннэ.
Поскольку ничем другим Шарп не мог проявить свое зарождающееся дружелюбие, он торопливо поднял бокал. Ром ринулся по жилам.
— Я придумал невероятную басню, которую нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть, тем самым поставил под сомнение ваш подвиг.
— Ну уж подвиг.
Олоннэ понял, что пересаливает. Надо или тоньше льстить, или больше выпить.
— Своим хитрым ходом я многого достиг. Чтобы разрешить как-то наш спор, господин де Левассер вынужден был одолжить мне денег на подготовку корабля. Дальше — некоторое стечение обстоятельств, немного храбрости и сметки, и я сделался богат.
Теперь Шарп наполнил бокалы.
— Да, вы добились многого.
— Я сделался не только богат, но и знаменит.
— И в этом пункте не стану с вами спорить.
— Зачем спорить, когда можно выпить.
— Рому.
Капитан Шарп выпил и помотал головой.
— Но что с того, — очень аффектированно вздохнул Олоннэ, — я ведь все равно несчастен.
— Почему?
— И деньги и слава — вещи слишком ненадежные. Я тому ярчайший пример. Теперь я разорен, а репутация моя сильно подмочена.
— Все, что вы говорите, — чистая правда, — с чувством сказал пьяный ирландец.
— Но не о деньгах и даже не о славе я жалею. Я жалею о том, что совершил тот подлый поступок, о том, что зря вас обвинил в глупости.
— Зря-а.
— Ведь она все равно осталась ко мне холодна.
— Кто?! — В лице Шарпа проявилась попытка понять, что ему говорят.
— Кто она? Вы еще спрашиваете! Мадемуазель Женевьева. О чем я вам толкую уже битый час.
Рыжий капитан откинулся на спинку своего массивного деревянного стула и удивленно открыл рот. Если бы напротив него сидел современный дантист, он пришел бы в ужас от состояния его зубов.
— И вы тоже, Олоннэ?
— Что вы имеете в виду под словом «тоже»?
— Тоже влюблены в мадемуазель Женевьеву?
Олоннэ горько покачал головой:
— Да. Страстно, безнадежно, но, в отличие от вас, без надежды на взаимность.
Рот Шарпа медленно, как створки раковины, закрылся. Свет понимания в его глазах сменился тусклым тлением тоски.
— Взаимность? Какая там взаимность! Она только что выставила меня вон. Без объяснений. Целую неделю мы ворковали, как голубки, я выполнял все ее прихоти, даже совершенно дикие. Вообразите, я стихи наизусть учил.
Зачем мне сердце грустью своей томишь?
Немило то ни вышним богам, ни мне,
Чтоб жизнь вперед меня ты кончил.
Ты моя гордость, краса, оплот мой!
Но если б раньше смерть унесла тебя,
Моей души часть, с частью другой зачем -
Себе мил, уже калека -
Медлить я стал бы?
— Не стал бы, — подтвердил собеседник.
— Этот Гораций из меня все жилы вытянул!
Владелец трактира, принесший вторую бутылку рома, не знал, что и думать. Два свирепых корсара, о которых было известно, что при первой встрече они сойдутся в смертельной схватке, сидят почти в обнимку и читают стишки.
— Гораций — это, конечно, страшно, ничего не могу сказать. Но вот тот факт, что она выгнала вас без причины, вспылила, накричала, — это обнадеживающий факт.
— Мне так не кажется.
— Верьте мне. Женщина не выгоняет только тех, к кому она равнодушна. Вот у меня с ней отношения абсолютно ровные. Я ее обожаю, она меня презирает.
— Это неприятно.
— Еще бы. А все эти вспышки, слезы, обвинения — оборотная сторона объятий и поцелуев.
— Очень хочется верить.
— Хочется? Верьте. Может быть, вы сами виноваты в ее капризах.
— Каким это образом? Все выполнял, все, вон даже Горация учил, куда уж дальше.
— Надо выполнять не то, что женщина требует, а то, что она хочет. Требовать она может хоть Горация, хоть звезду с неба, а желать при этом жарких объятий и зверских поцелуев.
Шарп задумчиво выпил полный стакан рома.
— Пожалуй, имеет смысл вам поверить. Ходит о вас молва, что вы большой специалист по части женской души. И даже тела. Завтра же наброшусь на нее в парке.
Олоннэ предупреждающе поднял руку:
— Не спешите, так можно все испортить. На таких девушек, как мадемуазель Женевьева, грубые приемы могут оказать и обратное действие.
— Так что делать? — почти заныл Шарп.
Собеседник сделал вид, что задумался, потом сказал как бы сквозь задумчивость:
— Сейчас, несмотря на всю ее тягу к вам, положение ваше почти безвыходное.
— Я завтра…
— Могу спорить, что, если вы завтра к ней явитесь, она вас даже не примет. Но у меня есть способ вам помочь.
Несчастный влюбленный затравленно поглядел на человека, навязывающегося в спасителя:
— Насколько я понимаю, вы предлагаете помощь.
— Несмотря на весь выпитый ром, вы не утратили способности соображать.
— Хорош бы я был на своем месте, когда бы терял голову от рома.
— Пожалуй, верно, — усмехнулся Олоннэ.
— Говорите ваше условие.
— Оно простое: вы разделите со мной командование в походе на Маракаибо.
Капитан Шарп некоторое время молчал. Он обдумывал сказанное. Сразу с нескольких точек зрения.
— Вы мне кажетесь умным человеком, господин Олоннэ. Хоть и несчастным. Как же вы могли рассчитывать, что я соглашусь на такое условие? Зачем мне делиться с вами половиной маракаибских богатств? Так или иначе я найду подход к мадемуазель Женевьеве, ведь, в конце концов, любит она меня, а не вас.
— Вас, вас.
— Вы говорите так, будто знаете что-то такое, чего не знаю я.
Олоннэ встал:
— Итак, вы не согласились?
— Разумеется, нет.
— Тогда позвольте откланяться. И пожелать успеха в обоих делах — и в ограблении Маракаибо, и в покорении мадемуазель Женевьевы.
Капитан Шарп остался сидеть за столом в пьяной, а значит, особенно мучительной растерянности.
Придя к себе домой, Олоннэ потребовал у Роже перо и бумагу. Быстро набросал короткое письмо.
— Отнесешь в губернаторский дворец.
— Кому?
— Мадемуазель Женевьеве. И постарайся, чтобы оно попало к ней незаметно.