Любуюсь розой я: как тихо подбирает
Бутон свою полу, дремотой сладкой пьян!
Ах, сколько, сколько раз, вставая ото сна,
Я обещал, что впредь не буду пить вина.
Но нынче, господи, я не даю зарока:
Могу ли я не пить, когда пришла весна?
Смотри: беременна душою плоть бокала,
Как если б лилия чревата розой стала.
Нет, это пригоршня текучего огня
В утробе ясного, как горный ключ, кристалла.
Влюбленный на ногах пусть держится едва,
Пусть у него гудит от хмеля голова.
Лишь трезвый человек заботами снедаем,
А пьяному ведь все на свете трын-трава.
Мне часто говорят: «Поменьше пей вина!
В том, что ты пьянствуешь, скажи нам, чья вина?»
Лицо возлюбленной моей повинно в этом:
Я не могу не пить, когда со мной она.
В бокалы влей вина и песню затяни нам,
Свой голос примешав к стенаньям соловьиным!
Без песни пить нельзя, – ведь иначе вино
Нам разливалось бы без бульканья кувшином.
Хапрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьется, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем.
О чистое вино, о сок лозы хмельной!
Я так тобой напьюсь и так сольюсь с тобой,
Что каждый, издали меня завидев, кликнет:
«Эй, дядя Хмель, куда ты путь направил свой?»
Как долго пленными нам быть в тюрьме мирской?
Кто сотню лет иль день велит нам жить с тоской?
Так лей вино в бокал, покуда сам не стал ты
Посудой глиняной в гончарной мастерской.
Налей, хоть у тебя уже усталый вид,
Еще вина: оно нам жизнь животворит,
О мальчик, поспеши! Наш мир подобен сказке,
И жизнь твоя, увы, без устали бежит.
Пей, ибо скоро в прах ты будешь обращен.
Без друга, без жены твой долгий будет сон.
Два слова на ухо сейчас тебе шепну я:
«Когда тюльпан увял, расцвесть не может он».
Все те, что некогда, шумя, сюда пришли
И обезумели от радости земли, —
Пригубили вина, потом умолкли сразу
И в лоно вечного забвения легли.
Сей караван-сарай, где то и дело день
Спешит, как гостя гость, сменить ночную тень,
Развалина хором, где шли пиры Джемшидов,
Гробница, что дает Бехрамам спящим сень.
Я к гончару зашел: он за комком комок
Клал глину влажную на круглый свой станок:
Лепил он горлышки и ручки для сосудов
Из царских черепов и из пастушьих ног.
Пускай ты прожил жизнь
без тяжких мук, – что дальше?
Пускай твой жизненный замкнулся круг, – что дальше?
Пускай, блаженствуя, ты проживешь сто лет
И сотню лет еще, – скажи, мой друг, что дальше?
Приход наш и уход загадочны – их цели
Все мудрецы земли осмыслить не сумели.
Где круга этого начало, где конец,
Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?
Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет,
Придется все-таки покинуть этот свет.
Будь падишахом ты иль нищим на базаре, —
Цена тебе одна: для смерти санов нет.
Ты видел мир, но все, что ты видал, – ничто,
Все то, что говорил ты и слыхал, – ничто.
Итог один, весь век ты просидел ли дома
Иль из конца в конец мир исшагал, – ничто.
От стрел, что мечет смерть, нам не найти щита:
И с нищим и с царем она равно крута.
Чтоб с наслажденьем жить, живи для наслаждения,
Все прочее – поверь! – одна лишь суета.
Где высился чертог в далекие года
И проводила дни султанов череда,
Там ныне горлица сидит среди развалин
И плачет жалобно: «Куда, куда, куда?»
Я утро каждое спешу скорей в кабак
В сопровождении товарищей-гуляк.
Коль хочешь, Господи, сдружить меня с молитвой,
Мне веру подари, святой податель благ!
Моей руке держать кувшин вина – отрада:
Священных свитков ей касаться и не надо:
Я от вина промок; не мне, ханжа сухой,
Не мне, а вот тебе опасно пламя ада.
Нас, пьяниц, не кори! Когда б Господь хотел,
Он ниспослал бы нам раскаянье в удел.
Не хвастай, что не пьешь, – немало за тобою,
Приятель, знаю я гораздо худших дел.
Блуднице шейх сказал: «Ты, что ни день, пьяна,
И что ни час, то в сеть другим завлечена!»
Ему на то: «Ты прав, но ты-то сам таков ли,
Каким всем кажешься?» – ответила она.
Я пью, – что говорить, – но не буяню спьяну;
Я жаден, но к чему? Лишь к полному стакану.
Да, свято чтить вино до смерти буду я,
Себя же самого, как ты, я чтить не стану.
За то, что вечно пьем и в опьяненье пляшем,
За то, что почести оказываем чашам,
Нас не кори, ханжа! Мы влюблены в вино,
И милые уста всегда к услугам нашим.
Над краем чаши мы намазы совершаем,
Вином пурпуровым свой дух мы возвышаем;
Часы, что без толку в мечетях провели,
Отныне в кабаке наверстывать решаем.
На свете можно ли безгрешного найти?
Нам всем заказаны безгрешные пути.
Мы худо действуем, а ты нас злом караешь,
Меж нами и тобой различья нет почти.
Жизнь сотворивши, смерть Ты создал вслед за тем,
Назначил гибель Ты своим созданьям всем,
Ты плохо их слепил? Но кто ж тому виною?
А если хорошо, ломаешь их зачем?
Вот кубок! Не найти столь дивного другого.
Ему расцеловать чело душа готова.
Но брошен оземь он небесным гончаром,
Что вылепил его, – и глиной стал он снова.
Ужели бы гончар им сделанный сосуд
Мог в раздражении разбить, презрев свой труд?
А сколько стройных ног, голов и рук прекрасных,
Любовно сделанных, в сердцах разбито тут!
Над лугом облако струит потоки слез…
Возможно ль миг прожить без сока пьяных лоз?
Зеленою травой любуемся мы нынче,
А завтра – глядь! – из нас уж новый луг пророс.
О, если бы покой маячил нам вдали
И мы когда-нибудь к нему прийти б могли!
О, если бы в веках, как зелень луговая,
Мы расцвели опять из глубины земли!
Небесный свод жесток и скуп на благодать,
Так пей же и на трон веселия воссядь.
Пред Господом равны и грех и послушанье,
Бери ж от жизни все, что только можешь взять.
День каждый услаждай вином, – нет, каждый час:
Ведь может лишь оно мудрее сделать нас,
Когда бы некогда Ивлис вина напился,
Перед Адамом он склонился б двести раз.
Мудрец приснился мне. «Веселья цвет пригожий
Во сне не расцветет, – мне молвил он, – так что же
Ты предаешься сну? Пей лучше гроздей сок,
Успеешь выспаться, в сырой могиле лежа».
С кумиром пей, Хайям, и не тужи о том,