промышлять и куда набивались пахнущие дешевым парфюмом и слабоалкогольной отравой иногородние первокурсницы, Жорик чаще уезжал в одиночестве, чем с добычей – разве что удавалось напоить до бесчувствия какую-нибудь старшеклассницу. В итоге он постоянно страдал от недоедания и отсутствия денег; первое привело его однажды ночью в «Маркиз», а второе послужило причиной знакомства с Петровым.
Слопав в один присест огромную порцию сырого мяса и запив его почти литром выдержанной венозной крови, в которой различалось тонкое послевкусие афганского гашиша, Жорик позвал официанта и важно сообщил тому, что хочет видеть управляющего заведением. Петров вначале был обрадован и удивлен внезапной общительностью юного упыря, но вскоре все разъяснилось до банального просто: Жорик долго и велеречиво расхваливал интерьер, мастерство повара, наговорил комплиментов Петрову, сделал несколько туманных намеков на свой необычайно высокий статус в вампирском сообществе города, а потом попросил разрешения оплатить ужин как-нибудь в следующий раз. Петров быстро сообразил, что к чему, рассыпался в ответных любезностях и заверил Жорика, что с радостью откроет ему личный счет в «Маркизе», а деньги – это вообще в жизни не главное. Осчастливленный Жорик за две недели наведался в «Маркиз» еще дважды, ел и пил не стесняясь, пускался с шеф-поваром в пафосные беседы, наслаждаясь непривычным чувством собственной значимости; Петров аккуратно вел счет съеденному и ждал момента.
Жорик взял трубку после нескольких долгих, тягучих звонков: то ли раздумывал, отвечать ли на вызов Петрова – вдруг тот решил напомнить про долг за обильные трапезы в «Маркизе»? – то ли просто не слышал сигнала за шумом музыки и разноголосым гвалтом в ночном клубе: эти звуки отчетливо различались на заднем фоне, когда Жорик все-таки ответил, хотя и несколько настороженно:
– Алё?
– Добрый вечер! – бодро поприветствовал его Петров. – Не отвлекаю?
Жорик немного расслабился. Безошибочным чутьем вечного должника он почувствовал, что разговор пойдет не о возврате кредита, но на всякий случай протянул будто бы неохотно:
– Ну, я вообще-то сейчас занят немного…
– Я быстро, – пообещал Петров.
И коротко изложил суть дела. Разумеется, предлагать Жорику самому купить Платона было бессмысленно: Петров прекрасно знал, что в карманах у юного упыря гуляют тоскливые сквозняки. Схема была другая. Жорик должен был выступить, как посредник, предложить на продажу своему клану злосчастного начальника регионального отдела продаж, скажем, за сто восемьдесят тысяч – Петров был готов предоставить дисконт ради налаживания деловых отношений – а выручку поделить пополам.
– Конечно, за вычетом семидесяти четырех тысяч, – добавил Петров.
– Каких еще тысяч? – недовольно спросил Жорик, хотя прекрасно знал, о чем идет речь.
– Ну, Жора, ты же сам говорил, что отдашь, – напомнил Петров. – Ты три раза поужинал, вот как раз на такую сумму и получилось. Это еще со скидкой для постоянного гостя. Так что получается сто шестьдесят четыре тысячи мне и шестнадцать тебе. Ну и в будущем тоже станем делиться, конечно: будешь процент получать, если дело пойдет, как дистрибьютор. Ну, как тебе предложение?
Жорик подумал и согласился.
Через двадцать минут на парковке позади «Маркиза» раздался надсадный рев двигателя. Жорик передвигался на пожилом БМВ третьей серии, помнившем еще лихие 90-х: черном, с наглухо затонированными стеклами, над двигателем которого потрудились умельцы из какого-то захудалого сервиса – предполагалось, что после этого мотор станет мощнее и будет издавать утробный гулкий рокот, похожий на рычание хищного зверя, но вместо этого автомобиль испускал звуки, больше похожие на ошалевшие хриплые вопли, будто бы пребывая в ужасе от свершившегося над ним надругательства.
– Ну, показывай, что у тебя, – небрежно проговорил Жорик, входя в образ уважаемого и успешного бизнесмена – во всяком случае, настолько, насколько мог себе такого представить.
Петров потер руки и повел своего новоиспеченного делового партнера к камере морозильника.
Платон, сгорбившись, сидел в правом, ближнем к двери углу, стараясь не прислоняться спиной к заиндевевшей стене и не смотреть на молчаливые изувеченные трупы, укрытые, будто короткими саванами, голубоватой упаковочной пленкой. За полчаса он успел промерзнуть до самых костей. Холод и страх вынудили его дважды помочиться в противоположном углу – прихотливо изогнутая струя била сразу во все стороны, орошая брызгами не только пол, но и стены, ботинки и брюки, и подтверждая неприятные предположения о том, что в постели с Анечкой он не только спал пьяным сном, но смог еще и кое-что сделать, может, что и не один раз. Время шло медленно, будто тоже застыло в ледяном воздухе морозильника. Чтобы хоть чем-то занять и отвлечь то и дело срывающийся в панику дрожащий рассудок, Платон возобновил мысленный диалог со Всевышним. В силу того, что ресурс обещаний в обмен на спасение полностью исчерпался – дело дошло даже до клятвенных заверений креститься и ходить в церковь каждое воскресенье – он взялся за покаяние: сидел и старательно вспоминал все случаи своих пьяных измен и разгульных попоек. За этим занятием его и застали Петров и Жорик.
Лязгнули железом замки и толстая стальная дверь холодильной камеры приоткрылась. Платон поднял слезящиеся от мороза глаза. На пороге, в белой поварской куртке, стоял выкупивший его у коварных патрульных коренастый мужчина и какой-то молодой человек: невысокий, очень худой, остроносый, с глазами навыкате. Одет он был в короткую кожаную курточку, рубашку из тонкой ткани с мелким цветным узором, от которого рябило в глазах, узкие джинсы, обтягивающие хилые ноги, и черные блестящие туфли. В одной руке молодой человек держал смартфон с логотипом в виде огрызка, на пальце другой вертел связку ключей от автомобиля. На тощем запястье свободно болтались массивные часы, похожие на огромную гайку и кричаще поддельные. Некоторое время он, прищурившись, смотрел на Платона, потом повернулся к Петрову и нарочито пренебрежительным тоном поинтересовался:
– Это, что ли?
Голос был тонким и ломким.
– Жора, товар высшего класса, – отозвался Петров. – Упитанный, чистый, белый, сам посмотри. Я думаю, в самый раз.
Молодой человек снова бросил на Петрова скучающий взгляд, отвернулся, величественно произнес:
– Ладно, беру, – и вышел за дверь.
Петров подошел к скрючившемуся на полу Платону, схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги.
– Пойдем. Отдаю тебя в хорошие руки.
Они вышли в короткий и полутемный коридор, ведущий к черному ходу. Платон увидел впереди синеватый прямоугольник открытой двери, чернеющие очертания кустов и высоких деревьев, и тут в голове у него словно что-то замкнуло. Он резко остановился, крутанулся на месте, вывернулся из цепкой хватки не ожидавшего такого маневра Петрова и с диким криком рванулся вперед. Плевать на связанные за спиной руки, только бы выскочить наружу, в темноту, в ночь, лес, завалиться в кусты, спрятаться, скрыться, исчезнуть, да хоть прыгнуть с обрыва в реку, только бы убежать – из этого жуткого места с морозильником, полных распотрошенных трупов, из дикой, не укладывающейся в голове ситуации, а если повезет, так и вовсе проснуться. Платон несся по коридору прямо на остановившегося на пороге Жорика; тот, услышав за спиной топот и крики, в недоумении обернулся, и Платон, не снижая скорости, с разгона врезался в него всем своим весом.
Ощущение было такое, что он ударился о металлический столб.
По всем законам физики, Платон должен был снести костлявого парня, будто тараном, но видимо, в невероятной, кошмарной реальности, в которой он вдруг оказался, действовали иные законы: Платон больно приложился плечом о тощую грудь, будто собранную из стальных прутьев, отлетел к стене и упал лицом вниз, разодрав щеку и нос о жесткий плиточный пол. Набежавший сзади Петров громко выругался, взмахнул ногой и с размаху врезал Платону тяжелым ботинком по почкам, так, что у того перехватило дыхание, а из раскрытого рта вырвался сдавленный писк. Следующий удар пришелся по ляжке, другой заставил затрещать ребра; Платон улиткой свернулся на грязной кафельной плитке, стараясь отползти из-под града пинков и уберечь голову, которую не в силах был защитить связанными за спиной руками.
– Э, хватит, хватит! – закричал Жорик. – Испортишь!
Петров остановился, хрипло выдохнул и присел на корточки рядом с Платоном.
– Ты что же, гад, делаешь? – прошипел он. – Обратно в морозилку захотел?
Платон молчал. Он не хотел уже ничего. И даже не удивился, когда его опять засунули в багажник автомобиля.
– Какой-то он беспокойный, – заметил Жорик, с силой захлопывая крышку.
Петров пожал плечами.
– Бывает. Позвони, как все сделаешь.
Жорик заверил его, что непременно, и сел в машину. Несчастный автомобиль мигнул воспаленными огнями габаритных фонарей, издал истошный, надтреснутый рев и сорвался с места так, словно сидящий за рулем Жорик вместо педали газа вдавил ему в многострадальный ржавеющий корпус зазубренную острую шпору.
Петров посмотрел вдаль удаляющемуся БМВ, закурил и выдохнул серый дым в прозрачный холодный воздух. Предпринимательские таланты своего новоиспеченного торгового представителя он не переоценивал, но надеялся на высокий уровень мотивации: деньги для Жорика были едва ли не важнее, чем пропитание; да и перед отцом будет не так стыдно: вот, скажет, папа, смотри, я тоже добытчик. Ладно, поживем – увидим. Теперь нужно только ждать.
Петров докурил, щелчком отправил рассыпающий искры окурок во тьму и вернулся к себе в кабинет.
Он как раз заканчивал проверку поданных администраторами расчетов рабочих смен, зарплат, премий и штрафов за прошедший месяц, когда старый особняк вдруг вздрогнул, как от подземного толчка. Где-то зазвенело, разбившись, стекло. На кухне заволновались, перекрикиваясь, громкие голоса, а потом раздался звук, похожий на приглушенный взрыв, за ним – шипение, треск, металлический грохот и пронзительный вопль. Петров выскочил из-за стола, больно ударившись бедром о его край, распахнул дверь и бросился в горячий цех кухни.