— Да, он знал.
— А вчера или сегодня с утра никто его не посещал?
Артамонова отрицательно качает головой.
— Не звонил? Нежданное письмо… нет? Я, понимаете ли, все пытаюсь сообразить, не назначил ли ему кто-либо встречу.
— В рабочее время надо быть на работе. Без всяких встреч!
За ее тоном Знаменский угадывает раздражение, отголосок свежей ссоры.
— В поведении вашего мужа появилось что-нибудь тревожное? Давно это?
Артамонова снова оборачивается к управляющему протестующим движением. Тот виновато разводит руками: дескать, что поделаешь.
— Сегодня утром, например, как вы расстались? — настаивает Знаменский.
— Как всегда. — Всем видом Артамонова дает понять, что Знаменский лезет в сугубо личные дела.
— А если я попрошу вас вспомнить получше?
И против воли женщина вспоминает утреннюю сцену.
…Всхлипывая, она одевала ребенка, а муж мялся рядом, страдающий и сердитый.
— Я хоть раз не ночевал? — спрашивал он. — Или меня с кем видели? Ну какие у тебя основания? Нет же оснований!
— Не обязательно видеть… Я чувствую. Ты стал мне врать. Это самое ужасное — ты стал врать!
— Ну с чего ты вдруг взяла, Галя… Вот забрала себе в голову неизвестно что… — бормочет Артамонов упавшим голосом и нерешительно трогает жену за плечо. — Галочка… — Она отталкивает руку.
Потеряв надежду на примирение, Артамонов ушел…
Артамонова отгоняет воспоминание.
— Мы расстались, как обычно, — холодно говорит она чудовищно бестактному товарищу. — Мне неприятен разговор с вами. Извините.
По улице перед зданием конторы прогуливаются сестра Артамоновой с мужем. Из дверей густо валят служащие, отъезжают машины: рабочий день кончился.
Томин подходит к «Волге», которая привезла их со Знаменским (и теперь осталась тут в одиночестве), что-то говорит шоферу и снова скрывается в подъезде.
Шофер, читавший книгу, начинает исподтишка приглядывать за нашей парой.
— Следователь?.. — переспрашивает Артамонова у Знаменского, преградившего ей выход в коридор.
Он берет ее под локоть, возвращает и усаживает на прежнее место.
— Мои вопросы могут казаться нелепыми, даже нескромными, но на самом деле они носят чисто профессиональный характер. Вы понимаете, Галина Степановна?
Та делает неопределенное движение.
— Кто-нибудь из близких или друзей вашего мужа живет за городом?
— Родители. Под Загорском.
— Очень хорошо. А по Калужскому шоссе?
— Ннет… не знаю.
— Кстати, сколько у него могло быть с собой денег? — Пал Палыч делает вид, что вопрос возник у него случайно.
— Я по карманам не шарю! — Артамонова добавляет драматическим шепотом: — Какой позор!
Получается аффектированно, и не поймешь, действительно ей неприятен этот вопрос или это притворство. Но при каждом следующем ответе понятно, что никакого притворства тут нет, что слова: «Какой позор!» — ее искреннее отношение к подобным поступкам.
— Не волнуйтесь, — говорит Пал Палыч. — Нам нужно выяснить простую вещь: какую примерно сумму мог иметь с собой ваш муж.
— Рублей пять… семь…
— Вы контролируете его расходы?
— По-моему, это естественно.
— Значит, больше — исключено?
— Ннет… — выдавливает женщина страдальчески. — Раз он отсутствует… возможно, у него и была крупная сумма.
— Порядка?
— Сто рублей… даже сто пятьдесят, я допускаю. Ему предложили какие-то фары, колпаки…
— А если бы у вашего мужа обнаружились не сотни, а тысячи рублей?
Артамонова вскидывает руки к вискам и замирает в ужасе.
— Как бы вы их объяснили?
— Это не его, не его, нет! — громкой лихорадочной скороговоркой открещивается она. — Это чужие. Чьи-нибудь, конечно…
— Чьи же?
— Спросите, Толя скажет. Он объяснит. Его спрашивали?
— Меня интересует ваше мнение.
— Я не знаю. Какие тысячи? Немыслимо! — Она вдруг находит единственную точку опоры в охватившем ее смятении: — Я вам не верю! — Отнимает руки от лица, отчаянно сцепляет на коленях. — Не верю!
Изумленный управляющий застывает с открытым ртом.
Пара на улице скрывается за углом, через минуту возвращается, и мужчина перехватывает взгляд шофера.
— Фиалки пахнут не тем, — говорит он. — Пойду разбираться.
— Я с тобой!
— Только ни во что не вмешивайся.
— Почему это?
— Потому что так надо!
Они сворачивают к подъезду.
Пал Палыч в раздумье: рассказать Артамоновой правду или еще погодить. Колебания прерывает Томин, знаком вызывающий его в коридор.
— Паша, родственники волнуются. Этот шурин или деверь рвется к тебе.
— Милости просим. А ты поприсутствуй — как там сестры встретятся.
Оба возвращаются в кабинет.
— Галина Степановна, наш сотрудник вас проводит.
Артамонова молча выходит в сопровождении Томина. Знаменский набирает ноль-два.
— Дежурного по городу.
На месте дорожного происшествия рядом с «Волгой» расстелен кусок брезента, на нем разложены предметы, найденные в машине Артамонова: бумажник с документами, сигареты, зажигалка, аптечка, уже известный нам чемодан, разорвавшийся газетный сверток с чеканкой по металлу, сплющенная шляпа и плащ.
Фотограф делает снимки, щелкая аппаратом.
— Попросить, чтобы поставили на колеса, Зинаида Яновна? — спрашивает молодой эксперт, указывая на лежащую в кювете «Волгу».
— Да, пожалуй, — но, помедлив, говорит: — Погодите, Володя, возьмем-ка пробы грунта. И с протекторов и с днища. Смотрите, какие нашлепки грязи.
— Хвойные иголки прилипли, — замечает молодой эксперт, присматриваясь.
— Проселочная дорога, Володя.
— Благодарю за услугу, Дмитрий Савельич, — прощается с управляющим конторой Знаменский. — Доверите мне еще на часок кабинет?
— Хоть до утра.
Управляющий берет свой журнал, кепку… и не выдерживает:
— Простите стариковское любопытство — вправду, тысячи?
— Вправду.
— А… сколько же?
Знаменский не успевает ответить, как на пороге появляется шурин Артамонова, приятной наружности, лет сорока.
— Бардин, — представляется он.
— Знаменский, — так же коротко отзывается Пал Палыч.
Сделав Знаменскому ручкой за спиной Бардина, разочарованный управляющий покидает кабинет.
— Бедный Анатолий! — восклицает Бардин. — Хорошо, что пока Галине не сказали, я боялся застать ее в истерике.
— О чем не сказали?
— Но у него же авария?
— Откуда вам известно?
— Машины на обычном месте нет, самого нет, а здесь милиция… — Бардин разводит руками: дескать, все ясно. — Он в больнице?
— Нет. В морге.
— Разбился?!..
Бардин сгибается, упирается лбом в сжатые кулаки…
…Три дня назад в теплый солнечный день они гуляли в парке: обе сестры с мужьями и на плече у Артамонова трехлетний сынишка. Женщины с мальчиком отправились на качели, а мужчины, наблюдая за их весельем, пили пиво неподалеку, и Артамонов повторял с тоской:
— Думал, буду другой человек… жизнь увижу… вроде достиг, а все не то…
— Мы давно это обговорили, Толька, — отозвался Бардин с раздражением. — Знал, на что идешь.
— Много я знал… Все не так, и не пойму, что делать… Тупик!..
— Куда вы сегодня вместе собирались? — слышит Бардин голос Знаменского и возвращается в настоящее.
— К теще на именины, — тяжело вздыхает он. — А вы не из ГАИ?
— Нет, не из ГАИ… Было заранее уговорено заехать за Артамоновым?
— Они с Галиной повздорили что-то. Думали по дороге их помирить. Кому нужны постные лица за столом? Простите, с кем имею честь разговаривать?
Знаменский подает удостоверение. Бардин разглядывает его дольше, чем требуется: внутренне готовится к серьезному разговору.
— Куда мог отправиться Артамонов, если день на службе не разъездной?
— Тут, скорей, Галина…
— Галина Степановна сочла мои вопросы странными.
— Да?
— А вам они не кажутся странными?
— Что прикидываться! Раз вы с Петровки, очевидно, не просто авария. Что-то еще вас смущает… — Он выжидающе замолкает, но Знаменский не отрицает и не подтверждает. — Потому вы от Галины и скрыли, чтобы разговор не потонул в слезах… Так что вопросы, я понимаю, любые возможны. Пожалуйста.
Бардин держится свободно и с достоинством, но Пал Палыч не спешит переходить на доверительный тон. Meшает скрытое давление собеседника: ну спрашивайте, спрашивайте, у меня готовы ответы!
Бардин первый прерывает паузу.
— Я должен помочь, чтобы рассеялось недоразумение. Толя парень безобидный. Возможно только недоразумение.
Пал Палыч — что с ним случается редко — пускается на хитрость: прикидывается простачком.
— Если безобидный, куда я дену подозрительный факт? Мелкий служащий, скромная зарплата — и вдруг…
— Что?
— А то, что начальство с меня голову снимет, если я не выясню, куда и зачем ваш родственник катался. На Калужском шоссе угораздило, пятидесятый километр. Какая нужда его погнала?
— А он… по дороге туда или обратно?
— Обратно, — говорит Пал Палыч, «не замечая» острого интереса собеседника.
Бардин узнал нечто важное.
— Ах, Толя, Толя, — бормочет он, быстро решая что-то для себя, и потом спрашивает осторожно: — Позвольте догадку: при нем нашли крупные деньги, да?
— Откуда им быть? — уклоняется Знаменский. Тон намеренно фальшив.
— В принципе, могло быть такое совпадение. Толя знал мою давнюю мечту — катер высокого класса. И недавно был разговор: обещали ему что-то вроде долгосрочной ссуды. У одного человека.
Знаменский делает вид, что клюнул.
— У кого?
— Вы меня ставите в затруднительное положение. Анатолий по секрету, под честное слово… Я, правда, не относился серьезно, мало ли что наобещают… — Для достоверности Бардин должен немного поломаться, а Знаменский надавить.
— Нет уж, товарищ Бардин, досказывайте: у какого человека? На слово верить — должность у меня не та.
— Это верно… Ну что поделаешь — Климов. Здешний его приятель. Толя говорил: Климов «имеет выход на деньги».