– Пойдем, дружище, сегодня мы достаточно потрудились. Минуточку, молодой человек, – бросил он рабочему. – Дайте-ка молоток и пару гвоздей. Через четверть часа я пришлю вам его обратно с ассистентом.
На центральной площади студийного города Басби подошел к афишной тумбе и прибил к ней копию объявления. Он и не заметил, что закрыл ею афишу фильмы «Следы на песке» с испуганным лицом дивы Верде.
А скоро маэстро Басби вместе с Сидни уже сидели на веранде ресторана – в знаменитом «Мезонине Мозжухина», что нависал над морем. Крышей заведению служили ветви старых пихт. Владельцем же был сам прославленный актер. Притча во языцах: так испугался бунта семнадцатого года, что сбежал во Францию. Однако вернулся с триумфом: его тамошний фильм про английского трагика не сходил с европейских экранов несколько лет. Но приятели не обращали внимания ни на хозяина, томным взглядом окидывающего свои владения, ни на изнеженную Иду Верде, что скандалила за столиком у обрыва, ни на знаменитое семейство брутального героя-любовника Николая Баталова. Ибо Сидни рисовал перед «маэстро Басби» фантасмагорические картины.
– Мои бумаги. Чертежи. That is – миракл! Revolution! Синема can speak! Sound! Звук, you see? Everybody говорить!
– Ну, конечно, – скептически улыбался Басби. – Мотор авто рычит! Обманутый муж кричит! Зрители падают в обморок, да?
– Oh, yes! – Сидни перемахивал с английского на ломаный русский, возвращался к родному языку и, вонзив вилку в поджаристую корочку цыпленка «табака», размахивал в воздухе распятой птицей. На них оборачивались. Басби делал извиняющиеся жесты – «однако бывает», «празднуем ангажемент-с», «заморский турист». Подошел обеспокоенный распорядитель. Басби сунул ему купюру, и тот, благосклонно кивая, двинулся дальше вдоль столиков – то ручку поцелует, то потреплет дитя по льняной головке, то шаркнет ножкой. Басби исхитрился поймать цыпленка, сорвавшегося с вилки и готовившегося спланировать на пышные локоны дамы за соседним столиком. Оп! И оторвано хрустящее крылышко. Оп! И подхвачен стаканчик с местным терпким вином.
– Сидни, дружище! Люблю тебя как брата, потому что ты брат мне по воображаемому миру. В нем мы танцуем вдоль бульваров, а продавщицы кренделей поют нам приветственные куплеты. Но, милый мой, твое изобретение совершенно лишено смысла. Синематограф прекрасно обходится без звука. Придумай-ка мне лучше несколько механизмов для театральной сцены – я, знаешь ли, нанят постановщиком. Мюзикл! А хочешь заняться звуками – давай сочиним симфонию гудков! Разложим оркестровку на автомобильные гудки, паровозы подключим – весь городок вздрогнет от эдакого концерта! Андестэнд?
Сидни сокрушенно качал головой, хотя было видно, что идея с автомобильными гудками пришлась ему по вкусу. А раскрасневшийся Басби смотрел на морской ковер, что расстилался внизу, на автостраду, лентой вьющуюся вдоль берега и уходящую в горы, где уже зажигались огни на виллах, и все насыщеннее синело безмятежное небо. Он оглянулся на посетителей ресторации – жемчуга в женских прическах, золотые булавки в галстуках, музыканты дразнят звуками изнеженного танго. Никто, никто из завсегдатаев пока не знает его. Но пройдет совсем немного времени… Ему показалось, он слышит голоса – все окликают его, ласкают комплиментами, розы в вырезах девичьих платьев, летают смычки скрипок. А Сидни тихо-тихо и без остановки лопотал что-то по-английски, то жмурясь от неведомого удовольствия, то хмурясь на неведомые нападки. Он сидел спиной к обществу, опершись подбородком о руку. Он не видел ни моря, ни зажигающихся огней, ни блеска бриллиантовой пыли, которой дамы обсыпали свои платья. В голове у него крутились шестеренки звукозаписывающего устройства, сходились и расходились магнитные волны.
Совсем стемнело, и двое приятелей шли по песчаной полоске пляжа, напевая песенку, которой маэстро Басби собирал, бывало, обитателей лайнера «Георг Пятый» на танцы. «Шикарный Басби обнимает небосклон! Шикарный Басби вам заводит патефон». Маэстро снял изобретателю номер в своем отеле – у самого Сидни не было ни гроша.
Глава V Лидия испытывает незнакомые ощущения
– Ну, милая, ну, попробуй сделать то, что советовал доктор Ман! Расслабься, прислушайся к своим ощущениям. Он предлагал неможко вывернуть наружу ступни и колени. Пожалуйста! – Збигнев Збарски лежал на жене. Он заботливо подоткнул пуховое одеяло, чтобы противный холодный воздух не проник к ее вечно тревожащемуся телу. И успел вовремя сдвинуть с пяток краешек – а то она «ими задыхалась». И… Да разве сложно для любящего человека производить все эти милые ухищрения? – Подумай, детка, о чем-нибудь приятном, – нежно ворковал он на ухо Лидии, целуя ее белое плечо, ухо, жесткие волосы. И, опираясь на руки, пытался удержать свой вес в воздухе. Однако на этот раз фокус не удался. Его обожаемая Лидия заныла:
– Ты так давишь, что у меня начинается клаустрофобия! Ах, боже, я сейчас задохнусь, – она принялась глотать ртом воздух. – Скорей отодвинься! Скорей же!
Збышек откинулся на подушку. И приказал себе сохранять спокойствие. В сущности, он был очень уравновешенным человеком. Среди мятых простыней он нащупал журнал – любимый Лидией «Вестник домашнего спирита» – и стал обмахивать жену. Безмятежность – его девиз. Только так можно пережить будни его неги. Неги страсти.
Лидия тяжело дышала, широко открыв рот. Но, увидев кроткую улыбку мужа, тут же почувствовала себя виноватой.
– Ну, прости меня. Давай попробуем еще раз. Я готова. Только не дави, ладно? Ты же мой любимый…
– Давай! – как ни в чем не бывало сговорчиво отозвался Збышек, и через мгновение два тела, соединившись, уже опять мерно покачивались. Збышека подхватила волна наслаждения, и он отдался ей и плыл, и доверчиво целовал мягкую шею, пахнущую любимым фиалковым запахом, и…
– Как ты громко дышишь! – буркнула Лидия. – Так о чем же приятном думать?
– Подумай, о чем мне давеча рассказывала – о хризантемах в лунном свете. Ведь тебе было приятно на них смотреть? Ты сама говорила, что так и таяла. А? – с надеждой спросил он. И попытался возобновить свой сладостный путь, пока волна не остыла.
– Хризантемы… – задумчиво повторила Лидия, и действительно что-то в ней ослабло, она откинула голову, взгляд ее из тревожного сделался задумчивым, рука поглаживала слегка вспотевшую раскачивающуюся мужнину спину. – Ах, дорогой, все равно я никак не могу сосредоточиться. Ничего не получится! Никакого оргазмуса не будет. Да и какая от него польза для моих нервов, не понимаю!
– Получится… получится, – задыхался Збышек. «Если сейчас капнет слеза, пиши пропало! Но, может быть, обойдется», – мелькнула мысль в его затуманенной голове, а сладкий жар неостановимо гнал к волшебным мгновеньям. – Ты, моя радость, – голос растаял, и слова превратились в стон.
Через минуту он спохватился и уже смотрел Лидии в глаза, и целовал их, и благодарил Создателя за то, что слезы все-таки не потекли по ее знаменитым щекам. Маневр с хризантемой! Получилось!
– Однако, детка, это действительно очень полезно для нервов. – Збарски привлек к себе надувшуюся жену. – Доктор Манн – светило. Мы должны следовать его методике и делать все упражнения, которые он рекомендовал. Давай еще раз прочтем список.
Збгнев понял, что со списком немножко переборщил и слез не миновать, но было поздно. Скоро он уже вытирал мокрое плечо краешком простыни и наливал минеральную воду в хрустальный стаканчик.
– Я ничего не чувствую, ничего не чувствую, ничего! – в отчаянии шептала Лидия.
– Пожалуйста, успокойся, детка. Найдем другого доктора. Если ты не устала, позволь мне… – он нырнул под одеяло.
– Ах, нет-нет, устала! Ты даже не представляешь, как я устала! Лучше капли, – белая рука указала на шеренгу флаконов. – Не те. Вот эти, да!
По комнате разлился запах лаванды и апельсинового масла.
– Это успокоительный сбор номер три? Что написано на сигнатуре, милый?
Утром Лидия выехала из дома в растрепанных чувствах. Растерянность владела ею уже несколько дней и даже отчасти победила панические атаки. Раньше она просыпалась ночью в одно мгновение, будто от укола, и ее охватывал тихий ужас, в полусне казавшийся серым туманом, где пряталось чудовище. Страх находил себе разные причины: вдруг на съемках порвется платье или рухнет декорация, или… – этой мысли Лидия не подпускала, обороняясь на расстоянии, – няня Марыси не уследит, и на маленькие белые ручки прольется горячее какао! Нынче же страхи временно уступили грезам, причем непонятного происхождения. Некто невидимый слонялся по ее снам. Некто неслышимый что-то нашептывал. Случались приступы головокружения. А Збышек все свое – про доктора Манна и упражнения! Господи, что интересного в том, чтобы непрестанно ее гладить и жать – казалось бы, можно еще чем-то увлечься, например, коллекционированием картин. Столько художников приезжает в Ялту на вакации! Среди них попадаются весьма недурные. Занял бы и время, и мысли. А он все вьется, вьется вокруг нее, суетится, опекает, кудахчет, как курица, раскидывает над ней крылья, стараясь укрыть от… Лидия задумалась – от чего же? Да от всего. Збышек пытается укрыть ее от всего на свете. Дай ему волю – укутал бы в ватное одеяло и ни на минуту не выпускал из дома. Боится за нее. Смертельно боится. Она ему благодарна. Он ее самый близкий, самый родной человек, но… Но его трепыхания как будто дают право на существование ее страхам, придавая им статус реальности.
Автомобиль – кремового цвета «Бьюик» – нес Лидию вдоль набережной. Она увидела промелькнувшую знакомую вывеску и успела подумать, что пора наведаться к спиритичке фрау Дагмар, у которой старалась бывать не реже, чем раз в неделю. Но машина свернула в маленькую улочку, едва протиснулась меж стен старых домов и лавок зеленщиков, в неположенном месте пересекла торговую авеню – и вот шофер уже подруливал к театру, где Лидия предполагала встретиться с писателем, у которого студия покупала для постановки новую повесть «Строгий дедушка», – с господином Олешей.