— Может, у меня тоже в духовке грязная посуда. — Он посмотрел на нее через плечо, лицо его приняло озадаченное выражение: это, что ли, она у него на постели сидит?
Ишь ты какой, подумала Тони про себя.
— Готова поспорить, у вас там ее нет.
Легкая улыбка тронула уголки его губ.
— Согласен, нет.
Простите меня, мадам Йелтси.
Он подошел и бросил рядом с ней на кровать кучу одежды, которой хватило бы на целую неделю.
— Посмотрите, может, что-нибудь подойдет.
Тони начала рассеянно перебирать вещи, всей кожей ощущая стоящего над ней широкоплечего мужчину, у которого за строгим выражением глаз — и губ — прячется улыбка. Она почти не видела всех этих фланелевых рубашек, джинсов и свитеров.
Она наедине с великолепным мужчиной. В его спальне. Перебирает тряпки.
— А бюстгальтера у вас не найдется? — спросила она с шутливой озабоченностью, всеми силами стараясь вернуть себе былую легкость, которая позволяла ей кокетничать и флиртовать. Впрочем, вполне невинно.
Может, ей просто до смерти необходимо, чтобы он улыбнулся еще раз?
А ведь всего какой-то час назад она точно знала, чего хотела.
— К сожалению, ист.
Ну как его расшевелить?
— Ладно, что-нибудь придумаю, — сказала она, как бы размышляя сама с собой.
Удивительно, но он покраснел.
— Ну вот и хорошо. — Гаррет в один миг оказался у двери и распахнул ее, недвусмысленно приглашая Тони покинуть его владения.
Она сгребла в охапку отобранные вещи и протиснулась мимо него. Возможно, она, конечно, ошибается, но дверь за ее спиной вроде как-то уж очень сильно хлопнула.
Когда она вышла, Гаррет еще с минуту стоял с закрытыми глазами, опершись о притолоку.
Великий Боже, прости и помилуй.
Первое, что пришло в голову, когда раздался стук в дверь, было: о, Боже, предсказание из коробки с печеньем насчет «постели», похоже, станет реальностью.
И тут же понял, что это совсем не то, чего ему бы хотелось.
Он теперь отвечает за маленькую девочку, которой в ближайшие лет двенадцать должен будет показывать пример, помогать найти свое место в этом диком мире.
А Тони, как он понял, женщина совсем другого сорта. Почему-то он был уверен, что ей суждено выйти замуж за кого-то совсем другого.
Но как хороша, какие формы!
Слава богу, ему есть чем заняться. Не только воспитание Анжелики. Еще и работа. Та, что дает хлеб насущный и поглощает все время, не говоря уж о душе.
Гаррет подошел к окну, посмотрел на заснеженный двор, перевел взгляд на горы. Гора Гарибальди, Бриллиантовая Голова, Черный Клык — вот они все, почти у него во дворе.
Он вздохнул, довольный — или таким ему хотелось выглядеть в собственных глазах, — и отошел от окна.
Фотография в серебряной рамке на комоде — его брат с женой. Он никогда не видел, чтобы муж и жена так любили друг друга. Они смеялись и играли друг с другом, словно дети.
Много лет назад он решил, что не женится, пока не встретит такую любовь. Он тогда еще не знал, как это редко бывает. Сейчас знает, но все равно ни о чем не жалеет.
То есть в принципе не жалеет. Но иногда, в такие долгие ночи, как эта, на исходе суровой, морозной зимы, он чувствует себя одиноким. Какая-то точка в душе болит и ноет.
Это не имеет никакого отношения к появлению этой чужачки, которая не поймешь что собою представляет. Ни малейшего. У нее в комнате скрипнули кроватные пружины.
Ну ладно, может быть, какое-то отношение все же имеет.
Сумасшествие, со вздохом сказал себе Гаррет. Он разделся и натянул тонкие спортивные штаны. Вообще-то, он всегда спал голый, но с приездом Анжелики пришлось от этого отказаться — она иногда кричала по ночам так жалобно и надрывно, что надо было срочно бежать, не теряя ни секунды на одевание. Гаррет залез под одеяло, скрестил руки под головой и уставился глазами в потолок.
Он представил себе Тони, ее полные губы, рыжие, как пламя, волосы, соблазнительную фигуру и то, как она пробует снег на вкус. Потом возникли ее грустные глаза — это когда он сказал ей о гибели брата.
Сумасшествие, снова сказал он себе.
Или, может быть, чудо, отозвались горы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Тони открыла глаза и тихонько ойкнула: на нее, глаза в глаза, смотрел ангел.
Округлые щечки, завитки черных волос, широко расставленные сапфировые глаза, в которых пляшут веселые искорки.
В следующий момент вспомнила: Анжелика. Но первоначальное чувство радости и удивления не исчезло.
В своей хорошенькой красной ночной рубашке с белой ленточкой у шеи девочка была почти точь-в-точь ангел, которого, сколько Тони себя помнит, они с мамой сажали на верхушку рождественской елки.
— Можно я буду звать тебя тетей?
Пожалуй, спросонья сразу и не сообразишь. Конечно, этот ребенок вызывает у нее необычайно теплое чувство. Но все же они ведь чужие. И потом, Тони совсем не уверена, что сможет выступать в качестве «тети» по отношению к «дяде».
Гаррет. Судя по тому, с какой легкостью он всплыл у нее перед глазами, она поняла, что он просто не уходил, оставаясь у нее в сновидениях.
— Может, лучше тебе звать меня просто Тони?
Анжелика разочарованно поморщилась.
— Ну пожалуйста, — протянула она тихонько.
Разве перед этим устоишь?
— Ладно, раз уж тебе так хочется, зови меня «тетя», — сказала Тони и была вознаграждена улыбкой, осветившей всю комнату и ее душу.
— Еще как хочется! — воскликнула Анжелика. — Тони — это ведь мальчишеское имя, разве нет? Я даже знала одного мальчишку, которого так звали. Он был такой противный.
— Вообще-то, мое полное имя Антония. Как у тебя — полное имя Анжелика, а короткое — Анджи.
— А анти[1] так же похоже на Антонию, как и Тони! — победно проговорила Анжелика.
— Ну, в общем, да.
— А ты знаешь, что у тебя глаза как у енота?
— Анжелика!
В дверях стоял Гаррет в черных джинсах и плотной черной рубашке. Он выглядел не таким серьезным, как прошлым вечером, а слегка влажные волосы и матовость щек говорили о том, что он уже успел побриться и принять душ. В руке у него была чашка с дымящимся кофе, и ноздри Тони защекотал упоительный аромат кофе вперемешку со свежим запахом мужского лосьона.
И тут случилось то, чего Тони никак от себя не ожидала, — сердце подпрыгнуло и забилось, словно пойманная бабочка. Это был тот самый романтический бред, который мадам Йелтси на дух не переносила, а сама Тони весело высмеивала, к величайшему удовольствию мадам.
Оказалось, что просто Тони никогда ничего подобного не испытывала.
А когда это происходит с тобой, тут уж не до смеха.
Ей вспомнился сон, приснившийся этой ночью.
Она стоит в высокой траве на берегу реки, на ней длинное струящееся белое платье, а перед ней — он в охотничьих кожаных штанах с бахромой. Он смотрит на нее сверху веселыми глазами, как будто только что смеялся. Когда и где это происходило?
В сладостный миг между сном и пробуждением как-то само собой разумелось, что так было всегда и всегда она знала его и была с ним.
Тони украдкой взглянула на Гаррета. Он совсем не походил на человека, который часто смеется или способен поверить в судьбу. В его голубых, как и у племянницы, глазах не было веселья. В их глубине что-то таилось, и на четко очерченных, твердых губах ни следа улыбки. Лицо человека, привыкшего распоряжаться и без колебаний принимающего трудные решения. И они, эти решения, наложили свой отпечаток на его лицо и душу.
— Анжелика! — Строгий голос отвлек Тони от ее мыслей. — Я же тебе говорил: не мешай леди спать.
Глаза как у енота, вспомнилось Тони. Наверное, тушь с ресниц размазалась под глазами. Как бы незаметно спрятаться под одеяло?
— Она уже выспалась, — заявила Анжелика. — Правда, тетя?
Тони бросила беспомощный взгляд на пачку бумажных салфеток рядом с кроватью. Может, как-то прикрыть лицо?
— Тетя? — повторил Гаррет. — Анжелика, по-моему, мы это уже обсуждали?
— А мы с тетей тоже сегодня утром обсуждали, и она сказала, что согласна.
Гаррет мрачно взглянул на Тони, которая как раз обдумывала, как бы так потеатральнее воздеть руки ко лбу и заодно прикрыть черноту под глазами.
— Я согласна, если согласится твой дядя, — сказала она Анжелике.
— Ее полное имя Антонио…
— Антония, — бессильно поправила Тони.
— Просто ужасное имя, — с обезоруживающей откровенностью заявила Анжелика. — А Тони — это мальчишеское имя, а она совсем не похожа на мальчишку, поэтому я решила называть ее анти[2], и она согласилась. Антонио. А глаза у нее как у енота. Ты заметил?
Гаррет будто в раздумье посмотрел на нее.
— Да нет, не заметил.
Что-то произошло у него с голосом — он как будто дрогнул.
— Да вот же, посмотри, вот здесь, — возмущенно проговорила Анжелика, проводя пальчиками у Тони под глазами.
— Анжелика! Прекрати!
Он явно еле сдерживал смех. Вот, значит, кто умеет вытаскивать его глубоко запрятанную веселость.
Она и сама еле удерживалась, чтобы не расхохотаться. Анжелика с расстроенным видом спрятала руки за спину и повернулась к дяде.
— Я просто хотела тебе показать.
— Только невоспитанные дети показывают на такие вещи.
— Я очень хочу быть воспитанной девочкой.
— Вот и хорошо. А сейчас мы пойдем завтракать, а Тони…
— Тетя!
— Тони, — повторил он твердо, — присоединится к нам, как только будет готова.
— Посмотри, посмотри! — закричала Анжелика, глядя широко раскрытыми глазами на свои пальцы. — У меня остались енотские глаза! — Она повернулась к Тони: — Ты пачкаешься, как та черная ручка, которую дядя не велел мне брать.
Наступило напряженное молчание. Тони бросила взгляд на Гаррета — лицо у него было непроницаемо, но плечи подрагивали. Было ясно, что ему очень хочется приструнить племянницу, но он боится открыть рот.