Примерно в то же время четырнадцатилетний Брюс Спрингстин вошел в музыкальный отдел магазина «Ньюбери» в городе Фрихолд, штат Нью-Джерси, и увидел альбом «Meet the Beatles». Он по-прежнему убежден, что это «величайший конверт пластинки всех времен… На нем была одна надпись: «Meet the Beatles»[291]. Именно этого мне и хотелось. Эти четыре затененных лица, как скульптурные портреты на горе Рашмор[292], только в мире рок-н-ролла… А ПРИЧЕСКИ… ПРИЧЕСКИ. Что все это значило? Это было удивительно, это поражало. По радио же их не видно. Сегодня уже и не объяснишь, какой эффект оказывали их… ПРИЧЕСКИ».
Брюсу немедленно захотелось себе такую же. Про последствия он знал: «Порка, оскорбления, унижения, статус изгоя — со всем этим придется смириться». Когда отец увидел новую прическу Брюса, то «сперва расхохотался. Ему было смешно. Потом стало не смешно. Потом он разозлился. А потом, наконец, задал животрепещущий вопрос: «Брюс, ты педик?»».
Столь же нетерпимыми оказались почти все современники Брюса. Зато один или два единомышленника приготовились, во имя «Битлз», сносить насмешки всего мира. Собрав в кулак всю волю, они шли навстречу буре. «Я не обращал внимания на оскорбления, по возможности избегал драк и делал все, что от меня требовалось… Каждый день я ждал разборок».
Двадцатью годами ранее Фрэнк Синатра породил «синатраманию»: девушки бесновались на его выступлениях, заходясь пронзительными криками. В 1962-м композитор Джул Стайн объявил, что Синатра «победил рок-н-ролл», но, как оказалось, поспешил с предсказанием. У сорокадевятилетнего Синатры не было ни одного сингла в чартах, лишь один альбом занимал десятое место. А вот синглы «Битлз» удерживали в чартах первые пять мест, а альбомы — два первых. Синатра никак не мог с этим смириться. «Он искренне ненавидел рок-н-ролл, ненавидел «Битлз»… Он их просто презирал», — отмечал друг семьи Синатры, Рок Бриннер, которому в ту пору было семнадцать[293]. Как только по радио или телевизору начинали передавать выступление «Битлз», Синатра заставлял детей выключить передачу. «Длинные волосы выводили его из себя, — припоминал Джордж Джейкобс[294]. — Ему плевать было, насколько хороша новая музыка… он видел в ней лишь призыв к употреблению наркотиков»[295].
К концу 1964-го пришлось сдаться даже самым упертым британским противникам причесок в стиле битлов. В декабре того же года граф Маунтбеттен Бирманский, глава штаба обороны Великобритании, бывший лорд Адмиралтейства, последний генерал-губернатор Индии[296], попросил своего начальника секретариата Уильяма Эванса приобрести коробку битловских париков — «для внуков». Управляющий директор компании-производителя собственноручно доставил особый подарочный набор в «Бродлендз», гемпширскую резиденцию Маунтбеттена. «Маунтбеттен расхаживал в парике все Рождество», — вспоминал Эванс. Спустя год после критики причесок в палате лордов фельдмаршал Монтгомери исполнил поворот кругом, заявив, что собирается пригласить «Битлз» к себе в загородную резиденцию — «посмотреть, что они за люди».
Однако более деспотичные режимы стремились объявить прически битлов вне закона. В июле 1964 года президент Индонезии Сукарно объявил, что его правительство больше не намерено терпеть «прически а-ля «Битлз»» на головах индонезийской молодежи. «Несколько дней назад в нашу страну прибыла группа бестолковых молодых англичан, называющихся «Битлз», — заявил он на одном из своих выступлений. — У них волосы до бровей… Молодые люди, если среди вас найдутся те, кто вздумает подражать им, — берегитесь! По моему приказу индонезийская полиция будет останавливать всякого, кто появится с «обитленной» головой, и обривать его наголо… Есть у нас полиция или нет? Запомните, запомните это мое распоряжение!»
В Советском Союзе пластинки «Битлз» были под запретом, а длинные волосы у мужчин — объявлены вне закона; повсюду велась антибитловская пропаганда. В 1966-м в программе новостей на единственном государственном телеканале показали гротескные фотографии членов группы и их визжащих поклонниц, сопроводив их комментариями, в которых мешались ужас и сарказм:
Поп-квартет «Битлз», какие они стиляги! Но когда они только начинали свою карьеру, то выходили на сцену в одних плавках, надев на шеи стульчаки от унитазов!
Потом они познакомились с доброй феей — лондонским дельцом Брайаном Эпстайном. Этот жулик сообразил, что на юношах можно неплохо заработать. А их поклонники, пораженные психозом, больше ничего не слышат. Люди бьются в истерике, вопят, теряют сознание! Обычный финал выступлений «Битлз» — разрушенные концертные залы и драки. Это мир, состоящий из четырех стен, обклеенных фотографиями четырех длинноволосых певцов.
Далее следовали сцены крайней нищеты на Глубоком Юге[297], безумные пляски подростков, куклуксклановцы у горящих крестов. Все это дополняло портрет западного безразличия к социальному неравенству.
Пляшите дальше, ребята, не смотрите по сторонам! Зачем вам знать, что происходит? Еще, еще, громче и быстрее! Вам на всех наплевать!
Михаил Сафонов был ленинградским школьником, когда по советскому радио прозвучала «A Hard Day’s Night» в качестве примера капиталистической песни о беспощадной погоне за деньгами. Так он впервые услышал «Битлз». Поначалу их музыка никак его не задела, но уже к концу 1965-го он подхватил битломанию в особо опасной форме. Со своими школьными приятелями он выменивал пластинки «Битлз» на черном рынке. По всему Советскому Союзу поклонники группы, такие же юные, как Михаил, переписывали тексты песен «Битлз», распространяли их и учили по ним английский язык. Самые непокорные вместо «Ленин» произносили «Леннон»[298], хотя за такое можно было лишиться всякой надежды на высшее образование. В одной школе поставили и показали по телевидению спектакль с судом над «Битлз», в котором обвинитель называл их «Жуками». В конце группу заочно признавали виновной в антиобщественном поведении. Однако приговор вызвал обратную реакцию. «Чем больше государство преследовало «Битлз», — вспоминает Михаил, — тем больше обнажались лживость и лицемерие советской идеологии. А нападая на то, во что влюбился весь мир, оно еще больше изолировало само себя. Мы лишь еще больше усомнились в правоте нашей любимой родины».
В школе Михаила прозвали Ринго, за то, что он перенял прическу битла. Окончив школу с серебряной медалью, он должен был явиться за наградой во Дворец культуры. Запретную прическу он скрыл, зачесав волосы на пробор и зафиксировав их подслащенной водой, чтобы имитировать допустимую длину. Однако на выходе группа милиционеров остановила его, как патлатого нарушителя, заметив, какой длины его волосы на самом деле. Отпустили, только когда он предъявил медаль.
Впоследствии Михаил стал старшим научным сотрудником Санкт-Петербургского института истории РАН. Оглядываясь назад, он верит, что «битломания подорвала фундамент советского общества… Можно даже утверждать, что для разрушения тоталитаризма в СССР они сделали больше, чем Солженицын и Сахаров».
Эта мысль может показаться странной, но ее подтверждают и Михаил Горбачев, и Владимир Путин. В мае 2003-го Пол приехал в Москву и дал концерт на Красной площади, где среди зрителей присутствовал и президент Путин. Он сказал Полу, что, когда советским мальчишкой услышал их песни, это стало для него «глотком свободы». В тот же самый приезд Пола бывший президент СССР Горбачев сказал ему: «Я твердо верю, что музыка «Битлз» научила советскую молодежь: есть и другая жизнь».
По мере того как волосы битлов постепенно отрастали, закрывая уши и воротники и ложась на плечи, их примеру следовали волосы и на других головах. Для молодежи они стали символом свободы и даже счастья. «Волосы у меня, может, и длинноваты, но это потому, что еще в раннем детстве в голове у меня отложилось: длинные волосы — счастье. И все благодаря «Битлз»», — говорит виолончелист Стивен Иссерлис[299], которому в 1967-м было девять лет.
Когда в начале того года вышла песня «Penny Lane», многие постоянные клиенты Гарри Биолетти, чью парикмахерскую она увековечила, ждали от него бури восторга.
«О боже мой, нет! — возразил он. — Я стриг битлов, еще когда они начинали в The Quarrymen. А их портреты я снял со стен. Такие прически вредны для дела. Я не предатель, но бизнес есть бизнес. У меня тут вообще короткие стрижки приветствуются».
Наш деревенский парикмахер в Суррее прикрепил к зеркалу карикатуру: двое мужчин в общественной уборной, один длинноволосый, другой с короткой стрижкой.
«Черт, ты меня напугал! — восклицает стриженый. — Я думал, ты девчонка!» В то время была популярна одна шутка: юноша заходит в местную парикмахерскую и просит постричь его «под битла». Тогда мастер делает ему стрижку полубокс.
— Но у битлов не такая прическа! — возмущается юноша.
— Зайдут ко мне — будет такая же, — звучит ответ.
С середины и до конца 60-х за битлами было просто не угнаться: они отращивали усы, бороды и бакенбарды. В сентябре 1968 года специалисты музея мадам Тюссо в пятый раз за четыре года взялись переделывать восковые фигуры «Битлз», приводя их в соответствие непостоянным оригиналам; спустя три месяца Пол отрастил бороду, и пришлось начинать сначала.
К тому времени личный парикмахер «Битлз», Лесли Кавендиш, сам стал полноправной знаменитостью. Он начал карьеру с того, что мыл головы в парикмахерском салоне Видала Сассуна[300], а теперь его наперебой приглашали на фотосессии, просили дать интервью модным журналам и звали на все самые лучшие вечеринки. Он даже выпустил автобиографию «Острое лезвие»