[362], отороченный черными перьями. По настоянию Джона волосы она заколола наверх, как Брижит Бардо. Сам Джон, как и остальные битлы, надел фрак и черный галстук-бабочку. В своей первой книге, написанной тремя месяцами ранее, «Пишу как пишется»[363], Леннон, любитель каламбуров, назвал аристократическую чету «Привеса Маргарина и Бонем Артрит», однако в их присутствии как будто присмирел. «Увидев особ королевской крови во плоти, Джон испытал не меньшее благоговение, чем все мы, — вспоминала Синтия. — Он гордился тем, что принцесса пришла посмотреть его фильм, и все его антиправительственные взгляды как ветром сдуло. Он даже раскраснелся от удовольствия, когда она к нему обратилась.
— Как вы справляетесь со всем этим преклонением? — спросила принцесса». Синтию разочаровал такой банальный вопрос; беседа оказалась «куцей и поверхностной». Джон представил супругу принцессе: «Мадам, это моя жена Синтия» — однако та удостоила ее лишь беглого взгляда: «Очень приятно».
Принцесса с мужем удостоили своим присутствием и прием в отеле «Дорчестер», но на ужин не остались, поскольку должны были ехать на другую встречу. Брайана Джонса и Кита Ричардса никто не приглашал, однако они, с вызывающей небрежностью одетые в водолазки, каким-то образом затесались среди гостей. «Ха, самая крутая тусовка на свете!» — съязвил Джонс. Накануне вечером они выступали в телепередаче «Жюри музыкального автомата», и утренние газеты объявили их «грубыми», «обезьяноподобными», «невоспитанными» и «непривлекательными».
Вечеринка натужно сочетала старое и новое, молодость и старость. Заштатный эстрадный оркестр с трудом исполнял хиты из первой десятки чарта.
К Джону обратилась какая-то старуха в бальном платье.
— Вы просто очаровательны, — сказала она.
— Не могу сказать о вас того же, милочка, — ответил Джон.
Тем временем принцесса Маргарет и лорд Сноудон явно вошли во вкус и задержались дольше, чем планировали. Это, в свою очередь, означало, что и ужин тоже задерживается. Незнакомый с протоколом, Джордж Харрисон подошел к продюсеру фильма Уолтеру Шенсону и спросил: «А кормить когда будут?» Шенсон ответил, что ужин не подадут, пока не уедет королевская чета. Джордж подошел к принцессе и запросто сказал:
— Мадам, мы тут помираем с голоду, а Уолтер говорит, что, пока вы не уйдете, нам не дадут поесть.
— Идем, Тони, мы тут некстати, — ответила принцесса, принимая распоряжение от младшего из битлов.
Это можно рассматривать как поворотный момент в светской жизни Великобритании — принцессе пришлось удалиться по приказу битла. Первый — но не последний раз — особа королевской крови уступила знаменитости. Прием близился к концу, и все заметно расслабились. Расфуфыренные и увешанные драгоценностями охотники за автографами обступили Брайана Джонса и Кита Ричардса; Джонс увлеченно подписывал все подряд. Тут оркестр заиграл государственный гимн. Верный себе, Джонс не обратил на это внимания и продолжал раздавать автографы. «Прекратите!» — зашипела на него какая-то старуха в бриллиантовом колье. Джонс схватил с ближайшего стола женский шарфик, обернул его вокруг шеи, и в торжественном ритме гимна станцевал канкан.
Когда оркестр дошел до финального рефрена, Джон, чьи антиправительственные настроения к тому времени основательно подогрело шампанское, визгливо затянул: «Бо-о-оже, храни параллели!» Двигаясь на выход, он снова встретил пожилую леди, с которой ранее обошелся так резко. «Доброй ночи, миссис Х! Станцуем еще с вами, мэм, сказал Сомерсет Моэм!»[364] — каламбуря на ходу, заорал он. Ничего подобного в «Дорчестере» еще не видали; времена-то менялись[365].
64
После этого Джон, Пол и Ринго вместе с Брайаном и Китом отправились в клуб «Ad lib», находившийся по соседству, на Лестер-Плейс. Пол ушел сравнительно рано — ему на следующий день надо было петь в передаче «Вершина популярности»[366], — а Ринго, уже именинник, уехал в пятом часу утра, задержавшись, чтобы прочитать в утренних газетах рецензии на фильм: «Четыре утра, я, в зюзю пьяный, пытаюсь читать, а глаза в кучу не собираются». Жаль, ведь рецензии полнились хвалебными эпитетами в превосходной степени, а «Дейли мейл» даже сравнивала «Битлз» с братьями Маркс[367].
Джон явно собирался сидеть до последнего, осушая один бокал скотча с колой за другим. «Он сжимал стакан так крепко, будто хотел его раздавить, — говорил потом очевидец. — Взгляд был жесткий, суровый и невеселый. В разговоре Джон то и дело кривил губу, обнажая крепкие белые зубы».
Ночь шла своим чередом, а он все больше проникался любовью к «Роллинг стоунз».
— Обожаю вас. Сразу полюбил, как только услышал, — сказал он; oднако даже по пьяни Джон не погружался в омут сентиментальности так глубоко, чтобы оттуда не выбраться. — Но есть и косяк: один из вас хуже остальных. Сообразите, кто это, и избавьтесь от него.
Разговор зашел о музыке: Джонс и Ричардс утверждали, что «Стоунз» играют настоящий ритм-энд-блюз, а вот «Битлз» выдают коммерческую попсу. Для Джона это была больная тема, и он поспешно ее сменил. Сперва он посмотрел на Джонса.
— У тебя хаер хорош, — сказал он и посмотрел на Ричардса. — И у тебя хаер хорош, — сказал он и вспомнил об отсутствующих. — А вот у Мика Джаггера… вы не хуже моего знаете, что у него хаер так себе. Так и продолжалось.
Джон сказал:
— Пройдет год, я деньжат подзаработаю и свалю.
— Пройдет год, — сказал Брайан, — а мы останемся.
Джон с философским видом затянулся сигаретой:
— Ага, останетесь, но где ?
Все считали «Битлз» и «Роллинг стоунз» соперниками. Впервые они познакомились год назад, в ричмондском пабе «Станционная гостиница» в Суррее[368]; в то время «Битлз» уже прославились и возглавляли сборные гастроли по стране, а «Стоунз» все еще выступали в пабах.
В самом начале мая 1963-го Джорджа Харрисона пригласили в жюри конкурса талантов в Ливерпульской филармонии; в составе жюри был и Дик Роу[369], уже получивший прозвище «Человек, который отверг «Битлз»». Роу покаялся Джорджу, что до сих пор не простил себе своей ошибки. Джордж учтиво ответил, что, скорей всего, он правильно сделал, потому что на прослушивании они выступили паршиво.
Видя, что Роу разочарован талантами в филармонии, Джордж дал ему наводку: в Ричмонде по воскресеньям выступает одна классная группа. Недели не прошло, как Роу предложил им контракт. «Битлз», следившие за возможными соперниками, очень расстроились, узнав, что сделка «Стоунз» с «Деккой» куда выгоднее их соглашения с EMI. Вскоре они начали волноваться о том, что эти никому не известные парни из последних могут выбиться в первые. С тех пор в их дружбе возникла какая-то напряженность. Однажды Джон с Полом вышли из офиса Дика Джеймса[370] на Чаринг-Кросс-роуд, а из проезжавшего мимо такси их окликнули Мик и Кит. Битлы попросили их подвезти, и в машине Мик сказал: «Мы записываемся. Есть песни?» Джон и Пол с ходу назвали одну: «Как насчет песни Ринго? Будет вам сингл». Вот так, после случайной встречи, «Роллинг стоунз» обзавелись синглом «I Wanna Be Your Man», их первым, вошедшим в горячую двадцатку хитов.
В некотором смысле Джон сам подлил масла в огонь своих опасений: будто бы «Стоунз» аутентичнее «Битлз», будто они — это битлы, сбросившие оковы аккуратных костюмчиков. Там, где Джон пел «want to», Мик Джаггер выдавал «wanna», а там, где «Битлз» хватало всего лишь «держать тебя за руку», «Стоунз» оттягивались по полной. Грубоватая мрачная разнузданность «Стоунз» напоминала Джону, какими битлы были до того, как Брайан Эпстайн навел на них глянцевый лоск. В модных кругах стало принято считать «Битлз» мягкими, милыми и искусственными, а «Стоунз» — крутыми, быковатыми и настоящими.
Сравнение все больше злило Джона. «Джона бесила огласка, которую получали «Стоунз» за свою грубость и бесцеремонность, — вспоминал Билл Гарри, редактор «Мерси-бит». — Он знал, что «Стоунз» — из среднего класса, из графств на периферии Лондона, а вовсе не стиляги-тедди в кожанках. Пока битлы корячились в Гамбурге, «Стоунз» учились в престижных школах. Вот Джон и злился. Очень злился».
Фанаты вскоре осознали необходимость определиться: либо ты за «Битлз», либо за «Стоунз», будто группы были чем-то вроде футбольных команд или враждующих государств. Отдавая предпочтение «Стоунз», парни ощущали себя мужественнее, а девушки — соблазнительнее. Те, кто громогласно выступал в поддержку битлов, лишь усугубили ситуацию. «Этот сброд — совсем не те, за кого себя выдают, — писала о «Стоунз» Морин Клив из «Ивнинг стандард» в марте 1964-го. — Они сотворили нечто ужасное с нашей музыкальной индустрией, отбросили ее назад лет на восемь». Местами ее критические замечания и вовсе походили на комплименты: «Только наши поп-исполнители приоделись, причесались и, самое главное, повеселели, как пришли «Роллинг стоунз», этакие битники, и разрушили образ поп-музыкантов 60-х».
Спустя пару дней еженедельник «Мелоди мейкер» напрямую спросил читателей: «ВЫ БЫ ОТПУСТИЛИ СВОЮ СЕСТРУ НА СВИДАНИЕ С ОДНИМ ИЗ «РОЛЛИНГ СТОУНЗ»?» — на что Морин Клив неделей позднее ответила: «А вы бы отдали за кого-нибудь из них свою дочь? Родителям не нравятся «Роллинг стоунз». Они не хотят, чтобы их сыновья походили на них. Не хотят отдавать за них дочерей».
Далее она приписывает «Битлз» те же самые нравственные качества, которые Джон усиленно отрицал: ««Роллинг стоунз» отчаянно нуждаются в таких достоинствах среднего класса, как опрятность, послушание и пунктуальность. С подобными людьми империи не построишь. Они садятся за стол, не вымыв рук».