В 1962 году Джон прокрутил для тети Мими первый сингл «Битлз», «Love Me Do». Реакция была непримиримой: «Если ты собираешься зарабатывать на жизнь вот этим, то тебя ждет неприятный сюрприз».
Когда Джон наконец набрался смелости и сообщил тете Мими, что они с Синтией женятся, она «разоралась и в гневе пригрозила, что перестанет с ним общаться».
С тем, что тетя Мими была снобкой, согласны все. Все отмечают ее коллекцию тарелок «Роял Вустер», собрание сочинений сэра Уинстона Черчилля в кожаном переплете и садовника, которого она нанимала. Мими не нравился Джордж из-за его сильного ливерпульского акцента, но и Пола она тоже не жаловала — винила его в том, что он заманивает Джона в недостойный мир рок-н-ролла. «В разговорах с Джоном она называла меня «твой дружочек», — вспоминает Пол. — Я знал об этом, но смотрел на нее с улыбкой, потому что мне было плевать. Она же втайне, снисходительно обожала меня. Чуть ли не подмигивала, но всегда помнила, что друзья Джона — из низов. Она такая была: во взгляде и на губах улыбка, а сама тебя унижает».
© Rolls Press/Popperfoto/Getty Images
Еще в самом начале тетя Мими ни в какую не пускала Джорджа с Полом на порог своего дома. «Он [Пол] подходил к парадному входу. Подкатывал на велосипеде, прислонял его к изгороди, а потом смотрел на меня своими овечьими глазами и говорил: «Здрасте, Мими, войти можно?» Я отвечала: «Нет, нельзя»». Однажды тетя Мими смилостивилась и сказала Джону, что, если Джордж придет, она готова его принять. «Он приехал, стриженный под бокс, в розовой рубашке. Я его вышвырнула. Так ведь нельзя. Я, может, и была старомодной, но чтобы школьники так одевались! Пока Джону не исполнилось шестнадцать, я следила за тем, чтобы он носил школьные блейзер и рубашку».
Когда «Битлз» добились всемирной славы, она отчитывала Джона за утрированный ливерпульский акцент. В конце-то концов, она приучила его говорить на безупречном литературном английском. Тринадцатилетней поклоннице «Битлз», которая написала ей, что видела Джона по телевизору, она ответила: «Когда он пришел домой, я сказала: «Джон, что это еще такое? Что у тебя с речью?» Он ведь так не разговаривал никогда. Я же вырастила его, приучила не говорить как шпана». В то время как родственники прочих битлов радовались их успеху, тетя Мими поступала с Джоном точно, как мама Брайана обращается с сыном в «Житии Брайана по Монти Пайтону»[475]: «Он не мессия! Он негодник!» Когда вышел альбом «Two Virgins»[476], на конверте которого была фотография голых Джона и Йоко в полный рост, тетя Мими недвусмысленно выразила свои чувства: «Все бы ничего, Джон, но вы оба такие уроды. Хотели наготы на конверте — взяли бы кого красивого».
Завязав отношения с Йоко, Джон вскоре повез ее в город Пул — знакомиться с тетей Мими. Встреча предстояла не из легких. Тетя Мими рассказывала о ней Джеймсу Монтгомери: «Он приехал весь такой веселый и возбужденный — в своем репертуаре, — а она вошла следом за ним. Я ее как увидела, сразу подумала: «Господи боже, это что такое?!»…Мне она с первого взгляда не понравилась: длинные всклокоченные черные волосы, сама мелкая, гном гномом. Когда она вышла посмотреть на бухту, я так и сказала Джону: «Кто эта ехидная карлица, Джон?» …Я вообще не понимала, что к чему. Мне просто хотелось знать, кто она такая. Джон ответил: «Это Йоко». У меня и мысли никакой не возникло, но я спросила: «Чем вы зарабатываете?» — и она ответила: «Я художница». А я ей: «Надо же! Никогда о вас не слышала!»».
Пока Джон был в туалете, тетя Мими рассказала Йоко, что прививала ему хорошие манеры, поэтому он всегда встает, если в помещение входит женщина.
Когда же он вернулся, она поведала об участи герцога Виндзорского, бывшего короля Эдуарда VIII. Герцог был народным любимцем, но все от него отвернулись, когда он женился на миссис Симпсон. «Он утратил свою популярность, Джон, мотай на ус».
Мими вспоминала, как Джон отмахнулся от этого замечания: «Посмеялся, но понял, что Йоко мне не понравилась, а ведь я в людях хорошо разбираюсь. Я не могла взять в толк, что он в ней нашел. Понимала, что это неправильно и что ничего хорошего из этого не выйдет».
81
Не менее сильный довод можно привести и в пользу тети Мими. В конце концов, она продолжает традицию великих британских тетушек: строгих, требовательных и устрашающих, невозмутимых поборниц общественной морали и нравственности, способных приструнить строптивейших племянников. «Не пытайтесь убеждать меня, что есть тетки плохие, а есть хорошие, — говорил Берти Вустер. — Ведьминское нутро рано или поздно проявится»[477].
Пит Шоттон вспоминал, что в детстве Джон обожал книги из серии «Этот Вильям!» Ричмал Кромптон[478], в которых полным-полно тетушек, по большей части неприступных — во всех смыслах этого слова. Начиная с тети Джейн, «высокой, чопорной и, как она сама говорила, «домовитой»», и заканчивая двоюродной бабкой Августой, живущей под девизом: «Нет большей радости, чем радость от выполненной работы». Вместе с приятелями Айвеном Воном и Найджелом Уолли Джон организовал шайку «Разбойников», совсем как Вильям. «Я проживал то «Алису», то «Этого Вильяма», — вспоминал он. — Сочинял свои истории Вильяма, только главным героем был я… Читал какую-нибудь книжку, а потом заново ее проживал. Поэтому, в частности, и хотел быть главарем школьной банды. Чтобы другие играли в игры, которые нравились мне, о которых я только что прочел».
Его «Разбойники» устраивали всевозможные розыгрыши и шалости, иногда шуточные, иногда хулиганские. Она таскали яблоки, катались по Пенни-лейн на «колбасе» трамваев, тратили деньги из церковных сборов на жвачку, били уличные фонари, крали в магазинах сигареты и стягивали с девчонок трусики. На школьной благотворительной ярмарке Джон с Питом повесили мишень для игры в дартс и наклеили на нее фотографии учителей. В другой раз разрезали картонные коробки из-под хлопьев для завтрака, сделали из обрезков пасторские воротнички и нарядили одноклассников викариями. Крали и продавали в школе талоны на питание. След Вильямовых проказ просматривается очень четко и, возможно, оказал влияние даже на «Битлз». ««Битлз» заставляли меня хохотать без меры, точно так же как в детстве — книжки про Вильяма, — вспоминала Морин Клив, журналистка, которая хорошо знала группу на заре их славы. — Они все были остроумными, особенно Джон. У них было чудесное качество, не то чтобы невинность, но способность воспринимать все в новинку. Они, как Вильям, познавали мир и пытались осмыслить его». «Разбойники» Вильяма, как и шайка Джона, постоянно искали путей нажиться. В «Двойной жизни Вильяма» (1929)[479] «Разбойники» разочарованы тем, что не находят поддержки у всевозможных дядюшек и тетушек:
— Я всех обошла, — горестно сказала Джинджер, — и тетя Эмма сказала: «Разумеется нет, особенно после того, как на прошлой неделе твой мячик влетел ко мне в окно», а дядя Джон сказал: «Нет, конечно, особенно после того, как вчера ты проехала по моей лужайке на самокате», а тетя Джейн сказала: «Конечно нет, особенно после того, как ты на прошлой неделе гоняла мою Кошечку», а дядя Джордж сказал: «Конечно нет, особенно после того, как ты вчера швыряла камни в мое ореховое дерево», а дядя Джон сказал: «Конечно нет, особенно после того, как ты залезла на шпалеру для роз и сломала ее…»
В книге «Этот Вильям!» (1922) главный герой подыскивает новое применение своей самой страшной тетушке. Заглянув к ней в комнату, он обнаруживает, что внушительная тетя Эмили спит и что «она, такая необъятная, лежит, наряженная в блузу и нижнюю юбку в полосочку, а из ее раскрытого рта вырываются удивительные звуки». Учуяв возможность провернуть выгодное дельце, Уильям вешает на дверь табличку:
ДИКАЯ ТАЛСТУХА ГАВАРИТ НА РАДНОМ ЯЗЫКЕ
И за два пенса берется показывать ее окрестной детворе.
«Притихшая и восторженная детвора толпой обступила кровать. Звуки лились не угасая. Уильям позволял проводить в комнате всего две минуты, а потом зрители неохотно выходили, платили снова и опять вставали в конец очереди».
Уильям расширяет аттракцион, включая в него туалетный столик тети Эмили. Ставит на него таблички вроде: «ЗУБЫ ТАЛСТУХИ» и «ВОЛАСЫ ТАЛСТУХИ». Но вдруг тетя Эмили оживает.
Она вскочила и, ухватив его за плечи, принялась трясти до зубного лязга. Корона из фольги, сползая ему на уши и нос, задела ус, который отклеился и безвольно упал к его ногам.
— Негодный мальчишка! — приговаривала тетя Эмили, продолжая трясти Уильяма. — Ах ты, НЕГОДНЫЙ, НЕГОДНЫЙ, НЕГОДНЫЙ МАЛЬЧИШКА!
Джон со своей шайкой построили плот из старых досок, но он перевернулся, и ребята упали в грязный пруд, кишащий лягушками. Пытаясь высушить одежду, пока тетя Мими ничего не узнала, Джон развел костер, но не совладал с огнем — и под вой сирен примчалась пожарная бригада. Приключение как раз в духе Вильяма.
Когда Джона и Пита за дурное поведение вызвали к заместителю директора школы, мистеру Галлоуэю, тот велел им встать позади него, а сам полез в ящик стола за журналом учета провинностей. Чтобы насмешить Пита, Джон осторожно пощекотал плешивую макушку мистера Галлоуэя, а тот шлепнул себя по лысине, думая, что это муха. «Эти щекотушки продолжались несколько минут, — вспоминал Пит, — нас уже гнуло, мы еле смех сдерживали, а Джон (как с ним часто бывало в таких отчаянных ситуациях) обмочился». Мистер Галлоуэй спросил: это что еще за лужа?! И Джон ответил: «Похоже, крыша протекает, сэр». Пит прыснул со смеху, но Джон снова спас положение: «Будь здоров, Пит! — воскликнул он и пояснил для мистера Галлоуэя: — Он весь день чихает, сэр. Жутко простыл».
Мими была с Джоном строга. Узнав о проделках, отправляла спать без ужина.
Лишь однажды она его поколотила — когда поймала за кражей денег из ее сумочки. Правда, наказания на Джона почти не действовали. «Как-то раз иду по Пенни-лейн и вижу ватагу мальчишек — стоят кружком, наблюдают за дракой, — вспоминала тетя Мими. — Я сказала: «Типичная шпана с Роуз-лейн»… Потом они расступаются, и из толпы выходит какой-то сорванец в расстегнутом пальто. И я с ужасом вижу, что это Джон… Джону всегда нравилось, когда я рассказывала эту историю. «В этом ты вся, Мими. Для тебя все вокруг хулиганье»».