Владелец бара, полный мексиканец с татуированными предплечьями и черными глазами, которые словно были придавлены тяжелыми веками, двинулся вдоль стойки бара, следуя за мокрой тряпкой, которую его ладонь толкала впереди.
— Чем могу? — спросил он альбиноса и взглянул ему в лицо. В то же мгновение ему показалось, будто в позвоночник ему ткнули альпенштоком. Он бросил взгляд в сторону Слима Хокинса, Бобби Хейзелтона и Рея Коупа, уже три часа сидевших за своим бесконечным покером, в которой они всегда играли вечером по пятницам. Он заметил, что Бобби ткнул Рея локтем в ребра и ухмыльнулся, качнув головой в сторону бара.
— Пиво, — сказал тихо альбинос.
— Момент! — Лучи, владелец бара, с облегчением отвернулся. У этого мотоциклиста был уж слишком экстравагантный, грязноватый и нездоровый вид. Едва ли это взрослый мужчина, скорее всего ему лет 19 или 20. Лучи взял с полки пивную кружку, а из стучащего холодильника бутылку «Одинокой звезды». Из джук-бокса полился голос Долли Партон, которая пела: «Горю я, малыш, горю». Лучи подтолкнул кружку вдоль стойки в направлении альбиноса и тут же быстро отодвинулся, натирая тряпкой деревянный прилавок. У него было такое чувство, что он потеет в жарком сиянии полуденного солнца.
На зеленом сукне бильярдного стола с хрустом столкнулись шары. Один из них вкатился в боковую лузу.
— Вот так, Вил, — протянул Мэтти. — Значит, должен ты мне теперь тридцать пять, верно?
— Верно-верно. Черт возьми, Лучи, выключи ты этот дерьмовый ящик. Человек не может сосредоточиться на игре!
Лучи пожал плечами и качнул головой в сторону стола, где играли в покер.
— Мне нравится, чтобы громко! — сказал Бобби Хейзелтон, ухмыляясь поверх своих королей и десяток. Он имел короткую стрижку и сверкающий золотой зуб и был наездником в сезонном родео. Три года назад он уже нацелился было на первое место по Техасу, когда не конь, а черный зверь по кличке Твистор сбросил его и сломал ему в двух местах ключицу. — Музыка мне помогает думать. Вил, иди-ка сюда, я должен помочь тебе носить тяжелый бумажник, он оттягивает тебе карман!
— Ну, нет! Мэтти и так слишком хорошо успел сегодня над ним потрудиться.
Вил положил свой кий на полку, бросил быстрый взгляд на альбиноса, потом на Бобби.
— Вы, парни, лучше присматривайте за стариной Бобби, — предупредил он. — В прошлую пятницу он нагрел меня на полсотни зелененьких.
— Просто мне везло, — сказал Бобби. Он раскрыл карты, разложив их на столе, и Слим Хокинс сказал мрачно: «Дерьмо-о-о».
Бобби протянул руку к фишкам и забрал их.
— Что б мне так везло! — сказал Рей Коуп, наваливаясь на стол.
Слим Хокинс опустошил бумажный стаканчик и сказал таким же мрачным голосом:
— Иисус Христос, ну и жара!
Взгляд его упал на красную кобру, нарисованную на спине мотоциклиста. «Чертов мальчишка, — подумал он, сузив свои голубые холодные глаза, обрамленные усталыми морщинами. — Небось знать не знает, каково зарабатывать себе на жизнь. Может, он из тех панков, что несколько дней назад грабанули магазин у Джеффа Харди в Пекосе». Он смотрел, как альбинос подносит к губам кружку с пивом. «Ручки у него в перчатках, — подумал Коуп, — наверное, такие же беленькие и мягкие, как бедра у Мэри Руф Кеннон». У него самого ладони были большие и мозолистые, покрытые многочисленными ссадинами и шрамами после десяти лет работы на ранчо.
Голос Долли Партон постепенно затих. На диск опустилась новая пластинка, некоторое время она шипела, будто горячий жир на жаровне, потом Вейлон Дженнингс запел о том, как он отправился в Люкен-Бич, штат Техас. Мэтти крикнул Лучи, заказывая новую бутылку «Одинокой звезды» и свежую пачку «Мальборо».
Альбинос выпил свое пиво и сидел, глядя некоторое время на кружку. Он начал слегка улыбаться сам себе, словно вспомнил какой-то анекдот, но улыбка была жуткой и холодной, и Лучи повел зябко плечами, когда случайно взгляд его упал на лицо альбиноса. Альбинос развернулся на своем табурете, отвел назад руку с кружкой и запустил ею прямо в музыкальный аппарат. Цветное стекло и пластик полетели во все стороны с таким грохотом, словно одновременно выпалила дюжина ружей. Голос Вейлона Дженнингса перешел в пронзительный фальцет, потом прогрохотал басом, словно диск проигрывателя сошел с ума. Замигали лампочки, пластинка окончательно остановилась. В баре повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием осколков стекла, падавших на пол.
Лучи поднял голову от кружки с пивом, которую он наполнял для Мэтти. Он уставился на искалеченный джук-бокс. «Мадре де диос! — подумал он. — Эта штука обошлась мне пять лет назад в 300 долларов!» Потом он повернулся к альбиносу, который наблюдал за барменом с улыбкой не более веселой, чем оскал черепа. Наконец Лучи обрел власть над своим голосом:
— Ты, ненормальный! — завопил он. — Какого дьявола ты это сделал?
У покерного стола заскрежетали отодвигаемые стулья. В баре тут же, словно озоном, запахло опасностью и натянутыми нервами.
Глядя на мужчин своими холодными, как цельные куски льда, глазами, альбинос сказал:
— Мне не по вкусу ваша дерьмовая музыка.
— Ты ненормальный, да?! — снова завопил Лучи, на лице которого выступили капли пота.
Бобби Хейзелтон, сжав кулаки, процедил сквозь зубы:
— За эту шутку ты заплатишь, урод.
— Черт меня побери, если нет, — добавил Рей Коуп.
Альбинос очень медленно развернул свой табурет. Теперь он сидел лицом к мужчинам. Его улыбка буквально заморозила всех, кроме Вила Дженкса, отступившего на шаг.
— Нет денег, — сказал альбинос.
— Я вызову шерифа, ты, бастардо! — сказал Лучи, сунув руку под прилавок бара, где стоял телефон, но альбинос вдруг тихо и жутко сказал:
— Нет!
Лучи вернулся на место, где стоял, чувствуя, как колотится сердце.
— Нет, звонить не надо, — сказал Мэтти и взял с полки бильярдный кий. — Мы люди мирные.
— Были, — добавил Бобби. — Слушай, выродок, чего ты здесь ошиваешься? Думаешь кого-нибудь ограбить, да? Или позабавиться с чьей-то дочкой или женой, пока парень в отлучке? Ну?
— Я здесь проездом. Еду в Лос-Анджелес.
Альбинос продолжал сидеть, улыбаясь каждому из них по очереди. Его взгляд заставил заледенеть кровь в жилах Рея, у Вила запульсировали виски, по позвоночнику у Слима пробежала дрожь.
— Я подумал, что неплохо заехать к вам и заправиться, как сказано на плакате.
— Будешь платить, — пригрозил Лучи, но в голосе его не было уверенности. Под стойкой у него лежало ружье с обрезанным стволом, но чтобы достать обрез, ему нужно было подойти ближе к альбиносу, а внутренний голос предостерегал его от этого.
— Тебя сюда никто не звал, уродина! — сказал Рей Коуп, успокоив себя и двинувшись в обход бильярдного стола к альбиносу. — Мы таких уродин-мотоциклистов не очень жалуем в наших краях.
— Я тоже не очень люблю говноедов! — заметил альбинос.
Сказано это было почти походя, словно мотоциклист имел в виду, что не слишком любит специфический привкус пива «Одинокая звезда», но в то же мгновение по комнате словно прокатилась волна электричества. Глаза Бобби Хейзелтона от гнева едва не выскочили из орбит, а полукружия пота на рубашке под мышками увеличились в радиусе. Альбинос начал медленно расстегивать молнию своей кожаной обтягивающей куртки.
— Что ты сказал, урод? — прошипел Бобби.
Альбинос, бесстрастно глядя ему в глаза, прошептал:
— Говноеды.
— Сукин сын! — завопил Бобби и прыгнул на мотоциклиста, размахиваясь для удара. Но в следующее мгновение молния куртки альбиноса расстегнулась. Последовал ужасный гром, взлетел голубой дым, и в том месте, где был правый глаз Бобби, появилась дыра. Бобби вскрикнул, схватившись за лицо. Тем временем пуля, проломив заднюю стенку его черепа, вышла, обдав остальных мужчин мелкими осколками кости и мозга. Закрутившись на месте, Бобби рухнул на покерный столик, на десятки, короли и тузы, и даже когда он оказался на полу, ноги трупа продолжали судорожно дергаться, как будто он пытался убежать.
Альбинос, отделенный от остальных мужчин облачком медленно расплывшегося голубого дыма, вытащил из внутреннего кармана куртки черный пистолет с длинным тонким стволом, квадратным магазином и рукояткой, похожей на отпиленную ручку метлы. Из смертоносного дула тянулась дымовая струйка. Слегка расширившимися глазами альбинос смотрел на корчившийся на полу труп.
— Он его убил! — тихо сказал Слим Хокинс, как будто не веря своим глазам и машинально стряхивая капли крови Бобби со своей серой ковбойки с жемчужными декоративными пуговицами. — Боже милостивый, он его убил… — Он поперхнулся, захрипел и начал поднимать вверх руки.
— Иисус Христос! — сказал Вил, у него словно отвалилась нижняя челюсть. Он однажды видел такой пистолет у одного парня в Хьюстоне на выставке оружия. Такими штуками пользовались немцы в первую мировую войну… называется она маузер, вспомнил он. Десять пуль, и стреляет быстрее, чем успеешь моргнуть. — У этого стервеца автоматический пистолет!
— Ага, — тихо сказал альбинос, — это верно.
Лучи, сердце которого билось так сильно, что он опасался, как бы оно не выскочило из грудной клетки наружу, втянул глоток воздуха и нырнул под стойку, потянувшись к обрезу. Он с ужасом вскрикнул, когда ноги, поскользнувшись в луже пива, ушли из-под него. Едва его пальцы коснулись холодной стали обреза, альбинос стремительно развернулся, вонзая в Лучи кровожадный взгляд. Лучи поднял голову, но лишь для того, чтобы две пули снесли макушку его черепа. Он повалился с грохотом на полку с пивными кружками, выставляя на обозрение всему миру свой мозг. Уже мертвые губы что-то тихо пробормотали, и труп медленно сполз на пол.
— О, Боже… — выдохнул Вил. Он едва удержался, чтобы его не стошнило.
— Погоди, парень… погоди, не стреляй… — бормотал Мэтти, словно пластинка, которую заело в джук-боксе. Лицо его сейчас было почти таким же белым, как у альбиноса, и ковбойская шляпа вся была забрызгана кровью Бобби Хейзелтона. Он поднял обе руки вверх, словно моля о пощаде, что он и намеревался сделать, как любой человек в тот момент, когда знает, что сейчас умрет.