— Я знаю, что добьешься, но немного терпения не повредит. Итак, что это за история с привидением Клиффа Вебба, гуляющего по кладбищу?
— Знаешь, каждый год люди начинают обсуждать какую-нибудь новую историю с призраками. Кто-то видел кого-то, похожего на Вебба, и этот кто-то гулял по Голливудскому мемориалу. Ничего нового. На прошлой неделе привратник думал, что видит его… привидение на кладбище, после полуночи…
— Естественно, — сказала Гейл, — какой уважающий себя призрак появится раньше этого колдовского срока?
— Верно. Ну вот, Трейс подпрыгивает и наказывает мне подготовить снимки к воскресному выпуску. Будь я проклят, если я знаю, о чем там пойдет речь. Я только нажимаю на затвор камеры; вот и все.
— Ну?
— Что?
— Что с призраком? Что произошло после того, как его увидел сторож на кладбище?
Джек пожал плечами.
— Наверное, он сделал то же, что делают все привидения. Растворился в воздухе, распался на тысячу мерцающих частиц или, ха-ха, повернулся в сторону сторожа, сверкая кровожадными глазами в свете фонарика. Ты ведь не веришь в подобные истории, не так ли?
— Нет, совершенно. Не могли бы мы переменить тему? Пожалуйста.
Он улыбнулся и лизнул ее руку, послав по коже приятное возбуждение в виде пупырышков.
— С удовольствием, мисс Кларк…
Он чуть приподнял простыню и начал покусывать сосок правой груди Гейл. Сосок быстро отвердел, и Гейл задышала быстрее.
— Это получше, чем мочка уха, — удалось проговорить Джеку.
Вдруг из-за закрытой двери спальни донесся звук лихорадочно царапающих дерево когтей.
Джек поднял голову с груди Гейл и несколько секунд смотрел на дверь. Потом громко сказал:
— Прекрати, Кэнон!
Но когти продолжали царапать дверь в сопровождении периодического грустного подвывания.
— Он ревнует, — сказала Гейл. — Хочет войти к нам.
— Нет, он уже пару дней ведет себя, как ненормальный.
Джек встал с постели, взял с кресла свой халат и накинул его на плечи.
— Он царапается во входную дверь, — сказал он Гейл. — Возможно, у него тоже есть подружка. Я на минуту.
Он пересек комнату, открыл дверь, прошел короткий коридор, украшенный некоторыми из его фотографий, вставленных в рамки. В маленькой гостиной, где стояла коричневая софа и несколько плетеных кресел, Джек обнаружил своего трехлетнего боксера Кэнона, до щепок расцарапавшего входную дверь. Пес был довольно крупный — поднявшись на задние лапы, он мог бы положить передние на грудь хозяину. Сейчас казалось, что он намерен прорыть сквозь дерево нору. Во все стороны летели щепки.
— Эй! — Джек хлопнул Кэнона по огузку. — Прекрати!
Собака даже не повернула головы. Она продолжала отчаянно царапать дверь.
— Проклятье! В чем дело, что с тобой стряслось? — Он протянул руку, чтобы оттащить собаку ох двери, и в этот миг она повернула к нему голову, тихо угрожающе заворчав и показав клыки. Джек замер, сердце его громко застучало. Кэнон всегда был послушной собакой. Теперь Джек смотрел на мощные клыки и чувствовал, как ворочается в желудке холодный страх. Глаза собаки немигающе, с вызовом смотрели в глаза человека.
— Это же я, — тихо сказал Джек. — Кэнон, малыш, я тебя не трону.
Собака вновь отвернулась, погрузив в дерево когти. Джек быстро отпер дверь. Услышав щелчок, Кэнон, тяжело дыша, отступил в сторону. Когда дверь открылась, собака бесшумно выскочила наружу и бросилась через двор к Лексингтон-авеню. Джек смотрел вслед Кэнону не в силах поверить, что его любимец способен зарычать на него. Зубчатые листья пальм тихо покачивались на ветру, как ленивые веера. У основания деревьев были установлены разноцветные лампы, и в свете зеленой лампы Джек увидел бегущего Кэнона, делавшего мощные прыжки. Потом собака исчезла из виду.
Из темноты коридора вышла Гейл, уже одетая в тесные джинсы и клетчатую блузку.
— Джек, что случилось?
— Честное слово, не знаю… Кэнон просто… вышел из-под контроля. Он зарычал на меня. Показал клыки! Он и раньше баловался, но никогда еще не вел себя так.
Она остановилась рядом с ним, всматриваясь в темноту за дверью. Во всем многоквартирном доме было совершенно тихо.
— Может, это какой-то период спаривания или что-то в этом роде? Он успокоится потом. И прибежит назад.
— Не знаю. Думаешь, стоит пойти поискать его?
— Только не сейчас. — Она бросила взгляд на свои часы и притворно нахмурилась. — Мне пора собираться домой, Джек. Лучший репортер «Тэтлера» должен завтра отправиться на свидание с полицейским, и с трезвой головой.
Джек еще несколько секунд смотрел вглубь двора, надеясь, что Кэнон прибежит обратно, потом повернулся к Гейл.
— Почему бы тебе не остаться? Обещаю приготовить завтрак.
— В прошлый раз все кончилось тем, что ты сжег яичницу. Нет уж, спасибо.
— Тогда погоди минуту, я оденусь. Я тебя отвезу.
— Чтобы я оставила здесь на всю ночь машину? Мистер Кидд, что подумают ваши соседи.
— К дьяволу соседей. — Он взял Гейл за руку, пинком захлопнул дверь и обнял ее. — С кем ты должна завтра встретиться?
— С моим любимым капитаном из отдела убийств — Палатазином. Догадываюсь, что это будет та самая беседа, которая сводится к краткой фразе «без комментариев». — Кончиком пальца она провела линию вдоль морщинки на лбу Джека. Она чувствовала сквозь тонкую ткань халата, как начинает реагировать его тело, а ее — отвечать. — У меня возникло, ощущение, что он считает, будто сообщение в «Тэтлере» слишком тяготеет к излишней сенсационности.
— Воображаю. — Джек начал медленно ласкать языком шею Гейл. — Да здравствует желтая пресса!
Она не то вздохнула, не то простонала, чувствуя, как желание ласковым пером щекочет ее бедра. «Снаружи так темно, — подумала она, — и так зябко. О, как хорошо!»
Джек взял ее за руку, увлекая назад в спальню.
Гейл спросила:
— Завтрак в восемь?
Источая голубой дым выхлопа, похожий на жука серый «фольксваген» с помятым задним бампером двигался вдоль дороги Аутпост-драйв, углубляясь в пустынную холмистую местность, поднимавшуюся над Голливудом. По мере того как дорога становилась круче, двигатель «фольксвагена» все громче и громче завывал, издавая металлическое сухое покашливание. Свет немного перекошенных передних фар бросал мерцающие тени на придорожные сосны. Лишь изредка мимо проносился встречный автомобиль, направляющийся вниз, к городу. С шоссе «фольксваген» свернул на узкую дорогу, покрытую старым ломаным бетоном, которая извивалась подобно змее, поднимаясь в гору под углом в 40°. Справа от дороги возвышалась изъеденная трещинами гранитная стена. Слева, где склон уходил вниз серией оврагов и обрывов, цеплялись за каменистую почву несколько сотен корявых хилых деревьев.
Хотя у въезда на дорогу не было дорожного указателя, водитель не ошибся, и теперь двигался наверх по Блеквудской дороге.
Его звали Уолтер Бенфилд, и рядом с ним, мотая безвольно головой при каждом толчке, сидела двадцатилетняя девушка-чикано по имени Анжела Павион. Глаза ее были полуоткрыты, так что виднелись белки, и время от времени она тихо постанывала. Бенфилду интересно было узнать, что ей снилось.
Кабину машины наполнял густой медицинский запах. Под сиденье Бенфилда была засунута смятая тряпка, уже порыжевшая после того, как ее несколько раз пропитывали раствором химикалий. Несмотря на то, что сразу после усыпления девушки он опустил стекло в дверце, из глаз Бенфилда, скрытых за стеклами очков в толстой черной оправе, постоянно катились слезы. «По крайней мере лучше, чем в прошлый раз», — сказал он себе. Когда он испытывал раствор в первый раз, девушка умерла, потому что состав был недостаточно хорошо очищен. Во второй раз ему самому пришлось высунуть голову в окно — его вырвало, и весь следующий день болела голова. Теперь он действовал более ловко, конечно, жалея, что не может больше пустить в ход свои руки. У него были мощные, мясистые ладони. Он постоянно упражнял кисти с помощью пружинного эспандера. Иногда ему казалось, что он мог бы сжимать рукоятки до бесконечности, лежа на спине на кровати, глядя на картинки культуристов с лопающимися бицепсами, брюшными прессами и спинами, которые он вырезал из специальных журналов и наклеивал на стену. А в другом конце комнаты шуршали в проволочных загонах тараканы, пожирая друг друга и размножаясь. По последним подсчетам, их было около сотни, самые сильные каннибальские экземпляры достигали трех дюймов.
Эту девушку он заманил в машину в конце Закатного бульвара примерно 30 минут назад. Сначала она не хотела садиться, но он помахал потертым банкнотом в 50 долларов, который носил именно на такой случай, и девочка тут же влезла в машину, словно ей натерли одно место чесноком. Она не очень хорошо говорила по-английски и плохо понимала его, но для Бенфилда это едва ли имело значение. В некотором смысле девушку можно было назвать симпатичной, кроме того, она была из тех отчаявшихся женщин, что еще выходили на панель в такое время. «Тем хуже для нее, — подумал Бенфилд. — Сама виновата, что не читает газет». Он отвез ее к пустынному паркингу возле одного из супермаркетов, расстегнул на брюках молнию и, когда девушка наклонилась, чтобы сделать то, чего он от нее хотел, он ударил слишком быстро, чтобы она не успела крикнуть или уклониться. Пропитанная химикалиями тряпка была извлечена из-под сиденья и плотно прижата к лицу девушки. Другой рукой Бенфилд словно тисками сжимал шею девушки со стороны затылка. «Было бы так легко, так легко, — подумал он, — я мог бы только чуть-чуть сильнее сжать ладони — чуть-чуть, — и посмотрел бы тогда, как вылезают из орбит ее глаза, как глаза Бев. Но нет. Ведь Мастер хочет от меня совсем не этого, верно?»
Девушка прекратила сопротивляться через несколько секунд. Он спрятал тряпку, усадил девушку так, чтобы она не сползала на пол, и повел машину на север, к первым холмам гор Санта-Моники, чей высокий гребень делил Лос-Анджелес на две части. Он тяжело дышал от радостного возбуждения. Девушке удалось поцарапать ему руку, и на коже темнели две красные полоски. Он следовал божьему гласу, святой воле своего Мастера и Повелителя, он всматривался в темноту за пределами света фар и говорил себе: «Спеши. Нужно спешить, он не любит долго ждать». Голос его казался тонким, как у ребенка, который не может успокоиться в предвкушении награды за исполненное приказание.