— Мартинес.
— Простите, кто говорит?
— Сначала назовитесь, — резко ответила женщина.
— Кто у телефона? — Сухой официальный тон.
— Мадам Мартинес, а кто вы, могу я узнать?
— Добрый день, мадам, полиция. — Обычный ритуал.
— Если вы опять насчет машины, — раздраженно, — повторяю: я ничего не знаю.
— Это комиссар.
— О… э-э-э… что-нибудь случилось?
— Произошел несчастный случай. Мы вынуждены попросить вас подъехать к нам и опознать пострадавшего.
— Вы хотите сказать, что с моим мужем произошел несчастный случай? — Обычное недоумение в голосе, вызванное уверенностью, что самое страшное всегда происходит с кем-то другим, но не со мной. В ее голосе звучало потрясение, тревога, почти злость, но он не услышал удивления. Хотя трудно определить так сразу, особенно по телефону.
— Боюсь, что так, мадам, судя по найденным карточкам. Высокий мужчина с седыми волосами.
— О боже… конечно… я приеду… сейчас же. Куда?
Высокий мужчина с седыми волосами: он сам больше ничего не знал, но теперь у него появилось время на осмотр. Господин Мартинес не был лишен индивидуальности, даже находясь в маленькой комнатке рядом с отделением реанимации: именно сюда доставляют тех, кого не удалось спасти.
Длинное худое лицо голландского — или нордического — типа, несмотря на фамилию. Серые глаза, высокий лоб, который казался еще выше из-за редеющих волос. Умное лицо; широкий рот с тонкими губами, решительный и энергичный, гладко выбритый подбородок, тяжелый и властный. Крупные уши хорошей формы, плотно прижатые к голове; орлиный нос; здоровая кожа, с которой еще не сошел недавний загар. И лицо, и гибкое тело принадлежали шестидесятилетнему мужчине. Когда он узнал, что господину Мартинесу в действительности было семьдесят шесть, он очень удивился, хотя его поджидало еще немало сюрпризов.
И мужчина, и его одежда носили на себе внешние признаки богатства. Или правильнее будет сказать — происхождения? Утонченное качество, свидетельствующее о наличии вкуса и денег, причем не заработанных тяжким трудом, а имевшихся всегда. Льняной носовой платок источал аромат «Роджер энд Галлет»; золотые зубы были изготовлены искусным мастером, так же как и поношенный сафьяновый портфель, подходивший по цвету футляру с визитками и бумажнику и приобретенный в дорогом магазине. На руках красовались широкое обручальное кольцо и перстень с печаткой. Шелковые рубашка и носки. Да, все было поношено и аккуратно заштопано, но он все равно испытал нечто похожее на шок, когда обнаружил дешевое хлопковое белье. Туфли были куплены в Лондоне — судя по всему, еще до войны: очевидно, их всю жизнь держали на распорках и чистили каждый день. Фирменное клеймо стерлось, но, по-видимому, это был один из магазинов с коротким высокомерным названием — «Блок», «Брок»? Обувь, зонты, шляпы… Но костюм оказался массового производства, очень дешевый. Этикетка была срезана — из чувства снобизма, решил он. Странное сочетание.
Бумажник — столь часто приносивший разочарование — и сейчас не обманул ожиданий. Немного денег, какие-то марки, клочки бумаги, уже давно никому не нужные. Еще несколько визиток — на этот раз отпечатанных в типографии: «Ф.-К. Мартинес. Импорт и экспорт. Харбор-Билдинг, Амстердам». Здесь же лежал крошечный карманный ежедневник с датами встреч, именами и телефонными номерами, но это может подождать. Ван дер Вальк позвонил в Харбор-Билдинг.
— Мартинеса, пожалуйста.
— Кого?
— Мартинеса — из отдела импорта и экспорта.
— Никогда не слышала. У нас таких нет. Вы ошиблись.
— Пожилой мужчина, высокий, хорошо одетый. Представительный.
— Возможно… это коммутатор; я знаю только их голоса.
— Соедините меня, пожалуйста, с консьержкой.
Разве не странно? Если — хотя это противоречило мнению, которое он составил о господине Мартинесе, — если человек заказывает себе визитные карточки с фальшивым адресом, он, казалось бы, должен позаботиться о надежной легенде: а так — один телефонный звонок… Да и Харбор-Билдинг, вульгарный торговый комплекс рядом с центральной станцией; все это как-то не вяжется. Господи, импорт-экспорт — и этот человек? Ему не терпелось встретиться с мадам.
Черт бы побрал эту женщину; почему она едет так долго? У него было время выяснить, что его собственному полицейскому отделу ничего не известно о Мартинесе (что само по себе ничего не означало) и в отделе регистрации преступников он тоже не значился (что не означало почти ничего).
Прибыла мадам. Женщина была похожа на свой голос. Стройная, красивая и молодая — чуть больше тридцати. В меховой шубке, несмотря на теплую погоду. Золотистые волосы, крупные зубы, румянец во всю щеку. Маленького роста. Продавщицы назвали бы ее изящной. Спокойная и собранная.
— Извините, что задержалась, — трамваи, поезда…
— Ничего страшного, — вежливо ответил Ван дер Вальк. — Я думал, правда без всякой причины, что вы приедете на машине.
— У меня ее нет. — Резко.
— Ее взял ваш муж… Не знаете, зачем он был здесь? Деловая встреча?
— Наверное. Боюсь, я не имею ни малейшего представления.
— Что ж, давайте посмотрим: простите, что заставляю вас пройти через это.
— Я готова.
— Вы же понимаете, что мы должны провести официальное опознание?
Она спокойно смотрела на него ясными светлыми глазами, немного навыкате, но от этого нисколько не менее красивыми.
— Я все понимаю, комиссар, потому как знала, что этот день придет, и готовилась к нему.
— Вы ждали несчастного случая?
— Несчастные случаи происходят так часто.
Он склонил голову и промолчал. В морге она ничем не выдала своего волнения: лишь кончик носа побелел — она сжимала в руках кожаные перчатки.
— Бедный Вадер, — тихо произнесла женщина. В голосе ее слышались привязанность, уважение…
— Вадер?[9]
— Он мне в отцы годился. — Сдержанно. — Сердечный приступ?
— У него было слабое сердце?
— Да нет — насколько я знаю. Но он уже немолод, слишком много работал… У него было высокое давление — это я точно знаю.
— Все не так просто.
Она непонимающе смотрела на него:
— Я не заметила никаких повреждений. Его сбила машина?
— Давайте вернемся в мой кабинет. Я кое-что объясню вам — вы позволите вас подвезти? — и задам несколько вопросов. Простая формальность.
Мадам Мартинес сохраняла спокойствие, хотя в машине нос ее стал еще белее и немного подрагивал. Она смотрела прямо перед собой, но в какой-то момент потеряла самообладание, и слезы хлынули из ее глаз.
В полицейском управлении на дверях висели таблички. На его двери было написано: «Комиссар отдела уголовных преступлений». Он даже не замечал ее, но женщина резко остановилась и пристально посмотрела на него:
— Отдел уголовных преступлений?
— Сядьте, пожалуйста, мадам. Я должен объяснить.
— Но что это значит? Что произошло? — Шок, изумление, но без страха.
— Мы обычно говорим о несчастных случаях, потому что это звучит менее болезненно — своего рода профессиональное клише. Но боюсь, вынужден сообщить вам, что вашего мужа закололи кинжалом. Ножом для разрезания бумаг. Вот этим.
Она содрогнулась и прикусила зубами перчатку.
— Но это… это… это значит…
— Пожалуй, да. Вы его узнаете? Вы когда-нибудь его видели? Этот нож для бумаг?
— Нет… нет… как закололи?.. Где?
— Здесь в городе, прямо на улице, в супермаркете, если быть точным, около четырех часов дня.
Полное изумление, смешанное с шоком.
— Хотите кофе?
— Да… нет… немного воды… если вас не затруднит.
— Ничуть.
— Господи…
— Не торопитесь. Успокойтесь.
— Простите. Я больше не буду вести себя так глупо. Обещаю.
— Вы торопитесь? Вас кто-нибудь ждет… дома? Дети?
— У меня нет детей. Меня никто не ждет, — печально покачала она головой.
— Значит, вы не станете возражать, если мы займемся бумажной работой? Очень хорошо. Так, начнем как обычно — полное имя, дата и место рождения, да, ваши и вашего мужа, национальность. Оба голландцы? — очень хорошо — адрес… Харбор-Билдинг — это служебный адрес, насколько я понимаю?
Женщина продолжала писать, не поднимая головы.
— Боюсь, я практически ничего не знаю о делах мужа, комиссар, — пробормотала она.
— Тогда начнем с личного аспекта. Сигарету, мадам? — Он дал ей прикурить, напустив на себя самый кроткий и миролюбивый вид, на который только был способен. — Хочу прояснить с самого начала… насильственная смерть, вне всяких сомнений. И боюсь, это явное убийство. Самоубийство даже не обсуждается — простите за откровенность — люди не вонзают в себя кинжалы субботним днем в толпе на оживленной улице вблизи супермаркета. И не падают на нож для разрезания бумаг.
У нее вырвался истерический смешок, но она быстро взяла себя в руки.
— Именно так, — спокойно продолжал комиссар. — Следовательно, предстоит уголовное расследование, а это моя работа, чем и объясняется табличка на двери. И закончится расследование судебным процессом. Когда мы найдем нападавшего, — пояснил он. — Так что в данный момент, мадам, у вас есть выбор. Я веду расследование, и у меня возникнут к вам вопросы. Мы постараемся проявить максимум тактичности, но вопросы могут быть личными, нескромными, даже болезненными. Мне придется осмотреть ваш дом.
Она беспомощно смотрела на него, казалось не понимая ни единого слова. Но на самом деле просто пребывала в шоке.
— Я пытаюсь объяснить, что у вас может возникнуть желание получить совет, профессиональную помощь, некую защиту. Нет-нет, это ни в коей мере не означает, что я подозреваю вас или считаю виноватой. Я лишь хочу вас предупредить. Вам может показаться, что я в некотором роде обманываю вас… Вы меня понимаете?
— Вы имеете в виду адвоката?
— Я имею в виду друга, который мог бы дать вам совет. Адвокат вам совсем не требуется. Вы могли бы от него отказаться?
— Что это меняет? — Все та же беспомощность.