Опечатанный вагонРассказы и стихи о Катастрофе
Дорогие читатели,
мне выпала честь представить на ваш суд книгу «Опечатанный вагон», стихи и рассказы о Катастрофе, которая выходит в свет по инициативе Отдела по развитию еврейского образования в странах СНГ Департамента образования Еврейского Агентства и при поддержке «Комиссии по материальным искам к Германии». Эта уникальная в своем роде книга предназначена всем читающим по-русски, но в первую очередь — людям, занятым на ниве просвещения.
В книге «Опечатанный вагон» собраны в единое целое произведения авторов, принадлежащих разным эпохам, живущим или жившим в разных странах и пишущим на разных языках — русском, идише, иврите, английском, польском, французском и немецком.
Эта книга позволит нам и будущим поколениям читателей познакомиться с обстановкой и событиями времен Катастрофы, понять настроения и ощущения людей, которых она коснулась, и вместе с пережившими ее евреями и их детьми и внуками взглянуть на Катастрофу в перспективе прошедших лет.
Для педагогов и воспитателей это — бесценный источник по изучению Катастрофы. Я убежден, что книга «Опечатанный вагон» поможет всем нам углубить и расширить подход к теме Катастрофы, особенно в просветительской деятельности среди молодежи.
Тема Катастрофы остается и сегодня одной из основных и наиболее значимых составляющих еврейской жизни, особенно во всем, что касается еврейского образования, как формального, так и неформального. Я надеюсь, что эта книга послужит важной вехой на пути изучения и исследования нашего общего национального прошлого.
С наилучшими пожеланиями,
Катастрофа европейского еврейства, уничтожение шести миллионов евреев является одним из факторов, определяющих национальное сознание евреев современности. Нашу жизнь как нации и жизнь каждого из нас все еще омрачает тень трагических событий того времени. Тот факт, что еврейский народ смог все преодолеть, создать еврейское государство и возродить еврейские общины и культуру в странах Европы, служит свидетельством стойкости человеческого духа и силы еврейского национального сознания.
Данная книга позволит русскоязычному читателю подойти к Катастрофе не только как к историческому событию — хотя исторический аспект здесь немаловажен, — но и как к событию, отображенному в художественных произведениях, написанных на разных языках и в разное время. «Комиссия по материальным искам к Германии», которая вот уже пятьдесят лет работает для того, чтобы хоть немного помочь так жестоко пострадавшим от несправедливости евреям — жертвам нацистов и облегчить им жизнь, а также поддерживает проекты, посвященные изучению и исследованию Катастрофы, рада быть партнером в публикации этой книги.
Мы убеждены в том, что книга «Опечатанный вагон» займет достойное место на еврейской книжной полке русскоязычных читателей, и надеемся, что она поможет им ощутить неистощимое богатство творческих возможностей представленных в ней авторов, хотя некоторые из этих произведений создавались в самые мрачные годы Катастрофы.
Цви Инбар,
Зоя КопельманГолоса из обители мертвых
Все персонажи книги вымышлены, но я никогда не позволил бы утверждать, что не было живых людей, похожих на тех, кто здесь изображен.
Желающему узнать о Катастрофе европейского еврейства в годы Второй мировой войны логичнее было бы обратиться к документам, картам, датам, свидетельствам — хроникам нацистов и союзников, к магнитофонным лентам мемориального фонда Спилберга, наконец, к бесчисленным воспоминаниям, сведенным в книги. Но эта книга — не из их числа. Здесь о страшном, не укладывающемся в нормальном сознании историческом опыте Катастрофы рассказывает искусство — искусство слова.
На первый взгляд, читателю может показаться, что он держит в руках антологию, объединенное общей темой собрание стихов и прозы. Однако, по моему замыслу, композиция этой книги подчиняется особой внутренней логике. Попробую о ней рассказать.
Представим себе писателя, приступающего к новому сочинению. Он уже совсем было готов нанести на чистый лист первую фразу, как на память приходит цитата, и он решает начать с нее. Едва поставлены закрывающие кавычки и ссылка на цитируемого автора и его произведение, как по смутной ассоциации на ум приходит новая цитата, и писатель прилежно заносит на бумагу и ее. Чем дальше, тем сильнее захватывает сочинителя подобное цитирование — чужие строки теснятся, не давая выплеснуться собственным словам. В конце концов задуманное сочинение готово, но таинственным образом оригинальный текст в нем напрочь вытеснен цитатами, сблизившимися настолько, что конец одной упирается в начало другой. Да и сами цитаты разрослись, и каждая привела в новую книгу законченное стихотворение, целый рассказ или фрагменты из романа.
Где же тут сочинитель — тот фантазер, что некогда разложил перед собою чистый бумажный лист? Сочинитель остался за кадром. Лишь его мысль и его эмоция, тасовавшие чужие тексты, отпечатались в новой книге отбором цитат и их строем. Едва ли это удивляет — ведь книг написано больше, чем в состоянии просто окинуть взором даже самый жадный до чтения человек. Может быть поэтому в последние десятилетия новые книги все чаще создаются из старого — с помощью перекроя и лицовки, методом, заимствованным у бедных портняжек прошлого.
В книгу отбирались русские переводы художественных произведений, связанных с темой Катастрофы. Тема, к которой мы не можем не возвращаться и к которой все труднее становится возвращаться. Естественно наше желание отгородиться от ужасов, затверженность ежегодних церемониалов отупляет чувства, а серая дымка забвения неотвратимо заслоняет прошлое по мере того, как время движется вперед. Но память — часть нашей личности, и нельзя позволить забвению поглотить страшное прошлое. Как наказал некогда учитель наш Моисей: «Помни, что сделал тебе Амалек… Когда Господь Бог твой успокоит тебя от всех врагов твоих со всех сторон, на земле, которую Господь Бог твой дает тебе в удел, чтоб овладеть ею, — изгладь память Амалека из поднебесной. Не забудь!» (Второзаконие / Дварим, 25:17,19).
Итак, собранные здесь стихи и прозу рекомендуется читать как единый текст. Композиция книги — это контрапункт, и голоса авторов, разделенных временем и возрастом, жизненным опытом и. языком, стройно звучат в новом предлагаемом читателю полифоническом произведении, которое я назвала «Опечатанный вагон».
Название заимствовано у израильского поэта Дана Пагиса (1936–1986), еврея из Вены, который, будучи мальчиком, с 1941 года и до конца войны, находился в концентрационном лагере. Опыт Катастрофы — тот же опечатанный вагон: он герметичен, в него не войти извне, как невозможно вынести на свет Божий его содержимое. Дан Пагис озаглавил так поэтический цикл о пережитом, жесткий и ироничный. Ретроспективный взгляд, как камера кинооператора, выхватывает из прошлого образы, обрывки мелодий и последний лепет идущего на смерть еврея, тщетно пытающегося вписать свой жребий в библейскую картину мира:
…Как объяснить: они были созданы по образу и подобию
А я был тенью.
У меня был другой создатель…
Опыт человека, прошедшего Катастрофу, напитал поэтические строки скепсисом: сумеет ли словесное искусство осуществить коммуникацию между двумя мирами, между «там» и «тут», сумеет ли облегчить груз пережитого, вынесенный «оттуда».
Эта книга рассказывает о Катастрофе в порядке хронологии описываемых событий и преемственности сюжетов, независимо от того, когда и где написано произведение. Рассказчики ведут нас от начала бедствий евреев на занятых нацистами польских, чешских, украинских землях через гетто в концентрационные лагеря, а затем в лагеря уничтожения. Сквозь смерть и попытки выжить, сквозь контакты и конфликты с неевреями, через повиновение, душевную независимость и восстание, вплоть до освобождения и дальше, в мирную жизнь, все ближе и ближе к нам, ко взгляду извне.
Эту условно хронологическую структуру нарушает эссе Эли Визеля, которое отделено от конца Второй мировой войны перспективой 25 лет и очерчивает общую проблематику обсуждения этой тревожащей, болезненной и взыскующей темы. Воспитанный в набожной хасидской семье и испытавший на себе ужасы концлагерей Биркенау, Освенцима и Бухенвальда, Эли Визель (р. 1928, Румыния) представляет читателю трагический парадокс: когда пережившие Катастрофу молчат, мир понуждает их к откровенности и желает во что бы то ни стало докопаться до истины, а когда очевидцы начинают говорить, мир не в состоянии воспринять услышанное. И тут писатель призывает на помощь изощренность искусства.
Документ о Катастрофе идет к читающему напрямик, и читатель зачастую норовит отскочить в сторону, словно от несущегося навстречу автомобиля. Художественный текст петляет, прячет факт за придумками, мифами, вешает завесы, за которыми, по молчаливому соглашению с читателем, скрывается «нечто» из опечатанного вагона, то страшное «нечто», о котором читатель осведомлен из другого источника. Эти иносказания иногда настолько прихотливы и субъективны, что расшифровка их требует немалого интеллектуального усилия. Невольно хочется вспомнить слова еврейского поэта Хаима Нахмана Бялика (1873–1934), написанные еще в годы Первой мировой войны:
«Ведь ясно, что язык во всех его сочетаниях совершенно не вводит нас во внутренний мир, в абсолютную сущность вещей, но, наоборот, он сам заграждает нам путь к ним. Вне ограды языка, за его завесой, дух человека, обнаженный от своей словесной оболочки, вечно блуждает и мятется. Нет речения и слов, но есть вечное блуждание, вечное „что“, застывшее на устах… Если все же человек достиг дара речи и находит в нем успокоение, это вытекает из великого страха остаться на мгновение наедине, лицом к лицу, с мрачным хаосом…»