– Ну конечно… Я на всё готов ради такого артиста.
Он подал мне бумагу и готовальню.
– Благодарю. Пожалуйста, не подсматривайте, пока я буду кое-что писать, – попросил я.
– Конечно-конечно, – Самбур отвернулся.
Я набросал на листке три слова, помахал бумагой, чтобы чернила высохли, и положил лист на стол тыльной стороной кверху.
– Можете поворачиваться.
– Итак? – вперил на меня острый взгляд следователь. – От меня ещё что-то потребуется?
– Да.
– Если я должен выпустить кого-то из камеры или пронести заключённому в тюрьму пистолет и напильник, сразу говорю – не пойдёт! – Ну что вы! – серьёзно произнёс я. – Всё, что от вас требуется – быстро отвечать на мои вопросы. Поверьте, они никоим образом не касаются вашей профессиональной деятельности.
– И сколько их будет… этих ваших вопросов?
– Только три.
– Три… Хорошо, задавайте.
– Отлично. Известный русский поэт.
– Пушкин, – выпалил следователь.
– Часть лица?
– Что? – не понял Самбур.
– Часть лица, – повторил я.
– Нос, – с секундной задержкой ответил он.
Раиса с огромным и всевозрастающим интересом следила за нашим разговором.
– Фрукт?
– Яблоко. И это всё? – разочарованно вздохнул Самбур.
– Всё, – подтвердил я, переворачивая лист.
– Читайте, что я записал до того, как начал задавать вопросы.
– Пушкин… нос… яблоко, – наморщив нос, прочитал следователь.
Его глаза удивлённо расширились.
– Какого хрена?! Быстров, ты… ты что, скотина, внушил мне ответы?
– Нет, конечно, – засмеялся я. – Это просто маленький психологический тест. Не обижайтесь, товарищ народный следователь, но примерно девять из десяти человек ответят на него так же, как ответили вы.
– Кстати да, – закивала Раиса. – У меня ответы были точь-в-точь такие, как у тебя, Ваня.
– Ну, хорошо, и какой вывод лично я должен был сделать после этого теста? – насупился Самбур.
– Только такой, что я немного соображаю в человеческой психологии. Да, не как профессор, но в нашем случае этого и не нужно. Моя сестра никого не обвиняла. Она лишь действует как любящая и преданная супруга: любой ценой спасает самого дорогого ей человека.
– Знаешь что, Быстров! – усмехнулся следователь. – Я, может, не такой знаток человеческой натуры, как ты, и эти ваши психологические штучки-дрючки для меня тёмный лес, но у меня достаточно мозгов, чтобы понять – твоя сестра старательно лепит горбатого. Я во время допроса тоже позадавал ей кое-какие вопросики. Так вот – она сыпется на мелочах: не помнит, во что был одет Хвылин, из чего она стреляла, сколько раз, где произошло убийство… и прочая, прочая, прочая… Дураку ясно – ни хрена она не знает!
– Так какого рожна ты её в обезьянник запихал! – вспыхнул я.
– Такого, чтобы не морочила следствию голову! – рявкнул следак. – За лжесвидетельство, между прочим, тоже ответственность полагается! И если она сейчас в камере не посидит и не одумается, то пусть пеняет на себя. Я твою сестру предупредил.
– Блин, Ваня, так чего ты мне сразу этого не сказал? – с облегчением произнёс я.
Самбур на сей раз проглотил «Ваню» и ответил гораздо спокойней:
– Да потому что вы, Быстровы, уже в печёнках у меня сидите! Не переживай, Быстров, твоя сестра уже вечером будет дома, а пока пусть посидит – это чтобы впредь была науку.
– Ну ты, блин… и педагог! – только и нашёл, что вымолвить я.
Самбур собирался что-то мне ответить, как в кабинете без стука появился бровастый и потому чем-то похожий на генсека, дорогого Леонида Ильича, мужчина в тщательно выглаженном костюме. Новый посетитель буквально благоухал одеколоном.
– Привет, Самбур. Здравствуйте, Раиса, – меня он почему-то проигнорировал.
– Здравствуйте, товарищ Шатилов, – приветствовал его следователь.
Фамилия показалась мне знакомой. Тут я вспомнил, при каких обстоятельствах её слышал – это был прокурор, который собирался поддерживать в суде обвинение над Александром.
– Ты когда собираешься передавать дело Быстрова? – спросил он.
Самбур покосился на меня и с некоторой паузой ответил:
– Пока не могу точно сказать, товарищ Шатилов. Есть ещё ряд невыясненных обстоятельств.
– Ты мне не тяни, Самбур! Давай жми на этого Быстрова по полной, пока у тебя его дело ГПУ не забрало.
– А что такое, товарищ прокурор? – удивился следователь. – Почему мы должны отдавать дело ГПУ?
– То есть ты ещё не слышал?
– Что я должен был услышать? – непонимающе спросил Самбур.
– Значит, вам ещё не довели. Хорошо, минут пять у меня есть.
Прокурор устало опустился на стул.
– В военшколе, в которой работали покойный Хвылин и Быстров, ГПУ обнаружило заговор. Бывшее «офицерьё», устроившееся в неё преподавателями, организовало контрреволюционную ячейку. Сейчас по всей школе идут аресты, ГПУ чистит их сотрудников. Думаю, заинтересуются и Быстровым. Он ведь тоже из этих… – с пренебрежением бросил Шатилов.
Я ловил каждое его слово… Да, не повезло Кате и её мужу, начал раскручиваться маховик следствия ГПУ. И не хочется себе представлять, чем это закончится. Ладно, если разберутся в роли каждого участника, но что-то подсказывает – огребут все и оптом.
– Мне кажется, рано в суд выходить, – попробовал возразить Самбур. – Улики, конечно, есть, однако Быстрова так и не удалось разговорить.
– Не удалось, так и не надо! – рубанул рукой по воздуху прокурор. – Пусть себе молчит, срок наматывает. А я на суде всю его гнилую сущность выверну наизнанку. Докажу, что это контра была, контра есть и останется ею же. Только надо бы поспешить, Иван… Не хочу, чтобы ГПУ все сливки сняло. Мы ведь тоже умеем работать! – подмигнул он следователю.
– Умеем, – вздохнул Иван.
– Именно! Тогда тебе на всё про всё сроку… до конца недели. Оформляй бумаги и передавай. Чем раньше, тем лучше, но понедельник – это край. Я же по своей линии позабочусь, чтобы с датой суда не затянули. И пусть ставят к стенке эту контрреволюционную сволочь! Хватит гадам коптить нашу землю! Всё, до скорого, товарищ Самбур!
Прокурор вышел из кабинета так же стремительно, как и появился.
– Ты слышал? – посмотрел на меня следователь.
– Слышал.
– Шатилов не врёт. Он действительно умеет работать с судом. Докажет, что угодно. Тем более у него свой интерес к этому делу, – произнёс Самбур.
– А если договориться? – с надеждой спросил я.
– Это ты, брат, брось, если не хочешь присесть к сестре и её мужу. С Шатиловым такой номер не пройдёт. Он – мужик жёсткий, особенно в вопросах, касающихся личной карьеры. – Ну, как-то продинамить его распоряжение можно? Допустим, не в понедельник оформить дело для передачи в суд, а в среду или четверг?
Раиса и Самбур засмеялись.
– Ясно, – понял я.
– Ещё как ясно: он сразу наябедничает – нас тогда начальство с потрохами сожрёт, а дело другому следователю отдадут. Извини, я себе не враг, – признался Иван.
– Понял я ваши расклады, – кивнул я. – Удачи вам!
– Ну, если понял – беги, сыскарь, ищи улики, – напутствовал меня в спину следователь.
Глава 24
Адресок четы Хвылиных я заранее вызнал у Кати. В отличие от их семьи, покойный и его супруга-поэтесса жили на съёмной квартире, а не в коммуналке. Такое себе могли позволить в Петрограде начала двадцатых немногие, преимущественно нэпманы с тугой мошной.
Получка преподавателя военшколы не позволяла «шиковать», значит, у Хвылиных были другие источники дохода или хорошо припрятанные ценности, которые не смогла обнаружить и изъять советская власть.
Легендарная сцена из «Мастера и Маргариты» Булгакова с призывом к советским гражданам сдавать валюту родилась не на пустом месте. Только в начале двадцатых валюту можно смело заменить на золото и бриллианты.
Пройдя мимо дворника-татарина, с равнодушным видом подметавшего двор, я поднялся на третий этаж, где проживала свидетельница.
Меня охватила лёгкая нервная дрожь. Я слишком многое поставил на эту встречу и собирался пойти ва=банк. Всё зависело от того, сумею ли я расколоть Зинаиду Марковну Хвылину, гражданку тридцати двух лет отроду, беспартийную и безработную. Ну, и само собой, не состоявшую в профсоюзе.
Для того чтобы наврать с три короба в деле об убийстве, нужны очень веские причины. Я собирался вытряхнуть их из неё, заранее сложив в голове примерный план разговора.
Веских улик против Зинаиды Марковны не было, придётся блефовать.
Пока из слов Самбура у меня сложилось впечатление, что придётся общаться с женщиной, у которой на почве творчества слегка поехала кукушка.
В принципе, такое встречалось в моей прошлой жизни сплошь и рядом. Одно время меня регулярно «домогался» сценарист многочисленных детективных сериалов о ментах, которому позарез были нужны сюжеты из реальных расследований, потом пришлось раскрыть уголовное дело, в которое по дурости влип писатель-фантаст – их сейчас стало больше, чем грязи – так что пообщаться с пишущей братией я успел. Заодно и сложил мнение об их адекватности.
Поэты, как я понял, в плане психического здоровья ещё хуже, чем прозаики.
Учитывая творческие заскоки Зины Ангины и её обострённое внимание к загробному миру и прочей мистике – предстоит тяжёлый разговор с женщиной средних лет, про которую можно смело сказать словами не её стихотворения: «тихо шифером шурша, едет крыша не спеша».
И мне надо готовиться пропускать через себя поток чужого сознания.
Я нажал на дверной звонок. Где-то внутри квартиры заливисто зазвенел колокольчик.
Никто не спешил к дверям, чтобы их открыть.
Спит, что ли? Богема любит поздно ложиться и поздно вставать.
На часах был уже полдень, даже поэтессы должны к этому времени продрать глазки.
Ладно, мы не гордые, ещё раз втопим кнопку звонка.
А в ответ – тишина…
Я толкнул дверь, она без скрипа распахнулась.
О, как…
Хозяева – народ настолько беспечный, что не запираются? Свежо предание, да верится с трудом.