Глава 26
– Так, погодите! – воскликнул Иджилов.
– Откуда вы узнали о характере порезов у самоубийц? Лично мне эта информация не попадалась.
– Давайте на ты? – предложил я.
– Давай! – легко согласился начальник отделения. – Только ответ я на свой вопрос я так и не услышал. Откуда дровишки, Быстров?
– Читал в учебнике криминалистики, – сказал я.
– Да? – почесал себя за ухом Иджилов. – Век живи – век учись.
У меня неприятно засосало под ложечкой: что если пока исследований на эту тему не проводилось? Хотя… ну не побегут же сейчас в публичную библиотеку, чтобы проверять мои слова. Если что, скажу, что перепутал источник – дескать, в периодике публиковали, оттуда и взял.
– Посмертная записка была? – поинтересовался Шуляк.
– Была! – кивнул Иджилов. – Кстати, а что думает товарищ Быстров на сей счёт?
– Ну вы же видели и наверняка читали её, – заговорил я. – У меня лично язык не поворачивается назвать это посмертным письмом.
– Что тебя смущает? – уставился на меня Шуляк.
– Стихотворная форма подачи.
– Но ведь покойная была поэтессой! – заметил Иджилов.
– И что с того? Думаете, она и в булочной стихами изъяснялась?
– Булочная – это булочная. А тут самоубийство… сравнил, – язвительно произнёс начальник отделения.
– Готов поспорить, что преступник выдрал подходящее по настроению стихотворение из рабочей тетради Хвылиной… Ну, должна же она куда-то записывать свои стихи, – изложил свою гипотезу я. – Если провести обыск в квартире, наверняка найдём и эту тетрадь. При желании экспертиза даже сможет установить, откуда листочек вырвали.
– Блин, Быстров, у тебя что – версии на все случаи жизни имеются? – с нехорошим смешком сказал Иджилов. – Раз так – объясни мне, тупому, как убийца – если это, конечно, было убийство, смог раздеть бабу, усадить в ванную и чиркнуть бритвой по руке, если она не собиралась сводить счёты с жизнью? Только не говори про магнетизм – не поверю.
– А что, других способов не бывает? – фыркнул я. – Насколько я помню, рядом с ванной стоял табурет, на табурете я своими глазами видел открытую бутылку вина. Я просил, чтобы вино в обязательном порядке изъяли как вещдок и сделали бы экспертизу. Рискну предположить, в бутылку подмешана какая-то гадость: снотворное или наркотики. Есть результаты? – с надеждой посмотрел я на Иджилова.
– Нет никаких результатов! – рявкнул он.
– И бутылки никакой тоже. Если не веришь – могу протоколы показать.
– Какого хрена… – возмутился я.
– Так, с меня хватит, Быстров! – перебил меня Иджилов. – Ты вообще с какой стати привязался к этой бабе? Что за странный интерес у сотрудника уголовного розыска, да ещё из другого города?
– Покойница проходит… вернее, проходила основным свидетелем по делу об убийстве своего мужа. Виновным с её показаний был признан муж моей сестры. Я решил разобраться, – не стал я скрывать правду, до которой Иджилов всё равно быстро докопается.
– Вот оно как, – протянул начальник отделения. – Так может это ты… того…
– Договаривай, – нахмурился я.
– Ну в том смысле, что если всё было так, как ты рассказываешь, и Хвылину убили, так может – это твоих рук дело, а? – с вызовом посмотрел на меня милиционер.
– Слышь, Иджилов, – неожиданно вступился за меня Шуляк. – Ты говори, да не заговаривайся!
– Спелись, да? – ехидно сказал Иджилов.
– Вечно у вас в угрозыске рука руку моет… Короче, Быстров: я долго и внимательно тебя слушал, но ты меня ни капли не убедил. Слишком много «если» и притянуто за уши. Для меня в смерти гражданки Хвылиной всё ясно и понятно: типичное самоубийство, барышня наложила на себя руки после гибели любимого человека. На этом точка.
– Хорошо. – Я встал. – Спасибо за угощение, товарищ Иджилов. Не знаю, сколько оно стоит, но, надеюсь, этого хватит.
Я вынул несколько банкнот и положил перед ним.
– За сим до свидания. Вынужден откланяться.
Шуляк догнал меня на улице.
– Притормози, Жора!
Он преградил мне дорогу, я остановился.
– Какого лешего, ты так кипятишься! – сбивающимся тоном заговорил Шуляк. – Капризничаешь, как беременная институтка!
– А ты что – не понял? – с горечью воскликнул я. – Иджилову на всё наплевать. Даже если история шита белыми нитками, он всё равно задницу от места не оторвёт, чтобы проверить. Таких гнать надо поганой метлой из органов! А ещё лучше – посадить, чтобы другим неповадно было.
– Экий ты шустрый! – разозлился Шуляк.
– Выгнать, посадить…
– А что, скажешь я не прав?
– Прав, – смутился Шуляк.
– Тогда в чём дело?
– В том, что с Иджиловым мы ещё разберёмся… Ты ведь на квартиру Хвылиных сейчас намылился. Хочешь втихаря обыск провернуть и соседей допросить? Что, угадал?
– Угадал, – подтвердил я.
Если милиция откровенно забила на расследование смерти Хвылиной, выбора у меня всё равно не оставалось. Женщину убрали не случайно, наверняка это как-то связано с убийством её мужа, и все ниточки должны привести к пауку, который сплёл эту паутину, в которой запуталась моя семья.
Ну, а то, что действовать придётся одному – меня не смущало. Лучше я буду рыть с чувством, с толком, с расстановкой – чем пущу на самотёк.
– Не будешь возражать, если я тебе помогу?
– внезапно спросил Шуляк.
– Ты… ты это серьёзно? – поразился я.
– А что тут такого? – в свою очередь удивился он. – Ты нам помог, должен же я отплатить тебе той же монетой. Или у тебя уже сложилось предвзятое мнение о петроградской милиции и уголовном розыске?
– Иди ты! – улыбнулся я.
– Давно бы так! – просиял Шуляк. – Показывай адрес, Жора.
На душе у меня потеплело. Всё-таки чувство локтя – сильное чувство. Ты не один, у тебя крепкая поддержка товарищей, которые делают с тобой одно дело, всегда выручат и придут на помощь.
Даже серый непогожий денёк почему-то стал светлее.
Мы пошагали к дому ныне покойных Хвылиных.
– Как Серёга Кондратьев – поймал Лёньку Пантелеева? – задал мучивший меня вопрос я. – Ищет пока. Мы по наводке Борща прошерстили квартиры и малины, где могла засесть его сеструха. Наловили кучу всякой шушеры, но Лёнька как в воду канул. Правда, есть ещё пара неотработанных местечек – ими сегодня-завтра займутся, – сообщил последние новости Шуляк. – Ничего, сколько верёвочке не виться, а конец всё равно будет.
– Будет! – кивнул я. – Я в вас верю, мужики. Вы его обязательно поймаете.
– Конечно, поймаем. Для нас это дело принципа.
Слово за слово, мы оказались возле нужного дома.
– Делаем так, – предложил я. – У тебя документы петроградского губрозыска – поэтому начни поквартирник…
– Чего-чего? – замигал он.
– Поквартирный обход, – пояснил я, снова ругая себя за то, что не слежу за языком и употребляю термины, которые ещё не входу.
– Это в ваших краях так его называют? – хмыкнул Шуляк.
– Ага.
– Хм… занятное выражение. Надо будет ребятам сказать, им тоже понравится.
– Да без проблем, – легко согласился я, невольно обогатив профессиональный лексикон петроградских коллег.
– Значит, я пока делаю поквартирник – а ты чем займёшься?
– А у меня самое сладкое… Можно сказать, десерт – пошманаю квартиру Хвылиных.
– Что рассчитываешь там найти?
– Хвылина могла вести дневник. Будет большой удачей, если я его найду, – гипотеза, конечна, была шаткой, но я хватался за любые возможности.
– Как собираешься попасть внутрь? – в Шуляке проснулся профессиональный интерес.
– Ты точно уверен, что хочешь это знать? – усмехнулся я.
Шуляк улыбнулся:
– Мог бы не спрашивать. Будем считать, что ты снова увидел незапертую дверь.
– Так и есть! – подтвердил я. – Шёл себе шёл, вдруг вижу – дверь открыта. Думаю, непорядок… Заглянул, чтобы проверить. Да, у тебя случайно нет при себе чего-то вроде английской булавки?
– Совершенно случайно есть и как раз английская булавка. Мама, чтобы не сглазили, к кепке прикалывает, – немного смутился он.
– Мама есть мама. Одолжишь ненадолго?
– Да хоть навсегда.
Мы подошли к чёрному входу дома, немного постояли. Как известно, хорошая работа всегда начинается с перекура.
– Не передумал ещё? – мрачно спросил Шуляк.
– Попал в колесо – пищи, но беги, – ответил я поговоркой.
Во дворе никого не было, даже дворника. Казалось, дом вымер. Похоже, две смерти за короткое время произвели впечатление на жильцов. Все забились как тараканы в щели и чего-то ждут. А чего именно – неизвестно.
– Ну что – разбежались? – сказал я.
– Разбежались, – кивнул Шуляк.
Он отправился шерстить соседей, начиная с первого этажа, а я пошёл наверх.
Замок на дверях Хвылиных выглядел серьёзным, но только выглядел. Не обязательно быть слесарем-медвежатником, чтобы открыть, было достаточно даже моих довольно посредственных навыков.
Квартира была опечатана, но раз милиция собиралась списать всё на самоубийство, значит, сюда ещё долго не сунутся. Без тени колебания и сомнений я сорвал тонкую полоску бумаги и стал ковыряться в замке позаимствованной у Шуляка булавкой.
Минут через пять, когда стало казаться, что я переоценил свои способности, проклятый замок сдался на милость победителя. Внутри что-то щёлкнуло, путь в квартиру Хвылиных оказался открыт.
Я переступил порог без всякого содрогания.
Всё тот же затхлый запах сырости, он пропитал собой стены и потолок, а сейчас начал впитываться в поры моей кожи.
Первым делом я заглянул в ванную комнату – само собой, тела покойницы там не было, зато остался табурет и, что немаловажно, бутылка с вином исчезла. Если её не отразили в протоколе, вероятнее всего, кто-то реквизировал для личных нужд.
Судя по этикетке, вино было ещё дореволюционного производства. Наверняка дорогое. Неудивительно, что кто-то польстился, не задумываясь о последствиях. Хрен знает, что в него подмешали…
Бежать к Иджилову, кричать «караул»? Его люди, пусть сам и разбирается.