– И ты ему веришь?
– Рай, он на всех – один. Другого быть не может. А попасть туда – ой, как потрудиться надобно!..
– И то верно…
Так, за почти философской беседой, пролетка вывернула на Обводной канал. Вывеска трактира замаячила впереди, и Андрей приказал остановиться.
– Так ведь сажен триста еще? – удивился извозчик.
– Пройдусь, – отмахнулся Голицын и выпрыгнул на брусчатку мостовой.
Он действительно внешне неспешно, а на самом деле едва сдерживаясь, двинулся дальше по улице, пытаясь разглядеть впереди плотную фигуру Минакова. Но поручика видно не было. Зато возле дверей трактира наблюдалось заметное оживление – и людей, и пролеток.
Почуяв неладное, Андрей ускорил шаг, но не успел. Бессильно наблюдал, как разгульная толпа вывалилась из трактира, гоня перед собой Минакова пинками и тычками. Поручик слабо отмахивался, пытался что-то сказать. Потом вдруг остановился, резко повернулся к обидчикам и выхватил револьвер.
«Ой, дурак!» – охнул невольно Голицын. Ситуация нарисовалась, что называется, хрестоматийная. Сотрудник при выполнении секретного задания ни при каких обстоятельствах не должен демонстрировать свое статус-кво, а пользоваться приданной или лично сотворенной легендой. Даже если ему угрожает опасность физического воздействия и получение травм.
«Сейчас его вырубят», – бессильно резюмировал Андрей и перешел на бег. Однако вышло по-другому.
Из первого ряда трактирных забияк высунулся здоровенный детинушка в потрепанном армяке. Нехорошо ухмыляясь, он принялся демонстративно засучивать рукава. Но Минаков не стал дожидаться расправы и сам перешел в нападение. Вскинул револьвер и дважды выстрелил поверх толпы. Люди шарахнулись, детина отвлекся на их крики и тут же получил великолепный шоссэ в подбородок – выше коренастый поручик не достал. Но и этого оказалось достаточно. Голицыну даже будто послышался мерзкий хруст ломающейся челюсти. Детинушка резко побелел и грохнулся навзничь, под ноги приятелям. Действо произвело должный эффект – толпа ощутимо подалась назад, заворчала и начала рассеиваться, втягиваясь обратно в двери трактира.
Андрей подоспел как раз, когда Минаков, тоже бледный и мокрый от пота, пытался засунуть револьвер во внутренний карман пиджака.
– Браво, поручик! – тихо сказал Голицын.
– В-вы видели? – заикаясь от волнения, тоже тихо спросил Минаков. – Зв-вери, а?
– А с чего бы им звереть?
– Так в-вычислили меня в трактире. У нашего мерзавца, как оказалось, полно добровольной охраны.
– А где он сам?
– Там… наверное…
Минаков понурился, сообразив, ради чего могло быть разыграно всё представление.
– Так, поручик. Оставайтесь здесь, следите за выходящими и садящимися в пролетки.
Голицын твердым шагом направился к дверям трактира.
Внутри шло обычное веселье, будто и не случилось ничего буквально минуту назад. В главном прокуренном зале пахло подгоревшим мясом, кислой капустой и… компотом! Сновали туда-сюда половые, ярились поднабравшиеся с утра поденщики – видать, получили накануне расчет. Андрей прошел через зал, поднялся по ступенькам на полуэтаж, где располагались «кабинеты» для особых гостей. Нужный вычислил сразу – перед его дверями маячила парочка амбалов в подрясниках и с невозмутимыми, почти каменными физиономиями.
Голицын, не сбавляя хода, шагнул между ними к двери кабинета. Путь в последний момент преградила волосатая рука.
– Кто таков?
– Служба охраны высшей администрации. – Андрей сунул под нос амбалу свой жетон. Рука не исчезла. – Что еще?
– Не положено.
– А если так? – И Голицын нанес короткий, быстрый удар снизу в локтевой сустав охранника. Рука его тут же бессильно повисла, парализованная. Воспользовавшись замешательством амбалов, Андрей распахнул дверь и шагнул в кабинет.
В общем-то, он увидел почти то, что ожидал. Распутин развалился на широком диване у стены напротив двери. На подушках вокруг него разлеглись несколько юных красоток в одеяниях древнегреческих нимф. «Святой старец» вкушал манную кашу с изюмом и цукатами из рук одной нимфы и запивал еду горячим молоком с гречишным медом, могучий дух которого заполнял комнату.
При виде Голицына Распутин поперхнулся кашей, оттолкнул нимфу с чашей молока и выставил вперед длинный, корявый палец.
– A-а, капитан!.. Опять ты житья честным людям не даешь?
– Не капитан, а подполковник, – холодно поправил Андрей, останавливаясь перед диваном и засунув руки в карманы брюк. – А ты, гляжу, за старое взялся. Юных дев совращаешь?
– На путь истинный наставляю я дщерей сих! – фальцетом возгласил Гришка. – Токмо благодаря заботе моей, девы сии в целомудрии и правде к жизни земной готовятся!..
– А ну, брысь отсюда! – грозно рыкнул на нимфеток Голицын. Кто-то охнул, кто-то взвизгнул, но сбежали все. – А теперь, гнида, поговорим о твоей дальнейшей жизни, – голосом, не обещающим ничего хорошего, продолжил подполковник.
Оглянулся, увидел стул, поставил его перед диваном, но сесть не успел. Сзади раздался утробный рев обиженного медведя – это ушибленный амбал возжелал отомстить обидчику и попытался заключить Андрея в смертельные объятия. Рефлексы, наработанные месяцами тренировок, не подвели. Голицын, используя для верности стул в качестве опоры, провел образцовый фуэте, и «псевдомонах», оглушенный ударом в висок, грохнулся поперек дверей. Его напарник, ворвавшийся следом в кабинет, споткнулся о тело и растянулся у ног Андрея.
– Я бы на твоем месте не вставал, – тихо, но грозно посоветовал Голицын, прижав его шею ботинком к полу. – Ну-с, продолжим, – повернулся к замершему в испуге Распутину. – Итак, вот тебе план дальнейшей жизни. Ешь, пьешь, гуляешь в свое удовольствие и… докладываешь мне подробнейшим образом содержание всех – подчеркиваю, всех! – разговоров с твоими приятелями из министерских, политических, масонских компаний. Дабы у тебя, скотина, не возникло желания меня провести или сбежать из столицы, приставляю к тебе отныне своего человека в качестве… секретаря. Он будет тебя сопровождать повсюду, где возможно, и тоже мне докладывать ежедневно о твоем поведении. Ежели он вдруг пропустит доклад, я сочту это за твое неповиновение и сделаю соответствующие выводы. Имей в виду, у Службы на тебя досье – толще Библии! Дернешься – пропал! Вопросы?..
Гришка шумно сглотнул, завозился на подушках, косясь на распластанного под ногой Голицына телохранителя.
– Надо же… в подполковники прыгнул… Экой шустрый! Небось и начальником большим стал?.. Ништо, найдется и на тебя нонешнего управа! – Распутин все больше распалялся, пытаясь выгнать засевший в сердце страх. – Да я самому Маклакову пожалуюсь. Ужо он тебя…
– Николай Алексеевич – вернейший слуга государев и честнейший человек! И не тебе, мразь, поганить своим ртом его доброе имя! – Голицын едва не потерял контроль, но все же сдержался. – К тому же, чтоб ты знал, именно поручением министра внутренних дел я назначен начальником управления в СОВА. Так что лучше не брыкайся – целее будешь. А пока можешь завтракать дальше. Сейчас к тебе присоединится твой новый секретарь. Он же будет отныне заботиться о твоей шкуре. А этих бугаев уволь – ни черта они тебя не защитят!
Голицын круто развернулся и вышел из кабинета, оставив Распутина в полном раздрае. Он понимал, что «старец», конечно, попробует как-то нагадить, но то, что будет «стучать» на приятелей, не сомневался.
На улице Андрей подошел к настороженному Минакову и с улыбкой похлопал по плечу.
– Молодец, поручик! Хорошо справился с ситуацией. Вот тебе новое задание, не менее важное. С сегодняшнего дня ты становишься личным секретарем и телохранителем «святого мерзавца».
– Ух, ё… Да за что, Андрей Николаевич?! Господин подполковник?!
– Не «за что», а «зачем». Распутин теперь – наш доноситель. Ну, по крайней мере, на время операции. Но тварь он скользкая, потому нужен догляд. Считай это задание едва ли не самым важным в расследовании! Сдюжишь, можешь вертеть новую дырку на погонах!
– Служу Отечеству, – расправил плечи Минаков, вздохнул и добавил: – Не поминайте лихом, ежели что…
– Ну-ка, это ты брось! – посуровел Голицын. – Одного не оставим. Будешь ежедневно встречаться по предварительному звонку с кем-то из наших и докладывать ход дела. Удачи, поручик!
– И вам не хворать…
В приподнятом настроении Андрей вернулся в бастрыгинский особняк. Там его поджидал с озабоченным видом Харитонов.
– Как дела с допросами? – бодро поинтересовался Голицын, усаживаясь за свой стол – теперь уже свой! – в кабинете Вяземского.
– Пока никаких сенсаций, Андрей Николаевич, – начал докладывать агент. – Возница тюремный действительно оказался подкупленным, позарился аж на тысячу рублей за то, что повезет арестанта не через Кронверкский мост, а через Иоанновский. Охранник, что попал под подозрение, пока помалкивает. Но возница на него сразу указал. Дескать, он к нему и подошел с предложением подзаработать…
– Ясно. Его слово против слова охранника. А что с Керенским? Ты же с него начинал, как я просил?
– Вот с Керенским как раз разговора не получилось!
– Почему?
– Он заявил, что без прокурорского присутствия ни о чем говорить не станет, поскольку является членом Общественной коллегии адвокатов при Государственной думе.
– Ишь ты, какие мы важные?! – нахмурился Голицын. Он терпеть не мог кичливых и заносчивых людей. – А ну-ка, Евгений, пригласи сюда господина адвоката, я с ним сам побеседую!
Керенский вошел, как и ожидал Андрей, с горделиво поднятой головой и надменно поджатыми губами. Молча сел на предложенный стул, закинул ногу на ногу и уставился в пространство над головой Голицына. Руки в наручниках сложил на колене, и теперь лишь еле заметное подрагивание длинных и тонких пальцев выдавало внутреннее напряжение арестованного.
Андрей выдержал долгую паузу, внимательно наблюдая за Керенским исподлобья и листая разложенный перед собой гроссбух из дежурной части.