– На что это вам, Денис Николаевич? – прямо спросил Максимов.
– Мне нужны его осведомители. У Кошко на той же Хитровке, поди, не меньше сотни человек подвизается. Они знают Москву, и сами хитрованцы в московском пейзаже – привычный элемент. Никто их не заподозрит, если они потрудятся для нас в должности «топтунов».
– Пожалуй, вы правы. Я сей же час с ним свяжусь.
Давыдов знал, что Аркадию Францевичу можно звонить по делу в любое время суток. Поэтому он остался у телефонного аппарата ждать ответа Максимова.
Через пять минут начальник сообщил: Кошко предлагает встретиться у него завтра, в Малом Гнездниковском переулке, в восемь утра.
– Когда ему передадут вашу визитную карточку, он сразу же велит впустить вас в кабинет.
– Благодарю.
Денис вернулся в гостиную, отозвал в сторонку Барсукова и объяснил, что должен с утра заняться делами. После чего ушел по-английски.
Утром к нему в гостиничный номер принесли пакет от Максимова. В нем обнаружился лист простой бумаги, на котором имелся список – полтора десятка фамилий, но не написанных от руки или напечатанных на «ремингтоне». Это были приклеенные полоски телеграфной ленты.
– Та-ак… – протянул Денис. – Вот они, голубчики!
Очевидно, список подозрительных персон прислали ночью «совята». И каждая из персон нуждалась в тщательной проверке. Причем не было никакой гарантии, что список – окончательный. Он мог разбухнуть раз в десять буквально за сутки…
Времени изучить послание у Дениса не оставалось – будильник показывал без четверти восемь, а до сыскной полиции от гостиницы примерно верста. Но Тверскую-то дворники чистят хорошо, и добежать можно в самом худшем случае за десять минут. Заодно и продышаться…
Ровно в восемь Давыдов вошел в кабинет Кошко.
Знаменитый сыщик выглядел превосходно: свеж, румян, роскошные усы подкручены, как у кавалерийского полковника.
– Доброе утро. Честь имею представиться: капитан Давыдов, – четко доложил Денис.
– Доброе утро, капитан, – приветливо улыбнулся Кошко. – А если по имени-отчеству?..
– Денис Николаевич.
– Садитесь, Денис Николаевич, обсудим ваше дело. Господин Максимов описал мне его в общих чертах. Стало быть, требуется дивизия моих хитрованцев?
– Дивизия не дивизия, а хоть бы взвод… – Давыдов выложил на стол список. – Это не окончательный. Боюсь, что он будет расти и расти.
– Давайте-ка посмотрим по нашим архивам, – оживился Кошко, – вдруг какая личность уже вызывала наш интерес. Тогда и зацепочки для вас найдутся.
Кошко взял список, пробежал взглядом и задумался.
– Где-то я эти фамилии уже встречал, чуть ли не в таком же порядке… Погодите, кажись, вспомнил!
В кабинете начальника московского сыска стояли застекленные шкафы с папками, Кошко извлек одну.
– Тут у меня всякие подозрительные курьезы. Кто их разберет, может, пригодятся, а может, и нет… Ага, нашел!
Он протянул Давыдову лист, исписанный твердым и разборчивым почерком, настоящим казенным почерком старого опытного канцеляриста.
– Это не по-русски, – удивился Денис.
– Я полагаю, по-английски, но фамилии-то русские.
Давыдов сличил списки.
– Вот этого господина у меня нет, и этого тоже нет, и этого… Откуда у вас сие английское творение, Аркадий Францевич?
– Прямиком из портмоне английского консула мистера Ходжсона.
И Кошко рассказал, как Хлопоня обворовал консула на вокзале.
– Я могу забрать у вас этот списочек? – спросил Давыдов.
– Да забирайте, мне-то он на что? А, кстати, свой вы уже изучили?
– Не успел, Аркадий Францевич, принесли, когда я уже собрался уходить.
– Тут, сдается мне, ваш бывший однокашник…
– Как это?!
И точно – в середине листа обнаружилось имя «Олег Гольдовский».
– Фамилия приметная, – сказал Кошко. – Вот поднатужусь и вспомню, откуда я знаю, что он учился в кадетском корпусе. У меня этих фамилий и прозвищ в голове, думаю, на государство размером со Швейцарию хватит. Та-ак… «Рудневка»!
Кошко сразу позвонил, вызвал служителя, написал записку в архив, и буквально через несколько минут Давыдов уже развязывал тесемки казенной картонной папки с делом о похищении в дорогом борделе преогромного золотого портсигара, служившего хранилищем для дюжины крупных бриллиантов.
– Туда, в эту «Рудневку», посетителей можно водить, как в музей, – рассказывал Кошко. – Я сам поехал из чистого и святого любопытства – столько ведь про нее слухов ходит! И привели меня в то самое место, где у сибирского купчины пропал портсигар, – в «Турецкую комнату». Я полагаю, купчина еще дешево отделался: перстень с солитером уцелел, галстучная булавка с другим солитером уцелела. Видно, за этим портсигаром как раз и охотились. А знаете ли, во что обходится час шалостей в «Турецкой комнате»?
– Рублей десять?..
– Пятнадцать! Но там – как в персидском гареме, – сплошь ковры да кальяны, девочки одеты одалисками. Да и что для сибиряка пятнадцать рублей? Он же не городовой. У меня вот городовой, видите ли, двадцать рублей в месяц получает… Так вот, ваш Гольдовский. Он там поблизости живет. Это бывший Соболев переулок, нынче – Большой Головин. Вот тоже ирония фортуны: название дали зачем-то в честь капитана Головина, ведавшего чуть ли не при государыне Екатерине Алексеевне Московской полицмейстерской канцелярией, она там где-то находилась. Извольте радоваться – полиция и бордель в дружном и трогательном соседстве. Вот, вот показания Гольдовского… Он, когда его ко мне привезли, сперва все хвост распускал, перечислял, с какими вельможами вместе в корпусе учился, да к кому сию минуту жаловаться полетит.
– Так он что, всерьез в это дело замешан? – удивился Давыдов.
– Подставили. Заманила его туда приятельница, он накалья-нился до сиреневых слонов и помутнения в желудке. Его вывели продышаться и выпроводили. А все знали, что финансы у Гольдовского поют романсы. Хоть он и служит присяжным поверенным в Московском городском суде, но служба у него не задалась. Тут ведь репутация нужна, ее годами зарабатывают или, скажем, ввязываются в безнадежный процесс и чуть ли не с виселицы обвиняемого снимают. Они, присяжные поверенные, смолоду должны быть тружениками, чтобы под старость лет все их знали и уважали.
– А Гольдовский?
– Может, образумится? – Кошко задумчиво покрутил ус. – Все мы смолоду колобродили… А у него ведь, у чудака, способности – пером владеет!.. Ну, это вы сами разберетесь. Что касается нашего ведомства, он тогда оказался первым подозреваемым – ничего не знает, ничего не видел, ничего не помнит, только орет, как резаный. Потратили мы на него время и чуть не упустили настоящего вора… Погодите, я вам сейчас агента Никишина велю позвать. Он в этом деле проявил себя не лучшим образом, был сослан караулить Николаевский вокзал, и на вашего однокашника страх как зол! Он охотно поможет собрать все необходимые сведения. Кое-что, не вошедшее в бумаги, Никишин помнит и с тамошними дворниками у него прекрасные отношения. Справится с заданием – заберу его с вокзала.
Пока Кошко посылал курьера за Никишиным, Денис изучал список, но мыслями был в кадетском корпусе, прямо видел перед глазами красавчика Гольдовского…
Олег был младше Давыдова на год, и его отчислили с четвертого курса за вольнодумство и дерзкое поведение. Денис сам был далеко не ангел, но начальство отлично видело разницу между мальчишеским озорством и тайной раздачей однокашникам бунтарских брошюрок. Честно говоря, когда Гольдовский покинул корпус, Давыдов вздохнул с облегчением: умный старый воспитатель растолковал ему, чем могла закончиться дружба с Олегом.
Кошко отдал список, чтобы ремингтонисты его перепечатали, распорядился принести в кабинет два стакана горячего чая и был готов развлекать Давыдова и дальше, но Денис заметил, что в коридоре на выставленных вдоль стены стульях собралась перед кабинетом целая очередь.
– Я бы мог подождать Никишина и в другом месте, – сказал он. – Что ж мне у вас время отнимать?
– Не стану кокетничать, время мое действительно на исходе, – прямо сказал Кошко. – Я рассчитывал, что для первого знакомства хватит четверти часа.
– Где тут ближайшая кондитерская? Я там бы обождал.
– Зачем кондитерская? У нас поблизости хороший трактир, туда все мои агенты бегают. Вам там и свежие газеты подадут. Содержатель трактира – большая умница, иной раз хороший совет может дать. Да ему и выгодно – мы его кормильцы! Скажете, что от меня и что ждете Никишина, он и расстарается. – Кошко крепко пожал Денису руку. – Ступайте с богом, а я пока отправлю пару записочек своим людишкам. Они в моем поручении не увидят для себя беды и опасности, так что не станут кочевряжиться и плакаться, а все исполнят чин чином. Вот если бы кто-то из воровской аристократии мне потребовался – было бы сложнее. Тут они ножа промеж лопаток боятся. А то – присяжные поверенные, чиновники какие-то, богатеи… Думаю, все получится.
Шел Великий пост, самый что ни на есть строгий. Но не все агенты его блюли, а начальству было мало дела до этакого скоромного вольнодумства. Уразумев сие, трактирщик велел стряпать и рыбные блюда, но одно соблюдал свято: к чаю – никакого сахара, сахар – еда скоромная, его через говяжью кость перегоняют, а извольте-ка плошечку липового медка!
Давыдов взял к чаю два расстегая с налимьей печенкой, спросил «Московские ведомости» и вскоре дождался Никишина.
Агент был, по первому впечатлению, его ровесником – довольно высокий, худой и белокурый. Предупрежденный половой сразу подвел Никишина к столику Давыдова.
– Значит, господин Гольдовский?.. – задумался он. – Весьма сомнительный господин, смею заметить…
– А вы говорите прямо, – посоветовал Давыдов. Неудачливый агент почему-то был ему симпатичен.
– Коли прямо – зря тогда его в разработке прекратили, то есть… это у нас так говорится. Я и сейчас убежден, что в деле с портсигаром он не совсем чист. Но камушки нашлись – так и черт с ним! То есть, извините…