Был приглашен специалист по кладке каминов, который и объяснил Давыдову их современное устройство. Присутствовавший на просветительской лекции Нарсежак задал кучу умных вопросов о трубах, а потом, уже наедине с Денисом рассказал, что раньше существовала модная забава – «говорящая голова». Эта голова, вырезанная из дерева и окрашенная в телесный цвет, устанавливалась на тумбочке. Сквозь тумбочку проходила слуховая труба, чтобы сидящий в соседней комнате или вообще этажом ниже человек слышал задаваемые голове вопросы и придумывал ответы. И до сих пор еще в провинции фокусники нет-нет, да показывают этот трюк.
– Забавно, – заинтересовался Давыдов. – Где бы такого раздобыть? Опять просить Кошко?..
– Зачем же? Аркадий Францевич не обязан знать всех трюкачей в Москве и окрестностях. А я вот съезжу в Марьину Рощу. Там на Масленицу стояли балаганы со всякими чудесами в решете. Думаю, найдется и хозяин «говорящей головы».
– Вряд ли он ее продаст. Она ж его кормилица!
– Да нам-то не покупать, нам бы разглядеть и понять, как вся эта механика действует. Я вот, скажем, в толк не возьму, как может звук петлять по трубе? По моему разумению, он прямо должен лететь, – признался Нарсежак.
– Хорошо, Федор Самуилович, поезжайте. Авось, получится «говорящую голову» отыскать. Хотя…
– Что, Денис Николаевич?
– Нет, ничего…
Давыдову словно нечистая сила мешала рассказать Нарсежаку про подвеску с сердечком. Что-то в этом было неловкое, будто при чужом человеке раздеваться.
На следующий день Давыдов совершенно случайно повстречал Никишина. Они не виделись с того времени, как Никишин помог отыскать Гольдовского. Агент, выскочив из какой-то подворотни, пытался остановить извозчика-«ваньку», но тот пролетел мимо. Давыдов увидел это с другой стороны улицы, перебежал дорогу, задержал извозчика и стал махать Никишину, чтобы бежал скорее. А потом сел вместе с ним в экипаж.
– Премного вам благодарен, – сказал Никишин. – К Николаевскому вокзалу гони!.. Ну что у меня за судьба треклятая? Кабы не вы, опоздал бы, как пить дать!
– Вам непременно нужно служить в полиции? – спросил Давыдов. – Может, поискать другое место? Вы человек грамотный, толковый…
– Что проку с моей грамотности, когда я невезучий? Вот с утра думал за дровами съездить – у нас дрова кончаются, не рассчитали, – а за мной парнишку присылают: беги, значит, на Николаевский вокзал, замени Сидорова, он потом с тобой рассчитается.
– Ясно. Вы, наверное, из безотказных? – догадался Давыдов.
– Да как же отказать? Не выходит…
– Так, может, и мою просьбу выполните? Я хорошо заплачу.
Отчего-то, глядя на Никишина, Денис вдруг решился начать розыск в Старо-Екатерининской больнице.
– Знаете, сударь, рад бы вам услужить, но мне с напарником велено за одной сомнительной дамочкой присмотреть, – почему-то шепотом сообщил Никишин. – Дамочка такая, что к ней большие люди ездят!
Давыдов вздохнул: опять не получилось…
– Так не бегает ли к ней с черного крыльца всякая шушера, да не ездит ли сама по странным закоулкам, – продолжал Никишин. – Господин Кошко хочет убедиться, что дамочка не воровка… или же воровка! Ну, тогда будет шуму!
– А кто такая?
– Провидица, Денис Николаевич! – с неожиданным возмущением воскликнул Никишин. – Ну что за город! То юродивого при церкви пригреют, а он оклады с образов сбондит, то фальшивый монах с кружкой собирает на погоревший храм Божий, а храм стоит себе целехонек… Теперь вот эта Ефросинья. Сидит дома сиднем, ноги у нее не ходят, и вся Москва к ней туда таскается. Статского советника Королькова, может, знаете? Его супружница с тещей туда ездили, так у тещи сережки прямо из ушей пропали. А там или не там – поди разбери! Она бедным дамам так голову заморочила, что выбрались от нее совсем одуревши.
– Любопытно бы на нее взглянуть, – отметил для себя Давыдов.
Теперь всякое место, куда ездил народ разного звания, казалось ему подозрительным. И он вопросительно уставился на Никишина, словно предлагая: ну, продолжай же!
– Сидит эта Ефросинья на Пречистенской набережной, – с готовностью зачастил тот, – и торчим мы там до трех часов ночи, а ночи-то еще холодные! А потом, пока к себе на Третью Мещанскую доберешься…
– Перст Господень! – неожиданно воскликнул Давыдов. – Слушайте, Никишин, вы там давно живете?
– Родился я там…
– А матушка как, жива? И сестрицы есть?
– Матушка, дай ей Бог здоровья, жива, по хозяйству управляется. Сестриц аж три, младшенькие… – Никишин с любопытством поглядел на Давыдова. – Наташу замуж выдали, а Верочка с Анютой – ох, и говорить неохота…
– А что такое?
– Стыдно мне, Денис Николаевич, – прямо сказал Никишин. – Не могу я сестер прокормить, им трудиться приходится. Стыдно – вот как! Не заладилась у меня служба, сами знаете…
– Ничего я не знаю. Мне ты очень даже хорошо помог!
– Это вам Бог удачи послал, а я…
– Ну так и держись за меня! – совсем по-простому приказал Давыдов. – Поделюсь удачей, только… только по служебной линии. Другой у меня нет.
– Эх, и у меня нет…
– Так что сестры-то?
– Анюта, младшенькая, хочет телефонной барышней быть. Туда же высоких берут, а у нас вся семья долговязая. Вот, ходит, пробуют ее… А Верочка курсы окончила, работает помощницей фельдшерицы в Старо-Екатерининской больнице, в том отделении, что по дамской части…
Никишин вдруг застеснялся.
– Так вот же она, твоя служебная удача! – воскликнул Давыдов. – Вы-то с сестрой мне и нужны!
– Да на что вам? Или у вас сожительница, то есть ваша дамочка… – смутился Никишин.
– Нет, не в сожительнице дело, брат, – доверительно сказал Денис. – А нужно мне туда попасть так, чтобы никто не заметил, и поглядеть на одну пациентку. Это по служебной надобности, но нужно проделать скрытно. Я даже господину Кошко об этом сказать не могу, вот такое дело…
– Я болтать не стану, – пообещал Никишин.
– Я приду к вам в гости. Если соседки станут любопытствовать, скажете: Верочкин кавалер… Во сколько будет прилично?
– Так мне же нужно Верочку с матушкой предупредить. Сегодня, извините, не выйдет. Я с вокзала – Ефросинью караулить… Завтра разве что?
– Можно и завтра. В восемь часов вас устроит?
– Устроит, – не сразу ответил Никишин. Давыдов посмотрел на него озадаченно и вдруг все понял. Агент соображал, во что ему обойдется угощение такого гостя.
– И не вздумайте тратить деньги! – приказал Денис. – Я все сам принесу.
– Нет, ну это уж совсем… что же мы – не в состоянии?.. – пробормотал Никишин.
– В состоянии! Не смейте тратить деньги. Эта встреча – по служебной надобности, я ее и оплачиваю.
Высадив Никишина у вокзала, Давыдов поехал домой – устраивать быт. У самых дверей он столкнулся с Нарсежаком.
– Отыскал я знатока слуховых труб! – весело сообщил Федор. – Совсем старый дедок, но бодрый и много помнит. Какие у господина Балавинского планы на ближайшие дни?
– Это я сейчас выясню, – пообещал Денис.
Он уже наловчился разговаривать с Гольдовским особым голосом – голосом человека, изнемогающего от смертной скуки бытия. Это срабатывало: Олег тут же принимался звать на всякие встречи.
– Послушай, Денис, ну, сколько можно? – спросил искаженный телефонной линией голос. – Или мы завтра идем к Балавинскому, или ты будешь еще неделю ныть и тосковать!
– А что такое?
– Он на Пасху со всей семьей уезжает в Тверь к родне.
– Заранее едет?
– Ну конечно! Там тетка богатая, грех не приласкаться.
– Знаешь что? Давай сразу после пасхальной седмицы.
– Лучше бы раньше. После Пасхи у нас кое-какие дела затеваются… – неуверенно сказал Гольдовский. – Хорошо бы пораньше, понимаешь? А то ты для всех будешь еще чужой. Ты же в ложу еще не принят, даже разговоров о том не было.
– Давай я перед Пасхой исповедаюсь, причащусь и с чистой совестью к вам явлюсь, – предложил Давыдов. И стоял на своем до последнего.
Нарсежак слушал и посмеивался.
– Артист вы, господин капитан, – наконец сказал он.
– Станешь тут артистом… – проворчал Давыдов. – Слушайте, Федор, вы человек опытный, дайте совет. Я на днях иду в гости в очень небогатое семейство. Что бы такого принести, чтобы никого не обидеть: вот, мол, притащился барин с милостынькой?
– А дамское сословие там будет?
– Будет…
– К застолью тогда лучше хороших конфет и цукатов от Константинова прихватить, пастилы, медовых пряников. Но в меру! Чтоб не пудовый мешок. Еще дамы в небогатых семействах утешаются комнатными цветами. Привезите им горшок с чем-нибудь этаким, чего натощак не выговоришь. Но чтобы с цветочками! Кактуса они не поймут. И хватит для первого знакомства. Потом уж, если понадобится, придумаете и дорогие подарки… – подмигнул Нарсежак.
– Это не то, что вам кажется, – возразил Денис.
– А ничего мне не кажется, – усмехнулся Федор.
– Кто у нас присматривает за квартирой Балавинского? – решил сменить тему Давыдов.
– Презабавный тип. Я так думаю: медвежатник на покое. А прозвание ему – Сидор Карпович. Его рекомендовал сам Доренко! А Доренко в городовых чуть не сорок лет прослужил, он всю эту братию знает, как облупленных. Я думаю, наш Сидор Карпович всякие тайные полицейские задания уже лет двадцать исполняет.
– На покое, говоришь… А чем кормится?
– Чинит всякую механику, в хорошую погоду с точильным колесом выходит. Очень это для топтуна подходящая штука – точильное колесо.
– Еще кто?
– Красавчик. Молоденький совсем жулик. Но что-то такое сотворил – при одном имени Кошко башку в плечи втягивает, как черепаха. Вот он-то пленяет горничных и белошвеек.
– И Машу уже пленил? – уточнил Давыдов, имея в виду горничную Балавинских.
– Такое задание дадено, – подтвердил Нарсежак. – Да она балованная. Может, мне тряхнуть стариной? Я с горничными умею обращаться.
– Никто в здравом уме и твердой памяти не прозвал бы вас Красавчиком, господин Нарсежак, – покачал головой Денис. – А им подавай прекрасного телеграфиста или душку военного… В общем, садимся и планируем атаку на опустевшую квартиру Балавинского. Пункт первый: привезти сюда знатока слуховых трубок. Пункт второй: выписать из Питера двух опытных стенографистов. Это я беру на себя. Пункт третий: Сидор Карпович… Нет! Пункт третий – узнать, кто в том квартале трубочист. Трубочист знает, как расположены каминные и печные трубы.