Они давно умчались, а я все стоял, разинув рот: и что теперь будет?
Потом я вспомнил, что надо запрятать туфли. Вдруг я похолодел. Ведь мы забыли Танькин портфель под деревом. Динга сразу его найдет.
Тут из калитки выскочила Танька. Ее, наверно, уже укладывали спать, но она выскочила. Следом за ней выскочила Клавдия Васильевна и схватила Таньку за руку.
Едва за ними захлопнулась калитка, как я тоже нырнул во двор. Туфли я засунул под рубашку, и они уперлись каблуками мне в ребра. Конечно, можно было засунуть их под куртку, но я решил, что под рубашку надежней.
В коридоре стояло много всякой обуви, и я подумал, что если запрячу среди них эти туфли, то никакая овчарка не найдет.
Затем я пробрался в нашу комнату и, очень довольный собой, залез под одеяло. Пусть все думают, что я тут ни при чем. А потом Каримчик расскажет мне, как было дело.
Я и не заметил, как уснул.
Но вдруг я проснулся от лая. Я сразу вскочил и стал натягивать брюки. Кто-то барабанил в калитку. Вероятно, ее заперли. В комнате Клавдии Васильевны зажегся свет.
Я прилип к окну и старался не дышать.
Клавдия Васильевна пошла открывать калитку. Она отодвинула засов, и Динга чуть не сшибла ее с ног. Клавдия Васильевна испуганно шарахнулась в сторону.
Тут выскочила из комнаты Танька. Динга оставила Клавдию Васильевну и бросилась к Таньке. Танька пронзительно завизжала. У меня, наверно, лопнули перепонки.
Ефрейтор Алиев кое-как навел порядок.
Потом он сидел напротив нас в кабинете Танькиного отца и, судя по всему, был страшно рассержен. Он долго молчал, прислушиваясь к причитаниям Клавдии Васильевны за стеной.
Ефрейтор, наконец, заговорил.
— А теперь, ребята, расскажите, для чего вы все это придумали?
— Что придумали? — спросил Каримчик, не выдавая меня. Но все равно сердце у меня куда-то закатилось.
— Проложили след в туфлях Клавдии Васильевны.
— Кто вам это сказал? — промямлил я, подозрительно глядя на своего друга. Он делал мне какие-то знаки.
— Так ведь Динга почему бросилась на Клавдию Васильевну? — спросил ефрейтор.
— Ну, почему?
— Она запомнила запах туфель и нашла их хозяйку.
— Но ведь ей надо было найти туфли! — чувствуя, что краснею, вставил я.
— А на Таню она бросилась потому, — ефрейтор строго взглянул на Каримчика, — что мы с тобой нашли ее портфель. И ты, конечно, знал, чей это портфель, хотя говорил мне, что видишь его в первый раз.
Каримчик засопел.
— Ну, а ты что скажешь? — спросил меня ефрейтор Алиев.
— Я спал, — признался я.
— Молодец…
Потом он сказал Каримчику, чтобы тот брал с меня пример. Не знаю, чем бы закончилась эта беседа, но ефрейтор вдруг заторопился.
— Что твоему отцу сказать? — строго спросил он.
— А что? — в свою очередь спросил Каримчик.
— Ладно, — усмехнулся ефрейтор. — Ничего я ему на этот раз не скажу. Но чтобы вы больше не шкодили.
Когда он ушел, мы стали выяснять, кто больше виноват в этой истории, и поссорились.
Утром друг с другом не разговаривали. Молчали и всё. И между собой. И с Танькой. И с Клавдией Васильевной. Она нас не ругала. Ничего. Молча поставила на стол сковороду с яичницей. И тарелки. И ножи. И вилки. И хлеб в плетеной корзинке. И масло.
Мы кое-как поели и встали из-за стола. Долго бродили по городу. Забрели в кинотеатр. Танька сказала, что идет хороший фильм. Она, оказывается, тоже ходила с нами. А нам было все равно, потому мы ее сразу и не заметили. Мы купили билеты…
Потом мы так же молча обедали. Не то что обедали, а ковыряли ложками в супе. И снова пошли в кино. И Таньку веяли с собой.
Потом сидели в сквере. Я пошел за газетами. Киоскерша с длиннющими ресницами узнала меня.
— А, старый знакомый, — сказала она. — Что, пора закрывать киоск?
— Почему? — удивился я.
— Ну, ты тогда говорил, что пора.
Я все вспомнил и покраснел.
— Хороший ты мальчик, — вдруг пропела она ласково и дала мне переводные картинки.
Я вернулся к скамейке, на которой сидели Каримчик и Танька. Протянул Таньке переводные картинки.
— А где газета? — спросил Каримчик.
— Какая газета?
— Ты зачем к киоску ходил?
— Зачем я ходил?
— За газетой.
— Правда.
— А купил переводные картинки.
— Я их не покупал.
— Что же, ты их просто так взял?
Я не стал ему ничего отвечать.
Спать мы легли рано.
Следующий день был таким нее бесцветным.
Неожиданно позвонил ефрейтор Алиев.
— Как дела, следопыты?
— А что? — подозрительно спросил Каримчик.
— Вечером будьте дома. Я за вами заеду и познакомлю с Пулатом Шакировым.
— Он разве приехал? — обрадовался Каримчик.
— Одним словом, ждите! — ефрейтор повесил трубку.
— Все! — сказал Каримчик. — Теперь у нас будут медали.
— Почему?
— Шакиров приехал. С ним-то уж мы обязательно разыщем шпиона.
Мы сразу помирились. У меня снова сладко засосало под ложечкой. Вот все удивятся, когда мы придем в школу с медалями. Наверно, про нас тоже напишут в «Пионерской правде».
— Знаешь что, — сказал Каримчик, — давай пока потренируемся.
— Как? — спросил я.
— Может, вначале товарищ Шакиров попросит нас проложить учебный след. Я знаю, так занимаются с овчарками.
— Ну?
— Что ну? Вот мы с тобой его и проложим.
— Каким образом? — не очень-то обрадовался я.
— Очень просто. Как в туфлях Клавдии Васильевны прокладывали.
— И мне опять залезать в эти туфли? — совсем приуныл я.
— Не беспокойся, — успокоил он. — Ты в них не полезешь.
— Тогда ладно, — согласился я.
— Теперь мы возьмем ботинки.
Я опять скис. Он сказал, что приметил тут одни и выскочил в коридор. Вскоре он вернулся с ботинками огромного размера. Наверно, это были ботинки Таниного отца.
— А что мы с ними будем делать? — подозрительно спросил я.
— Опять двадцать пять! — рассердился Каримчик. — Проложим след.
— Зачем?
— Ну, я же тебе сказал. Потом товарищ Шакиров попросит нас проложить след, а у нас уже имеется опыт.
— А вдруг опять влипнем?
— Так ведь мы никому не скажем.
— Ну, ладно, — уступил я.
Мы завернули ботинки в газету и хотели выскользнуть на улицу. Но у калитки стояла Танька.
— Вы куда? — подозрительно спросила она.
— Никуда.
— А что у вас в газете?
— Бомба! — соврал Каримчик.
— Так я вам и поверила.
— Вот что, — сердито сказал он, — ты занимайся своими делами, а мы — своими.
— Я вот сейчас скажу бабушке, что вы убегаете, — пригрозила Танька.
— Ну и что? — спросил Каримчик.
— А то, что скоро обедать.
Не успела она это сказать, как Клавдия Васильевна выглянула в окошко на кухне и предупредила, чтобы мы далеко не забирались: через полчаса будет обед.
Танька злорадствовала.
— Отцепись! — сказал Каримчик, и мы побрели в свою комнату.
— Ничего, — успокоил он меня. — Для пользы дела можно немного и подождать.
Я кивнул и стал думать о медалях. Ах, как здорово они сверкали!
«Дай потрогать!» — приставала Танька. Каримчик не дал, а я дал.
«Хочешь поиграть в классики?» — спросила она.
Мне вдруг захотелось поиграть с ней, и я посмотрел на Каримчика.
«С медалью-то?» — только и сказал он.
Я понял, что теперь мне никогда не играть в классики. И вообще с ребятами я теперь тоже не буду играть. Все будут показывать на нас с Каримчиком, а директор школы скажет: «Берите с них пример, ребята»…
Я так живо все это себе представил, словно нам уже вручили медали.
— А эти медали золотые? — спросил я.
— Нет, — сказал Каримчик. Он, наверное, в этот момент тоже думал о медалях. — Золотая — Звезда Героя.
— Ладно, — решил я. — Медаль тоже неплохо.
— А знаешь, — сказал Каримчик. — Давай сделаем дырки.
— Какие дырки? — не понял я.
— Ну, если медали дадут.
Мы побежали на кухню и попросили у Клавдии Васильевны ножницы.
— Зачем вам ножницы? — подозрительно спросила она.
Каримчик что-то стал объяснять и на всякий случай попросил еще иголку.
Ему дали иголку с ниткой и ножницы.
Танька решила с нами помириться и сказала, что умеет шить. А что нам было шить?
Мы кое-как отвязались от нее и заперлись в своей комнате.
Я спросил:
— С какой стороны делать дырку?
— С левой, — ответил Каримчик.
Я надел куртку, чтобы примерить, где ее надо делать.
— Стой! — сказал он. — Давай я тебе сделаю дырку, а ты мне.
Он ловко сделал мне дырку на куртке и очень довольный сказал, что дырка получилась хорошая.
Я это и сам видел. Только, наверно, в нее могла пролезть вся медаль.
Я сказал об этом Каримчику.
— Нет, — возразил он. — Вся медаль не пролезет. — И вдруг хмыкнул.
— Ты чего? — спросил я.
— А зачем мы дырки делаем?
— Как зачем?
— Ну, медали ведь на этих… как их… булавках.
— Правда, — согласился я. — Зачем же ты мне куртку испортил?
Куртка у меня была почти новая, и я расстроился. Дома мне теперь попадет. Себе так он дырку не сделал, а мне сделал. Я ему об этом сказал.
— Так ведь я не нарочно, — возразил он.
— Нет нарочно!
— Ну давай и мне сделаем.
— Зачем?
— Чтобы тебе не было обидно.
Мне сразу расхотелось делать ему дырку.
— Ты не расстраивайся, — успокоил он. — Под медалью этой дырки не будет видно.
— А сейчас? — спросил я.
— Сейчас видно.
— Вот видишь! — настроение у меня совсем испортилось.
— А иголка на что? — вспомнил Каримчик. Но оказалось, что мы шить не умеем.
— Давай все-таки позовем Таньку, — предложил я.
Он даже глаза вытаращил.
— Ты что?
— А что?
— Ну, если она спросит: зачем дырка?
— Что же мне теперь до смерти с дыркой ходить? — спросил я.
Тут нас позвали обедать.
Мы все съели очень быстро, поблагодарили и хотели встать. Но Клавдия Васильевна сделала нам замечание.